Невозможный босс - Белова Юля - Страница 6

– Достаточно! – резко обрывает меня Борзов. – Вижу, что слушала. Но лицо было отсутствующим. Ну и что ты на это скажешь?

– На что? На ваши сомнения относительно собственной вменяемости? Ну, я никогда с этой точки…

– Молчать! Нет, ну что ты за человек! Ведь нельзя же с тобой по-хорошему. Драть тебя, как сидорову козу надо. Ты хоть понимаешь, как близко подобралась к краю, обрыву, за которым безвозвратное увольнение?

– Да.

– Что да?

– Понимаю, – тихо говорю я.

– Понимает она, да что ты там понимать-то можешь своей головой куриной?

Он подходит ко мне ближе.

– Вот, – протягиваю я свой лист бумаги, – это заявление.

– Заявление? – переспрашивает он. – И что ты там заявляешь? Твоё хоть заявление?

Я молча киваю. Он пробегает его глазами и лицо его омрачается, будто на него набегает чёрная туча.

– Это ты написала?

Я не отвечаю и смотрю ему прямо в глаза. Разумеется, это я написала. А кто ещё? Не Пушкин же, в самом деле. Ведь это моё заявление и именно я ночь не спала и всё взвешивала, и перевешивала. Это я думала, как теперь мне жить дальше и смотреть в глаза людям и сестре своей, оказавшейся на моём иждевении.

Это я голову ломала, где буду деньги брать, и куда подамся если уйду с этой работы. А главное, я думала, что это единственное приемлемое решение. Отказать, как выяснилось я не способна, не вообще, а вот конкретному данному человеческому существу, набору определённых физических параметров, называемому Борзов Р. Л. Отказать не способна, а становиться очередной «полевой женой» не желаю. Уж сколько их было, если верить молве.

– То есть… То есть, – подбирает слова генеральный, – ты шантажировать что ли меня вздумала? Да ты совсем уже берегов не видишь? Хочешь уволиться?! Иди! Кто тебя держит! Лети!

Говоря это он, складывает лист пополам и разрывает его, потом снова складывает и снова разрывает. Он делает это снова и снова, пока не добивается, чтобы клочки стали очень и очень мелкими. Затем он подбрасывает их красивым театральным жестом, и я наблюдаю, как моё заявление, превращённое в конфетти искрящимся снежным облачком опускается на пол директорского кабинета.

Некоторые из этих снежинок ложатся на плечи и на волосы Борзова, делая его по-новогоднему нарядным. Красота.

– Значит так, – сурово говорит он. – Возьмись за ум, Любавина. Мне нужен помощник, а не размазня! Ты в курсе, да? Иди и займись делом! Работай так, как ещё никогда в жизни не работала. Потому что если ты не будешь работать с полной отдачей…

– Вы меня уволите, – заканчиваю я фразу за него. – То есть сделаете то, о чём я вас прошу?

Я вижу, как ходят желваки, как сверкают глаза и из зелёных делаются чёрными, как сжимаются губы и… не хватил бы его удар от такого перенапряжения…

– Радимир Львович, – говорю я как можно более ласково, – ну вы сами посудите, после того, что между нами…

Он не даёт мне договорить, хватает за плечи и притягивает к себе. И вот его горячая рука уже на моей пояснице, а моя грудь прижата к его груди. Нет! Больше такой номер со мной не пройдёт! Не выйдет! Серьёзно? Куда там… Ещё как пройдёт и выйдет. Ноги дрожат и становятся мягкими, чужими и непослушными.

В голове звучат сладкие страстные мелодии и стонущие звуки соблазняющих песен. Сердце рвётся из груди и напряжение, сковывающее всё тело, отзывается дрожью и сладкой тоской внизу живота. Я становлюсь счастливой и расслабленно-беспомощной.

Губы мои растворяются и принимают огненный и требовательный поцелуй моего босса. Он проталкивает в меня свой сильный и большой язык и я едва не задыхаюсь от этого.

Он мнёт меня и сжимает. Я чувствую его возбуждение и сама возбуждаюсь ещё сильнее. Может быть, это и есть моя половинка, вдруг мы те самые пресловутые близнецовые пламёна, две створки одной устрицы и, как говорили в детстве мальчишки, петушок-птичка, подразумевая сексуальных партнёров.

