Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон - Страница 24

Ибелин поклялся, что нет, и король неохотно согласился толковать сомнение в его пользу. В конечном счете, знай рыцарь о двурушничестве Филиппа и Конрада, не отправился бы по своей воле в цитадель. К этому времени вокруг собралась толпа, все одновременно говорили, но расступились, давая пройти королеве.

— Что стряслось, милорд супруг?

— Филипп украл часть заложников. — Заметив, что Беренгария не поняла смысла поступка французского монарха, король пояснил: — Я мог бы вернуть Саладину заложников в обмен на выкуп. Теперь, когда они в тридцати милях от нас, в Тире, у меня такой возможности нет.

Беренгария отказывалась поверить, что христианский государь, пусть даже такой ненадежный, как Филипп, способен намеренно срывать их договор с Саладином.

— Почему он так поступил? — тихо спросила она.

Очень немногие люди пробуждали в нем инстинкт защитника, но столкнувшись с подобной невинностью, Ричард захотел вдруг оградить ее щитом от всей подлости мира и, усилием воли обуздав гнев, высказал предположение, что произошло некое недоразумение.

Беренгарии было ясно, что речь идет о чем-то большем, нежели просто «недоразумении», но она заметила стремление Ричарда не тревожить ее и сделала вид, что верит. Тут подошла и Джоанна.

— Это ведь было сделано со зла и с дурными намерениями, да? — тихо спросила наваррка, оставшись с золовкой наедине.

Джоанна мрачно кивнула.

— Прощальный подарок Филиппа Ричарду — точно рассчитанный удар кинжалом в спину.

В Тире Филипп пробыл всего два дня, после чего отплыл на родину, оставив заложников в руках Конрада. Среди шумихи, вызванной отречением французского короля от обета крестоносца, мало кто заметил, что герцог Австрийский тоже отплыл в Тир. В отличие от Филиппа, Леопольд был пылким крестоносцем — то было уже второе его паломничество в Святую землю. Но теперь он повернулся к Утремеру спиной и отправился в свои земли, затаив в сердце злую обиду.

Ричард нежно провел ладонью по холке и спине коня и улыбнулся, когда Фовель фыркнул.

— Тебе хочется побегать, знаю. Может быть, попозже, — пообещал он, беря щетку. Шкура коня лоснилась даже в приглушенном свете стойла, отливая каштановыми сполохами. Было возмутительно даже представить себе Исаака Комнина на таком роскошном животном.

— Конечно, могло быть и хуже, — заверил он скакуна. — Исаак хотя бы умел держаться в седле. А если бы ты достался французскому королю? У него бы духа не хватило просто взобраться на тебя.

— Малик-Рик!

Ричард, застигнутый врасплох, так как не слышал заглушенных соломой шагов, резко повернулся. Анна ему нравилась. Он восхищался силой духа девушки, и, продолжая расчесывать гриву Фовеля, улыбнулся гостье поверх плеча. Та перевернула пустое ведро и воссела на нем, словно на троне.

— Почему не поручить это конюху? — осведомилась она.

— Когда я был не сильно старше тебя, девочка, то задал одному рыцарю по имени Вильгельм Маршал тот же самый вопрос. И он ответил, что мужчине следует знать, как заботиться о том, что ему принадлежит. Мне этот совет запал в душу. — После дружелюбной паузы Ричард признался: — А еще это помогает ему привыкнуть к моему запаху, а мне — отвлечься от забот.

— Каких забот?

— Пропавших заложников для начала. Я послал в Тир епископа Солсберийского и графа де Дре, чтобы препроводить их обратно в Акру, но они пока не вернулись. Потом, переговоры с Саладином. Ухватить его труднее, чем речного угря, — буркнул он сердито, потому как задержка с исполнением условий капитуляции казалась ему все более подозрительной.

Отложив щетку, король обернулся, ища глазами копытный нож. Обнаружив его на скамье, он снова повернулся к Фовелю и замер в ужасе, потому как Анна уже не сидела на безопасном расстоянии, а находилась в стойле рядом с конем — боевым скакуном, воспитанным убивать.

— Анна, не делай резких движений. Медленно выйди из стойла.

Девушка посмотрела на него сначала удивленно, потом с улыбкой.

