Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 122

Они обменялись быстрой улыбкой, затем Ганим тяжело вздохнул:

— О боже, спина моя разламывается!

— Утешение наше в том, что мы разделяем вместе с нашими бойцами их боль и страдания.

— А что думаешь, если я брошу свою корзину прямо в лицо солдатам и громко закричу: «Да здравствует Саад!»?!

— Ты снова накурился?

— Как жаль, увы!

— Кусочек этой «драгоценности» я положил разок-другой в чай, а потом отправился в дом Аль-Хамзави в Тамбакшийе[54] послушать шейха Али Мухаммада, и к полуночи вернулся. Я сказал себе: «Святая угодница уже ждёт тебя, и не преуспеет тот, кто обманет её ожидания», и в это время появилась эта английская обезьяна и погнала меня сзади…

— Да возместит тебе Господь.

— Амин.

Тут подошли солдаты, которые вели ещё людей — кого-то из квартала Хусейна, кого-то — из Ан-Нахасин, и те быстро присоединились к остальным «рабочим». Ахмад окинул то место взглядом, и заметил, что повсюду полным-полно народа, который столпился со всех сторон возле ямы: они направлялись к тротуару, и вновь возвращались к яме, не прекращая движения, и свет от факелов освещал их лица. Они тяжело дышали и было заметно, насколько они устали, напуганы и принижены. Их стало больше, а значит, усилилась их надежда на избавление. Эта огромная толпа никогда не будет принесена в жертву, и невинного не заберут вместо грешника.

— Интересно, а где же сами грешники? Где те самые молодые люди? Неужели они сейчас заняты на демонстрациях, пока их братья закапывают выкопанную ими яму? Да разразит их Аллах! Неужели они полагали, что рытьё ямы поможет вернуть Саада или изгнать англичан из Египта? Я прекращу вести разгульную жизнь по ночам, если Аллах даст мне долгую жизнь. Прекратить вести разгульную жизнь? Посиделки в кофейне больше не безопасны. Какой же тогда будет вкус у жизни? Нет у жизни никакого вкуса в тени революции… Революции. Какой солдат тогда схватит тебя? Сплошная головная боль. Да, головная боль и ещё похмелье. Всего несколько минут на отдых… Большего я и не хочу! Радость — только от сна. Сейчас Амина ждёт тебя, как эта «святая угодница» ждёт Ганима. Едва ли им придёт в голову то, что творится с их отцом и мужем. О Боже, эта земля уже заполнила мои глаза и нос. О господин наш Хусейн, насыть же меня. Разве не достаточно тебе всей этой земли?! О сын дочери Посланника Аллаха, это самая настоящая битва у рва[55] — так её называл наш пророк, мир ему и благословение. Он сам работал бок о бок с простыми рабочими и доставал землю своими руками. Эти англичане — самые настоящие неверные. Почему неверные сегодня одерживают победу?… Из-за пороков нашего времени… Моих пороков… Неужели они будут стоять лагерем перед моим домом до окончания революции?

— Ты разве не слышишь крик петуха?

Ахмад напряг слух, а затем пробормотал:

— Да, и впрямь кричит петух! Рассвет?

— Да… Но яма не наполнится до самого утра.

— Утра?!

— Самое главное — то, что меня окружили со всех сторон.

Ахмад посмотрел вниз и почувствовал, что они и впрямь со всех сторон заблокированы, а значит, ему тоже отступать некуда. Наполненный мочевой пузырь начал давить на него, словно сами мысли о том, чтобы найти туалет, воспаляли его. Он сказал:

— И меня.

— А как же работа?

Посмотри-ка туда, на ту обезьяну, что стоит и мочится перед лавкой Али-стекольщика!

— Ну а что мы можем сделать?

— Ох…

— Сейчас для меня немного помочиться важнее, чем изгнать всех англичан из Египта…

— Изгнание всех англичан из Египта?! Пусть сначала уберутся из Ан-Нахасин.

— О Боже… Смотри… Они продолжают приводить всё новых людей!

Ахмад увидел новую группу людей, которые шли к яме.

