"Фантастика 2024-77". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Гостева Ирина - Страница 227

Он рассказывал и не верил сам себе. Все было не так. Вовсе не так. Даже не так прилизано. Дорожку к воспоминаниям открывал страх. Страх жил в глазах матери и порой мелькал в глазах отца. Вот что невозможно было забыть. Кем был отец на самом деле, Натабура не знал. Смутные воспоминания волновали его. Но страх запомнился больше всего. К нему невозможно было привыкнуть. Со страхом засыпали и со страхом же вставали поутру, славя Богов, что ночь прошла спокойно. Не спасала ни стража, ни крепкие стены. Страх рождался от таинственных смертей: кого-то находили зарезанным в собственной спальне, кто-то исчезал и никогда не появлялся. Это походило на предвестия открытой войны между кланами: Тайра и Минамото.

– Мой отец Санада – хранитель вод Столицы Вечного Спокойствия – Киото, – добавил Натабура. – Но я его не помню. Более-менее ясные воспоминания у меня связаны с учителем Акинобу. Выбор сделали не в соответствии с семейными традициями: все мои братья стали воинами, а сестры – придворными дамами. Мне же предстояло стать монахом. Отец трижды посетил храм Кёмизудера, и Буддой трижды было указано на мою судьбу. Все дело в том, что я родился самым слабым из семерых детей и мать во мне души не чаяла. С этим ли был связан выбор места моей дальнейшей жизни, или отца прельстила известность монастыря Курама-деру, а главное, репутация его кэнза – учителя Акинобу – как он его называл с большим уважением, не знаю. Я был ребенком. А что ребенка волнует? Игры, баловство, любовь матери и страшные истории, рассказанные старшими братьями и сестрами.

Но сколько ни вспоминаю тот, первый год, ничего вспомнить не могу, кроме озера Хиёйн, Будды на каменном постаменте и храма. Меня поразило то, что он плавучий. А… и еще ворота Эда.

– Ворота? – удивилась Юка.

– Да. Ворота. Одинокие ворота на берегу, которые сами по себе открылись и так же сами по себе закрылись. Я еще хотел спросить, когда мы плыли в лодке, а можно ли их обойти? И вдруг, я это хорошо помню, в голове у меня появился очень ясный ответ: нет, нельзя, ибо это опасно. Потом я понял почему: озеро стерегли два нечеловеческих существа – каппа принц Мори-наг и демон по имени Мё-о. Правда, мне дозволялось все: лазать по скалистым берегам, спать в пещерах, ловить лягушек и рыб, есть ягоду, грибы, сладкую осоку. Озеро стало моим в том смысле, как это понимает ребенок. А посторонних к нему не подпускали, мутя разум и путая в тропинках. Однажды я спросил у каппы Мори-нага, зачем сделаны ворота? И он ответил: «Истина Будды выше логики! Сики-соку-дзэку, потому что в этом мире все иллюзорно». Я тогда не уразумел смысла этих слов, а теперь думаю, что тем, кто живет тысячи лет, ведомо больше, чем человеку. Мы не в силах понять их логику, ибо он видит дальше и глубже.

Должно быть, мы долго ехали на лошадях, объезжая заставы Нихон. Видно, отец не хотел, чтобы меня видели. Еще дольше плыли. Меня тошнило. Пахло канатами и соленой водой. Чайки кричали, как гиены. Потом мы карабкались по крутой извилистой тропинке, хватаясь за длинную жесткую траву. С тех пор я часто бегал смотреть на море. Вначале так часто, как только мог. Потом реже и реже – по мере того как" новые впечатления заслоняли прежнюю жизнь. Потом только вспоминал – голубовато-синий простор и далеко внизу качающиеся суда меж гребешков волн и чаек, скользящих с крыла на крыло в хаосе прибоя или в мягкой серой пелене снега, когда окрестные горы сливались с горизонтом и со всем миром. Потом уже и не вспоминал так долго, что стал забывать. Но то первое мгновение, когда отец привез меня на остров Миядзима и мы взобрались по очень крутому склону на перевал, за которым в чаше гор Коя находилось озеро Хиёйн, и тот взгляд назад, а не вперед, останется со мной навсегда. Было ли это разделение на прошлое и настоящее и даже будущее, я не знаю. Просто я запомнил этот день детства ярче, чем все другие.