— Никакой опасности. Фовель... он меня знает, — заверила она и протянула руку.

Конь пошевелил ноздрями, потом взял кусочек сахара с ее ладони так нежно, как ручная собачонка принимает гостинец от любящей хозяйки.

Ричард выдохнул облегченно, поскольку как никто представлял, какой ущерб способен такой конь причинить человеческим костям и плоти.

— Не испытывай судьбу, девочка, — предупредил он, разрываясь между гневом и облегчением. — Скакуны непредсказуемы, как женщины. Мне не хотелось бы объяснять потом моим жене и сестре, что тебя втоптали в землю по причине моей неосмотрительности.

Выражение на ее лице свидетельствовало, что она посмеивается над ним. Однако, похлопав еще раз Фовеля, Анна выскользнула из денника. Заняв только что покинутое ею место, Ричард обнаружил, что девочка отстегнула недоуздок и, выругавшись себе под нос, закрепил его снова. И только услышав ее смешок, понял, что она уловила смысл его слов.

— Анна, похоже, твой французский серьезно продвинулся с момента отплытия из Кипра.

На ее губах заиграла озорная улыбка.

— Французский я выучила давно, пока мы с братом были заложниками в Антиохии. Но когда нас освободили, отец потребовал, чтобы говорили только по-гречески, так что я сильно забыла язык. Но теперь, когда я только его слышу, он всплывает в памяти.

Ричард занялся осмотром копыт Фовеля. Когда жеребец поднимал по его приказу ногу, король счищал навоз со стрелки и исследовал копыто на предмет трещин или ран. Джоанна рассказывала, что Анна говорит иногда о матери, умершей, когда девочке было шесть, и брате, прожившем недолго после возвращения на Кипр, но про отца не обмолвилась ни словом. У Ричарда тоже не имелось желания обсуждать с ней тему Исаака. Однако мысль о том, как она тайком проникает в конюшни, чтобы принести лакомство отцовскому скакуну, определенно доставляла боль. Ему подумалось, что, если родитель так дорог для нее, можно дать ей разрешение посетить Исаака в замке Маргат. Теперь, когда флот Саладина пленен в Акре, плавание вдоль побережья является достаточно безопасным.

— Ты скучаешь по отцу, Анна? — спросил он наконец, надеясь, что не пожалеет о минутной слабости.

— Нет.

Решительность ответа застала его врасплох. Он не нашелся, что сказать, и через некоторое время девочка продолжила:

— Отец... Он был добр ко мне. Но не был добр к моей матери, к Софии, к другим людям. Его гнев иногда пугал меня...

Это Ричард без труда мог себе представить. Как выразилась тогда София в Кирении? Что жизнь у Анны «не была легкой»? Король хранил сочувственное молчание, но девочка неверно истолковала его:

— Ты... ты считаешь меня плохой дочерью, Малик-Рик?

Взаимное непонимание начало забавлять Ричарда.

— Во всем христианском мире мне бы последнему стоило наставлять тебя в почтении к родителям. Расспроси на досуге Джоанну про меня и моего отца. Насколько могу себя помнить, мы всегда были словно трут и кремень.

Обрадованная тем, что он не сердится, киприотка с радостью исполнила его просьбу подать губку и стала с интересом наблюдать, как король чистит Фовелю уши и морду, поскольку не могла представить Исаака, ухаживающего вот так за своей лошадью.

— Могу я задать вопрос, Малик-Рик? — осведомилась она. — Ходят слухи, что ты ведешь своих воинов на юг. Почему не на Иерусалим?

— Слишком опасно идти от Акры в глубь материка, девчонка. И маршрут слишком протяженный — больше ста пятидесяти миль по горам Эфраима. Если же мы двинемся вдоль берега к Яффе, флот сможет сопровождать нас, везя необходимый провиант. А самое главное, Саладин не сможет понять наверняка, на что я нацелен, на Аскалон или на Иерусалим.

Когда некоторое время спустя в конюшни пришел один из рыцарей, то застал Ричарда стоящим на коленях в грязи рядом с денником Фовеля и рисующим кинжалом карту для Анны, наглядно изображающую, что Аскалон контролирует путь в Египет. Посланец, впрочем, и бровью не повел, потому как, подобно всем приближенным короля, привык к его непринужденным и вольным манерам.