Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 25

— Что бы вы ни сделали, лишь бы по доброй воле…

И сел рядом с ней. Она собиралась было ударить его, но заколебалась, а потом замолчала. Он в тревоге спросил её:

— Почему же не соизволите поколотить меня?

Она покачала головой и язвительно ответила:

— Боюсь, как бы не нарушить омовение[32].

Он с нетерпением спросил:

— А я могу надеяться, что мы будем молиться вместе?!

В глубине души он попросил прощения у Аллаха за подобную шутку, как и болтовню, хотя, когда он бывал пьян, то его бесстыдство доходило и не до такого. Однако на сердце у него было неспокойно, а между тем радость и ликование продолжались до тех пор, пока он искренне не покаялся и не попросил прощения за свой шутовской язык, что только и знал, что вредить ему. Женщина же, язвительно кокетничая, спросила:

— Так что же, вы, добродетельный мой, имеете в виду молитву, которая лучше, чем сон[33]?

— Но молитва и сон одинаковы…

Она не смогла сдержаться и рассмеялась:

— Эх ты, на людях показываешь, какой ты солидный да благочестивый, а внутри-то у тебя разврат и порок. Теперь ты на самом деле подтвердил: то, что мне говорили о тебе — правда…

Ахмад выпрямился на диване и с интересом спросил:

— А что говорили?!.. О Аллах, избавь нас от злых толков и пересудов…

— Мне говорили, что ты бабник и преклоняешься перед рюмкой…

Он громко вздохнул, показывая своё облегчение, и сказал:

— Я думал, это упрёк. Боже сохрани…

— А я разве не говорила тебе, что нахал это ещё и развратник?!

— Это верное свидетельство, и я с болью вынужден признать это…

Женщина заносчиво вскинула голову и сказала:

— Держись от меня подальше!.. Я не из тех женщин… Зубайда знаменита своим самолюбием и щепетильностью…

Ахмад сложил руки на груди и смотрел на неё с вызовом, преисполненным в то же время нежностью. Он с уверенностью в голосе сказал:

— Когда придёт самое главное испытание, то мужчину ждёт либо почёт, либо унижение…

— Откуда это у тебя такая уверенность, если тебе ещё и обрезание не делали?

Ахмад надолго зашёлся хохотом, а потом сказал:

— А ты не веришь, госпожа… Ну, если у тебя есть сомнения, то…

Она дала ему кулаком по плечу, не дав ему закончить фразу. Он замолчал, и оба тут же расхохотались. Он был рад, что она тоже смеётся вместе с ним, и предположил, что после всего того, что произошло с ними — намёков и открытых заявлений — появилась какая-то явная благосклонность, ибо он ощущал это своим подсознанием, а ещё это доказывала кокетливая улыбка, промелькнувшая в её подведённых сурьмой глазах. Он задумался — а не оказать ли такому кокетству подобающее приветствие? И тут она предостерегающе сказала ему:

— Не делай так, чтобы моё недоверие к тебе удвоилось…

Он вновь напомнил ей то, что она говорила о сплетнях и кривотолках, и с интересом спросил:

— А кто вам рассказал обо мне?

Она лаконично ответила, обвиняюще глядя на него:

— Джалила..!

Внезапно это имя прозвучало как упрёк в его адрес, и на губах его появилась стеснительная улыбка. Джалила, это знаменитая певица, которую он когда-то давно любил, пока их не разделило пресыщение, и их взаимная привязанность продолжалась уже на расстоянии. Но он, будучи знатоком женщин, посчитал необходимым честно сказать:

— Да будут прокляты и лицо её, и голос! — а затем, словно уклоняясь от темы, сказал:

— Давайте не будем обо всём этом, лучше поговорим серьёзно о…

Она обвинительным тоном спросила:

— Разве Джалила не заслуживает более деликатных и нежных слов? Тебе, видно, свойственно так вспоминать о некоторых женщинах?