На перевале нас уже ждал кэнза – учитель Акинобу – высокий худой человек с веселыми глазами. Он внимательно посмотрел на меня – испуганного, замерзшего и притихшего. Что-то сказал отцу, который в свою очередь погладил меня по голове, и мы пошли по горной тропе. Одной рукой он держал меня за руку, а в другой нес вещи. Напоследок я оглянулся – таким несчастным я никогда не видел своего отца. Так кончилось мое веселое, беспечное детство, а началось нечто удивительное, о чем я и не подозревал и никогда бы не узнал, останься я жить во дворце. Скорее всего, к этому времени меня не было бы в живых: род Тайра проиграл, его сторонники от мала до велика погибли.

Учитель Акинобу не был дзэнским монахом. Он был отшельником, ступившим на путь постижения истины. Его грызла неизбывная страсть к чтению, а его подвиги славились далеко за пределами провинции. Теперь-то я помню, что он приезжал к нам во дворец. Но только через год, присмотревшись, он дал согласие воспитывать меня. Содержался ли в этом какой-то тайный Знак и выбирал ли он меня, я не знаю. Он мне ничего не говорил до самого последнего дня, когда мы расстались с ним на пороге храма и я уплыл на войну, как подобает всем самураям. Однако накануне моего отъезда он сделал мне самый дорогой подарок, который мог, – волшебный голубой кусанаги.

Если бы я помнил весь первый день до конца, я бы, наверное, рассказал тебе, что, не доходя озера Хиёйн, мы остановились на привал и что я, сморенный дорогой и впечатлениями, уснул на руках учителя Акинобу. Проснулся уже в лодке посреди озера, на котором стоял плавучий Храм Воды – Курама-деру, а к нему вели ворота Эда. Все смешалось в этот первый день. Но я понял, что ворота Эда открывались только по воле учителя Акинобу. Другим путем в храм попасть было невозможно. Всякий, кто пытался доплыть до храма в лодке или каким-либо другим способом, тонул в страшных водоворотах и волнах. А сам храм Курама-деру охраняли двое: водяной буси царства господина Духа воды Удзи-но-Оса, каппа принц Мори-наг и демон Мё-о. Ворота Эда открывались по короткой молитве: «Наму Амида буцу!» Створки распахнулись, а из-под поникшей ивы подплывала лодка.

Первый раз дорога к Храму Воды казалась мне длинной-длинной, как долгий-долгий сон, и я мечтал проснуться в собственной постели, а на самом деле вокруг была вода и берега с пышными деревьями леса Туй.

На следующий день учитель Акинобу стал обучать меня миккё – общению с демоном Мё-о. Для этого существовала норито – молитвословие. После каждого норито учитель Акинобу ударял в колокол до-таку. Колокол висел на священном дубе Яёй, а сам дуб стоял в чаще леса. Только через год я научился звонить самостоятельно, стоило лишь произнести три первых слова. Даже у учителя Акинобу так не получалось. «Вага окано демону», дальше я себя не утруждал: «Воды нашего озера». Звонил колокол, предупреждая Мё-о, и можно было смело нырять, или плыть в лодке, или просто бродить по берегам.

Первый год учитель Акинобу посвящал меня в таинства озера Хиёйн и его окрестностей. Там имелись такие места, куда без определенной молитвы войти было невозможно – особенно к священному дубу Яёй.

Я оказался способным учеником и гордился этим. Моя гордыня раздувалась по мере того, как я познавал мир силы. Очень скоро мне стало казаться, что я на высоте. Выше даже, чем учитель Акинобу. Во-первых, у меня все получалось. А во-вторых, я был неутомим, как серна, быстр, как ветер, гибок, как пантера, и ловок, как обезьяна. Так думал я. А учитель Акинобу терпел меня, не ломая, а лишь ожидая, когда я пойму, что к чему. Но я не понимал. Я был глуп и самонадеян, как любой подросток.

Однажды он отправил меня в монастырь Конгобудзи отнести письмо. Дорога, пролегающая через три долины и вдоль морского берега, должна была занять световой день. Я был королем боя и умел драться хоть с десятью противниками. Я легко преодолел два перевала, и к часу лошади спустился на берег. Еще издали я увидел рыбачью лодку и три хилые фигуры, которые выгружали улов. Когда я подошел поближе, то подростки вороватого вида, каждый из которых был ниже меня голову, заступили дорогу, и произошла стычка. Двоих я свалил без особого труда, а третий ударил меня по голове, и я очнулся лишь под вечер, конечно, без письма, без оби и босой. Пришлось вернуться домой. До рассвета я прятался в кустах, стараясь отмыть следы крови и грязи. И только в сумерках, пристыженный, появился на пороге Курама-деру. Стоило учителю Акинобу бросить взгляд на меня, как он все понял: