Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон - Страница 7

— Кое-кто к королю уже пробился, — добавил епископ Губерт. — Вчера вечером аудиенции искали одновременно генуэзцы и пизанцы. Государь принял пизанцев, но отклонил генуэзцев, потому как те снюхались с французским королем.

— Его не обрадует весть, что генуэзцы пытались переметнуться, — хмыкнул Морган, вспомнив кислую гримасу, которой встретил Филипп Ричарда.

— Воистину так, — кивнул Генрих. — Но куда больше негодования вызывает у него моя измена.

— Ты будешь сражаться под штандартом короля Ричарда? — Когда Генрих кивнул, Морган широко улыбнулся, обрадованный перспективой драться в одном строю с графом и его людьми. — Наверное, тебе пришлось нелегко, ведь ты кровный родственник Филиппа и его вассал.

— На самом деле мне даже доставило удовольствие объявить это ему, — ответил Генрих со спокойной усмешкой. — Понимаешь, у меня стали заканчиваться деньги, потому как расходы мои со времени прибытия в осадный лагерь были очень велики. За один только требюше я выложил полторы тысячи безантов, а не прошло и нескольких дней как его сожгли сарацины.

— Ты проявил также большое благородство, помогая мне кормить простых солдат, многим из которых грозила смерть во время голода, — вмешался епископ.

Генрих пожал плечами, принимая похвалу с присущей ему беззаботностью.

— В прошлом месяце я подходил к Филиппу, просил у него заем для обеспечения моих людей. Любящий дядюшка согласился ссудить мне сотню марок, но при условии, что в обеспечение долга я предоставлю Шампань. — Губы молодого графа скривились. — Полагаю, обратись я к Саладину, условия были бы более мягкими. Вчера вечером я попросил о помощи другого своего дядю. Ричард с ходу пообещал мне четыре тысячи фунтов серебром, четыре тысячи бушелей пшеницы и четыре тысячи соленых свиных туш. По правде говоря, я примкнул бы к Ричарду, даже если бы он не проявил такой щедрости, потому как по военному умению с ним никто не сравнится. Но Филипп облегчил мне выбор.

Бросив взгляд на толпящихся у королевского шатра просителей, Генрих лукаво усмехнулся.

— Эта картинка Филиппу на весь день настроение испортит. И подождите, пока не разнесется слух про то, сколько Ричард платит. Даже сарацины повалят к нему на службу. — Заметив, что Губерт и Морган ничего не понимают, граф расплылся в улыбке. — Вчера Ричард поинтересовался у меня, сколько дает Филипп своим рыцарям. Когда я ответил, что по три безанта в неделю, он решил предложить четыре.

Валлиец рассмеялся, но епископ покачал головой:

— Может, мне удастся заставить его передумать, потому как это без нужды озлобит Филиппа.

— На самом деле дядя Ричард оказывает ему услугу. — Голубые с зеленым глаза Генриха проказливо засветились. — Потому как когда рыцари толпами побегут от Филиппа, тот сможет сохранить лицо, заявив, что эти исключительно по причине денег, а не потому, что воины предпочитают сражаться под началом у Ричарда.

— Я сильно сомневаюсь, что Филипп посмотрит на дело под таким углом, — сухо заметил прелат.

Направляясь к шатру Ричарда, Генрих с облегчением поглядывал на усеянное звездами небо — минувший день выдался невыносимо жарким. Хотя наступила темнота, стенобитные машины продолжали обслуживать при свете факелов — Ричард организовал работу по восьмичасовым сменам, благодаря чему требюше стреляли круглые сутки, не давая осажденному врагу передышки. Дядя пробыл под Акрой всего пять дней, но Генрих уже ощутил заполнившую лагерь новую энергию, освежающее чувство уверенности в победе. Граф забавлялся тем, с какой легкостью руководство осадой перешло в руки Ричарда. Даже Конрад Монферратский вынужден был принести формальные извинения за то, что не пустил английского короля в Тир. Он возлагал вину на случившееся недопонимание, но никто ему не верил, и меньше всех Ричард. Генрих сожалел о розни между этими двумя, потому как считал, что из Конрада получился бы куда более способный государь, чем из Ги де Лузиньяна, пусть даже корона досталась Монферрату посредством в высшей степени сомнительного брака. Граф подумал, не удастся ли ему каким-то образом убедить в этом дядю, но потом улыбнулся одной мысли об этом, поскольку знал, насколько маловероятен успех.

Войдя в шатер, он понял, что тут только что покончили с ужином. Ричард быстро усвоил местный обычай есть за низким столиком, сидя на подушках. Его жена чувствовала себя не столь уютно — она держала спину прямо, аккуратно подобрав юбки вокруг колен. При виде Генриха Беренгария улыбнулась, поскольку Генрих пользовался симпатией у всех женщин. Джоанна тоже улыбнулась, а Ричард кивнул, распорядившись подать гостю вина и блюдо с сиропом, смешанным со снегом. Генрих с удовольствием расположился на подушках и проявил знакомство с укладом Святой земли, сообщив, что данное лакомство обязано своим происхождением сарацинам. Снег для него привозится с гор в повозках, укрытых соломой.

В последней перемене подали поднос с инжиром, бобами рожкового дерева и местными фруктами, каких им до сих пор не доводилось видеть. Нежная их мякоть скрывалась под зелено-желтой кожурой.

— Их называют «райскими яблоками», — пояснил Генрих, галантно очистив один плод для Джоанны, затем другой для Беренгарии.

По причине сходных размеров и формы, этот фрукт назывался среди солдат «сарацинским хреном», но про этот образчик пошлого армейского юмора граф решил умолчать, догадываясь, что супруга государя едва ли найдет его смешным. Вместо этого он придвинулся ближе и спросил, понизив голос, правдивы ли слухи.

— Про нашу с Филиппом ссору сегодня вечером? — уточнил король. — Так слух уже вышел?

— Ну, вы орали друг на друга так громко, что вас и на Кипре наверняка услышали.

— Да, похоже на то, — признал Ричард с натянутой улыбкой. — Филипп требовал, чтобы завтра мы пошли на общий приступ. Я напомнил ему, что мои корабли еще под Тиром, ждут попутного ветра, а большинство осадных орудий на них. Имеет смысл дождаться их прихода к Акре. Зачем рисковать жизнями людей сегодня, если завтра победа окажется более достижимой? Но он, разумеется, не стал слушать, ведь стоит мне сказать «святой», как Филипп тут же говорит «грешник»! Поэтому настоял на своем плане, чертов идиот! Я направлю своих воинов охранять лагерь, но не отдам их под его начало. Да они и сами не желают — большинство за ним даже из горящего дома не пойдет!

Последняя реплика вызвала у присутствующих взрыв хохота, не считая епископа Солсберийского, который глубоко вздохнул, так как знал, что острота Ричарда непременно дойдет до ушей Филиппа.

Заметив огорчение Губерта, Ричард шутливо толкнул его локтем под ребро.

— Знаю, милорд епископ, знаю. Ты считаешь, что мне следует быть более осмотрительным. Возможно, ты прав, но какое в том веселье?

Посреди очередного взрыва смеха, король вскочил, вовремя вспомнив, поцеловал руку Беренгарии, а затем увлек Генриха в последний вечерний обход лагеря. Сопровождали их Андре и еще несколько рыцарей. По ходу присоединялись и другие, поэтому прогулка быстро превратилась в шествие. Ричард засыпал Генриха градом вопросов. Слышал ли он, что отец Жофре соборовался? И что отец Балдуина де Бетюна тоже серьезно болен? Известно ли ему, что Филипп Фландрский завещал Ричарду свой требюше, чтобы лишний раз досадить французскому королю? Генрих вскоре перестал даже пытаться отвечать, потому как их постоянно перебивали люди, жаждущие поглядеть на государя, просить его о милости, доложить о нарушении дисциплины или довести до сведения Ричарда рассказ о своем храбром поступке.

Около часа они потратили, наблюдая за боевым применением требюше. Это оружие являлось новым в осадном деле. Оно представляло собой длинный рычаг на оси, к короткому плечу которого крепился массивный противовес. К длинному плечу присоединялась праща. Ричард придирчивым оком наблюдал за тем, как длинную балку орудия подтягивают вниз и укладывают в «седло» тяжелые камни. Он сообщил Генриху, что привез камни из Сицилии, которые существенно тверже рыхлого известняка, добываемого в Святой земле. Король любил все делать сам, поэтому не устоял перед искушением лично спустить крюк. Когда противовес ухнул вниз, длинный рычаг взметнулся, праща щелкнула, издав высокий, похожий на удар хлыста звук. Все следили напряженным взором за траекторией летящих к городу камней и разразились воплями, когда те врезались в стену, подняв облако пыли и обломков.