Ахмад немного смутился; он весь просто таял от гордости собой, навеянной ему рассказом новой возлюбленной о предыдущей. Его охватило сладкое упоение триумфом, а затем, с известной долей такта он промолвил:

— Когда я нахожусь в обществе такой красавицы, то не в моих силах покинуть её ради давно прошедших и забытых воспоминаний…

И хотя дама продолжала насмешливо сверлить его взглядом, всё же она внемлила похвале — об этом говорили её вскинутые брови и лёгкая замаскированная улыбка, что незаметно появилась на губах. Однако она с презрением сказала ему:

— Язык торговца щедр на похвалы и лесть, пока он не получит своего…

— Мы, торговцы, окажемся в раю из-за того, что нас весь народ притесняет…

Она пренебрежительно встряхнула плечами, а потом без всякой опаски с интересом спросила:

— Как давно вы были вместе?

Ахмад махнул рукой, будто бы говоря: «Ещё до начала времён!», а потом пробормотал:

— Много-много лет назад..!

Она язвительно засмеялась и злорадным тоном сказала:

— В дни прошедшей молодости..!

Ахмад пристально посмотрел на неё. В глазах его стоял упрёк:

— Я бы хотел высосать весь яд из твоего языка.

Однако она продолжила разговор, будто и не слышала его слов, тем же тоном:

— Она съела всю твою плоть и оставила от тебя лишь одни кости…

Он угрожающе кивнул ей и сказал:

— Я из тех крепких мужчин, что женятся и в шестьдесят…

— Из-за любви или из-за слабоумия?!

Ахмад расхохотался и ответил:

— О святая угодница, побойся Аллаха. Давай же серьёзно поговорим…

— Серьёзно?!.. Ты имеешь в виду праздничную вечеринку, на которую ты хочешь пригласить меня?

— Я имею в виду провести всю жизнь…

— Всю или половину?!

— Господь наш даёт нам то, в чём для нас благо…

— Господь наш даёт нам добро…

В тайниках своей души он попросил прощения у Аллаха заранее, а затем спросил её:

— Прочтём «Аль-Фатиху» вместе?

Однако она вдруг поднялась, не обращая внимания на его просьбу, и воскликнула, делая вид, что торопится:

— Боже мой!.. Ты отнял у меня время, у меня же этой ночью есть одно важное дело…

Ахмад тоже встал, в свою очередь, протянул ей руку, пожал её расписанную хной ладонь, и страстно поглядел на неё. Он упорно хотел задержать её ладонь в своих руках, несмотря на то, что она пыталась пару раз выдернуть её, пока она не ущипнула его за палец и угрожающе поднесла руку к самым его усам:

— А ну отпусти, а не то выйдешь из этого дома с одним единственным усом…

Он заметил, что рука её почти у самого его лица, и удержался от спора с ней, вместо этого медленно поднеся губы к этой свежей плоти, пока они не уткнулись в неё, а до носа его донёсся сладкий аромат гвоздики. Он глубоко вздохнул, а потом пробормотал:

— До завтра?!

На этот раз она силой откинула его руку и долго глядела ему в глаза, затем улыбнулась и пропела:

Птичка моя, птичка.

Веселись, да расскажи ему обо мне.

Она повторила этот куплет: «Птичка моя, птичка» ещё несколько раз, пока провожала его до дверей. Он вышел, и тоже начал напевать начало этой песенки своим низким голосом, полным достоинства и невозмутимости, будто ища в этих словах значение того, что же она имела в виду…

Праздничная атмосфера, царившая в доме Зубайды-певицы, вдруг предстала перед ним в салоне, точнее, этот салон был предназначен для иных целей. Возможно, самым главным его предназначением, для чего он, собственно, и служил, было размещать там оркестр и давать вокальные выступления, а также заучивать новые песни. Она выбрала этот салон потому, что он находился вдали от спальни и гостиной. Просторность делала его вполне пригодным для специальных торжеств, которые обычно устраивались между вокальными представлениями и обрядами зар. На такие торжества она звала лишь избранных, самых близких своих друзей и знакомых. Поводом для таких торжеств была не просто её щедрость и великодушие, а скорее абсолютная щедрость, которая подчас была бременем для её друзей, но она стремилась увеличить круг самых лучших и достойных из них, чтобы они тоже приглашали её спеть на праздниках или делали для неё рекламу в тех кругах, где вертелись сами. Среди прочего, она также отбирала себе любовника за любовником.