Ахмад проснулся уже после полудня. Новость о произошедшем с ним событии разнеслась среди родных и друзей, и те пошли к нему домой, чтобы поздравить с благополучным возвращением. Он принялся рассказывать, как было дело, и повторять всю историю на свой лад: несмотря на всю серьёзность ситуации, речь его не была лишена шуток и преувеличений, и даже породила различные толкования. Амина первой услышала эту историю: Ахмад рассказал ей о том, как он ослабел и еле ноги унёс, почти не веря в то, что спасся на самом деле. Она единственная, как оказалось, была искренне поражена его рассказу, и едва он уснул, как она разразилась плачем и принялась взывать с мольбой к Аллаху сберечь её семью милосердием и заботой Своей. Она долго ещё молилась, пока язык не стал отниматься от усталости. Когда Ахмад очутился в кругу своих друзей, в основном самых близких из них, таких как Ибрахим Аль-Фар, Али Абдуррахим и Мухаммад Иффат, ему стало невмоготу от мысли, чтобы обойти вниманием комичную часть всей истории, и он закончил рассказ привычной для него шуткой, словно рассказывал им об одном из своих приключений. Тем временем верхний этаж дома заполнился посетителями. Вся семья собралась на нижнем этаже, за исключением матери, которая вместе с Умм Ханафи была занята приготовлением кофе и других напитков.

Гостиная этого дома снова стала свидетельницей традиционных посиделок Ясина, Фахми, Камаля, Хадиджи и Аиши вместе с матерью. В течение дня к ним добавились ещё Халиль и Ибрахим Шаукаты, однако они поднялись в комнату тестя вскоре после того, как тот проснулся, и трое братьев остались наедине. Грусть, владевшая ими весь день из-за происшествия с отцом, отступила, когда в сердца их вновь вернулась уверенность. Их сердца бились в унисон в порыве братских чувств. Как и в былые дни, на них снова напало веселье. Но всё же уверенность не была столь уж сильной, пока они собственными глазами не увидели отца. Один за другим они подошли к нему, поцеловали его руку и пожелали ему здоровья и долгих лет, затем таким же порядком, словно вымуштрованные солдаты, покинули комнату. Ахмад довольствовался тем, что просто протянул руку каждому по очерёдности: Ясину, Фахми, а затем Камалю, не вымолвив ни слова, но Хадидже и Аише улыбнулся и мягко спросил их о том, как они поживают и чувствуют себя. Обе дочери насладились отцовскими нежными чувствами лишь после замужества, и Камаль с удивлением, смешанным с радостью, заметил это, словно ему самому оказали такую честь. На самом же деле Камаль был самым счастливым из всех на этом собрании промеж братьев и сестёр… Во время этих встреч он испытывал глубочайшее счастье, безмятежность которого могла замутить лишь одна мысль: о том, что оно скоро закончится. Предвестником такого конца всегда был кто-то из обоих мужчин, который спускался к ним — Ибрахим или Халиль — они горделиво входили или зевали, а затем говорили:

— Пришло время расходиться по домам.

То был приказ, которому принято было подчиняться — ни одна из сестёр ни разу не своевольничала и отвечала, например, так:

— Ты иди один, а я приеду завтра!

Но с течением времени их мужья привыкли к необычной связи между обеими сёстрами, капитулировали перед этим «законом» и стали довольствоваться краткими визитами в дом их тестя время от времени. Они были рады и этому, а большее им не требовалось. Несмотря на это, Камаль иногда не мог сдержаться, когда видел обеих сестёр у них в гостях, и мечтательно говорил:

— Если вы обе вернётесь к нам, то будет жить здесь, как и раньше!

Мать обрывала его слова и говорила:

— Да сохранит их обеих Господь наш от твоих благих желаний!

Но самое удивительное, с чем столкнулся Камаль, была перемена, внезапно произошедшая с их животами…, а также случайности, сопутствовавшие этой перемене: то их животы вызывали у него страх, как будто обе заболели, то просто выглядели необычными, словно в сказках. Он запоминал всё новые и новые слова, вроде «беременность», «прихоть», и связанные с последним «рвота», «недомогание», «поедание сухих шариков из глины»… Но что же с животом Аиши?… Когда он перестанет расти, ведь он уже стал похож на раздутый бурдюк? Да и с животом Хадиджи — так ему казалось — творилось нечто похожее. Если Аиша, кожа которой была словно слоновая кость, а волосы как золото, наедалась глиняных шариков, то чего же хотелось съесть Хадидже?! Но насчёт Хадиджи его опасения не оправдались: ей ужасно хотелось солений и маринадов. Это даже вызвало у Камаля ряд бесчисленных вопросов, ни один из которых не получил вразумительного ответа!.. Мать сказала Камалю, что в животе Аиши, как и Хадиджи, шевелится маленький ребёнок — зеница ока для каждой из них… Но где же разместился ребёнок, как он там живёт, может ли он слышать и видеть, и что именно, и вообще, как он там оказался, откуда?!.. Но на все эти вопросы никто не потрудился ответить. Он добился только одного, и впрямь достойного ответа — что он узнает об этом от святых угодников, джиннов, заклинателей, амулетов и прочих подобных вещей, которыми изобиловал круг познаний его матери… Вот почему он таким с любопытством пристал к Аише: