Столпы Земли - Фоллетт Кен - Страница 23
- Предыдущая
- 23/282
- Следующая
Монастырь и церковь были на вершине холма, но Филип никак не мог понять, с какой стати они должны были идти туда, если этот день не был даже воскресеньем.
– Если не остановить кровь, ты совсем ослабнешь, – возразила мама, а тетушка Гуин сказала, что она собирается поднять тревогу, и ушла.
Спустя годы, размышляя о последовавших затем событиях, Филип понял, что в тот момент все позабыли о нем и его четырехлетнем брате Франциске и никто и не подумал прихватить их в спасительный монастырь. Людей заботили только их собственные дети, и они считали, что раз Филип и Франциск были с родителями, то о них есть кому позаботиться. Но отец истекал кровью, а мать пыталась его спасти, вот и получилось, что все четверо попались в лапы англичанам.
Своим ничтожным жизненным опытом Филип не был подготовлен к появлению двух вооруженных людей, которые пинком распахнули дверь и ввалились в дом. При других обстоятельствах они, возможно, и не показались бы такими страшными, ибо были всего лишь большими, неуклюжими юнцами, которые только и умели, что дразнить старух, издеваться над евреями да затевать по ночам драки у трактиров. Но сейчас (Филип это понял через много лет, когда наконец смог спокойно и взвешенно думать о том страшном дне) эти двое были одержимы жаждой крови. Только что закончилась жестокая битва, они слышали, как стонут в агонии воины, видели, как падают замертво их товарищи, и буквально обезумели от ужаса. Но они выиграли этот бой и выжили и теперь были охвачены азартом преследования своих врагов, и ничто уже не могло их удовлетворить – только еще большая кровь, душераздирающие стоны, страшные раны и новые смерти. Все это было написано на их перекошенных лицах, когда они, словно лисы в курятник, ворвались в комнату, где лежал раненый отец.
Движения их были стремительны, но Филип запомнил каждый шаг, будто в тот момент время замедлило свой бег. На обоих были надеты только короткие кольчуги и кожаные шлемы с металлическими пластинками. В руках мечи. Один – отвратительный урод, косоглазый и с большим кривым носом, оскалившийся в обезьяньей ухмылке. У другого была пышная борода, перепачканная кровью, – вероятно, чужой, ибо раненым он не выглядел. Не останавливаясь, они обшарили комнату глазами. Их беспощадные, расчетливые взгляды миновали Филипа и Франциска, задержались на маме и наконец остановились на отце. И прежде чем кто-либо успел пошевельнуться, они подскочили к нему.
Склонившаяся над отцом мама перевязывала его левую руку. Она резко выпрямилась и повернулась к незваным гостям, ее глаза вспыхнули отчаянием и отвагой. Отец вскочил, схватившись здоровой рукой за рукоятку своего меча. Филип в ужасе заплакал.
Кривоносый, подняв меч, ударил маму рукояткой по голове и отшвырнул ее в сторону, должно быть, не желая рисковать, пока отец был жив. Позже Филип вспомнил, что в тот момент он побежал к матери, не отдавая себе отчета в том, что она уже не могла его защитить. Кривоносый шагнул мимо оглушенной женщины, снова поднимая меч. Филип вцепился в юбку теряющей сознание матери, не в силах отвести взгляда от своего отца.
Тот обнажил меч и, защищаясь, поднял его. Кривоносый обрушил удар сверху вниз, и два лезвия зазвенели, столкнувшись друг с другом. Как все маленькие дети, Филип думал, что отец был непобедим, но в тот момент ему суждено было узнать горькую правду. Увы, отец ослаб от потери крови, и от удара его меч выпал. Нападавший замахнулся в другой раз и без промедления опустил свой меч между мускулистой шеей и широким плечом. Филип завизжал, увидев, как острый клинок вошел в тело. Затем кривоносый выдернул меч и вонзил его в живот умирающего.
Смертельно напуганный Филип взглянул на маму. Их глаза встретились, и в этот момент бородатый ударом сбил ее с ног. Она упала рядом с сыном – голова в крови. Бородатый перехватил меч, взявшись за него двумя руками и перевернув острием вниз, затем высоко поднял, словно собираясь зарезаться, и с силой опустил. Когда клинок коснулся груди матери, раздался отвратительный хруст ломающихся костей. Лезвие вошло так глубоко (Филип заметил это даже тогда, охваченный слепым истерическим страхом), что, должно быть, вышло из спины и пригвоздило ее к полу.
Обезумевшими глазами Филип снова посмотрел на отца. Он увидел, как тот начал наваливаться на меч кривоносого; из его рта хлынула кровь. Убийца отступил и дернул за рукоятку, пытаясь высвободить свое оружие, – безуспешно. Отец, шатаясь, сделал шаг вперед. Кривоносый заревел в ярости и провернул меч в животе своей жертвы. На этот раз клинок вышел. Отец упал, схватившись руками за разверстую рану, пытаясь ее прикрыть. Филип всегда думал, что человеческие внутренности представляют собой нечто более или менее цельное, поэтому вид вываливающихся их частей потряс его, вызвав приступ рвоты. Кривоносый поднял меч над распростертым телом отца и так же, как только что бородатый, нанес последний удар.
Англичане переглянулись, и Филип прочитал на их лицах удовлетворение. Обернувшись, они посмотрели на него и Франциска. Один из них вопросительно кивнул, другой пожал плечами, и Филип понял, что они собирались зарезать их с братом своими острыми мечами; когда он представил, как ему будет больно, то его охватил такой ужас, что показалось, голова вот-вот лопнет от страха.
Тот, что был с окровавленной бородой, быстро наклонился и схватил Франциска за лодыжку. Он держал его вверх ногами, а малыш заливался слезами и звал на помощь мать, не понимая, что она мертва. Кривоносый отвел назад держащую меч руку, приготовившись пронзить сердце ребенка.
Но удара так и не последовало. Раздался властный голос, и двое негодяев замерли на месте. Вопли стихли, и до Филипа дошло, что это были его вопли. Он взглянул на дверь и увидел аббата Питера, который стоял в своей домотканой сутане, в глазах пылал праведный гнев, и в руке он, словно меч, держал деревянный крест.
Когда события того страшного дня вновь оживали в ночных кошмарах Филипа и он просыпался в холодном поту, рыдая в темноте, то ему удавалось постепенно успокоиться и снова заснуть, лишь вызвав в памяти эту финальную сцену и то, как безоружный человек с крестом в руке положил конец истошным крикам и зверской расправе.
Аббат Питер заговорил вновь. Филип не понимал языка – конечно, это был английский, – но значение слов аббата было ясно, ибо оба насильника выглядели пристыженными, а бородатый осторожно опустил Франциска. Продолжая говорить, монах большими шагами уверенно вошел в комнату. Вооруженные до зубов воины попятились, словно испугавшись его и святого креста! Он повернулся к ним спиной, всем своим видом демонстрируя презрение, и наклонился к Филипу. Его голос звучал спокойно.
– Как твое имя?
– Филип.
– А да, припоминаю. А твоего брата?
– Франциск.
– Так... – Аббат взглянул на окровавленные тела, лежащие на земляном полу. – Это твоя мама, не так ли?
– Да, – пролепетал Филип и, чувствуя, как его охватывает паника, указал на изувеченное тело отца. – А это мой папа!
– Я знаю, – успокаивающе произнес монах. – Не надо плакать, а надо отвечать на мои вопросы. Понимаешь ли ты, что они умерли?
– Я не знаю, – жалобным голосом ответил Филип. Он знал, что значило, когда умирали животные, но как такое могло произойти с мамой и папой?
– Это как если бы они заснули, – сказал аббат Питер.
– Но у них глаза открыты! – завопил Филип.
– Тише! Тогда их надо закрыть.
– Да, – прошептал Филип. Ему показалось, что это и впрямь поможет делу.
Аббат Питер выпрямился и подвел детей к телу отца. Затем он, встав перед ним на колени, взял Филипа за правую руку.
– Я покажу тебе, как это делается, – сказал аббат, притянув руку мальчика к отцовскому лицу, но внезапно Филип почувствовал, что боится дотрагиваться до этого побледневшего, обмякшего, изувеченного тела, ставшего вдруг каким-то чужим, и отдернул руку. Он с тревогой посмотрел на аббата Питера – человека, которого никто не смел ослушаться, но тот не рассердился.
- Предыдущая
- 23/282
- Следующая