Борзов тискает меня и сжимает в объятиях и от этих грубых, медвежьих ласк я распаляюсь и расплавляюсь, растекаясь сладким горячим мёдом. Грудь моя набухает и соски превращаются в вишнёвые косточки. Ну зачем, зачем ты снова делаешь это! Зачем ты воспламеняешься сам и меня заставляешь трястись и содрогаться от желания и дикой жажды, утолить которую будет не так уж и просто.

Наваждение, колдовство или порча, я не знаю, что со мной, но я как полоумная обнимаю и целую своего начальника даже и не задумываясь о том, что кто-то может зайти и увидеть нас, застукать с поличным и даже присоединиться.

– Радим, Радим, – шепчу я, моля о пощаде, но ему кажется, что я зову его в бой, поощряю страсть и подстёгиваю к решительным и бескомпромиссным действиям. Он просовывает руку мне под блузку, сжимает грудь и пытается разрушить узы бюстгальтера.

Он разгорячён. От него пахнет сексом и удивительно волнующим парфюмом. Колючая щетина царапает мне щёки и подбородок, заставляет хрипло постанывать и шептать любовные заклинания.

Я теряю представление о времени и не понимаю, как долго мы сжимаем друг друга в объятиях. В любом случае, финал этого страстного порыва был предсказуем и ясен изначально, иначе просто и быть не могло. Поэтому меня совсем не удивляет место, куда приводит нас порыв этой порочной страсти.

Шеф расстёгивает мне юбку и она легко соскальзывает обнажая мои соблазнительные бёдра, в меру крутые и стройные, затянутые в капрон. Его руки сжимают мой стан а потом подцепляют резинку колготок и тянут их вниз, высвобождая накопленный и ищущий выхода огонь. И именно в этот момент раздаётся стук в дверь.

Он хочет, чтобы я умерла от желания? И от стыда. Должно быть, это и есть изощрённое наказание за мою плохую работу и несносный характер. Прекрасно. Я стою без юбки с приспущенными колготками, а за дверью, которая не заперта и стоит только нажать на ручку, чтобы она открылась, находится человек. Он, как раз, демонстрирует нетерпение и стучит ещё раз.

– Ну что ты стоишь! – слышу я вдруг горячий шёпот Борзова. – Ждёшь пока тебя застукают? Давай быстрей! Хоть бы потренировалась на досуге!

Что? Я должна потренироваться одеваться на скорость?

– Радимир Львович, а вы не охренели часом?! – взрываюсь я.

– Чего?! Да ты слова-то подбирай! Совсем распоясались!

– Распоясались?! – я уже почти кричу. – А кто это нас тут распоясал?! И вы думаете, что такое сойдёт вам с рук?!

– Обычное дело! Как удовольствие получать, она первая, а как ответ держать, так её и нет.

У меня сейчас голова взорвётся. Он что, действительно дурак?

– Вот знаете, правильно вы сегодня себя называли. Под каждым словом подписываюсь. Так что может вам надо было в мед поступать. Диагнозы вы просто отлично ставите. Особенно себе.

Борзов задыхается от такой наглости.

– Да ты! – грохочет он. – Девчонка! Без году неделя на предприятии, а уже позволяет себе!

Я заканчиваю приводить себя в порядок и уверенным шагом двигаюсь к двери.

– А ну, стоять! Кто тебя отпустил?! Сюда иди!

Я не останавливаюсь.

– Заявление на стол мне положишь! – кричит мне в след Борзов. – Сию же секунду! Пиши заявление! По собственному желанию! Немедленно!

– И напишу! Не беспокойтесь! Всё напишу, и по собственному, и по принуждению! И вам напишу и в полицию!

– Да ты!

Я резко распахиваю дверь и чуть не сбиваю стоящего у двери человека.

За дверью стоит глава конструкторского бюро Тихон Газизович Мечтанов. Лысеющий, с толстыми губами, он чем-то похож на добродушного слоника. У него старые очки в массивной оправе, из-под которых внимательно смотрят ласковые глаза, сильно увеличенные толстыми линзами.

Мечтанову лет пятьдесят, но выглядит он страшно несовременным. Он улыбается своей «фирменной», немного грустной и чуть виноватой улыбкой:

– Распекал?

От него исходит волна сочувствия, ощутимая буквально физически.

Я киваю:

– Ещё как. Так что, если можете не идти, лучше не ходите, а то и вас распечёт. По полной программе.