Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб - Страница 47

— Мама, скажи мне, что с тобой. Я хочу знать всё.

Но она лишь закинула назад голову и не проронила ни слова, пока не восстановила дыхание, пока Хадиджа, Аиша и Умм Ханафи с Камалем заливались слезами. Наконец, Фахми потерял терпение и прикрикнул на сестёр, чтобы они замолчали. Он потянул к себе Камаля, чтобы тот ответил на его вопросы, как всё случилось и что сделали люди с тем шофёром, и забрали ли его в участок, а самое главное, что было с матерью в это время. Камаль отвечал без запинки на все его расспросы, рассказывая в подробностях обо всём происшествии. Мать следила за его рассказом, несмотря на слабость, и когда мальчик закончил говорить, собрала все свои силы и сказала:

— Со мной всё в порядке, Фахми. Не беспокойся. Они просто хотели, чтобы я пошла в полицейский участок, но я отказалась, а затем вновь пустилась в путь до конца улицы золотых дел мастеров. Там меня внезапно покинули силы. Но ты не волнуйся, я немного передохну, и силы вновь возвратятся ко мне.

Лишь Ясин страдал — помимо того, что рассказ Камаля встревожил его, — от того, что это он был в ответе за эту злополучную прогулку, и предложил им позвать врача. Он вышел из комнаты, чтобы исполнить своё предложение незамедлительно, и не стал ждать, пока остальные выскажут своё мнение. Но при упоминании о враче мать задрожала, прямо как тогда, когда услышала про полицейский участок, и попросила Фахми, чтобы тот догнал брата и отговорил его от этого решения, заверяя, что ей и так полегчает, без всякого врача. Но сын отказался повиноваться её просьбе, объясняя ей, что от прихода врача будет больше пользы. В это время обе девушки помогали ей снимать с себя накидку, а Умм Ханафи принесла стакан воды. Затем все внимательно осмотрели её побледневшее лицо, и несколько раз спросили её, как она себя чувствует. Она пыталась, насколько это было в её силах, казаться спокойной или хотя бы уверенной в том, что говорит. И хотя «лёгкая» боль в правом плече не проходила, она сказала:

— Нет никакой необходимости звать врача.

По правде говоря, она никогда не была уверена в том, что нужно звать врачей, так как, с одной стороны, она вообще не встречала врача в своей жизни — не только, чтобы проверить здоровье, но и потому, что ей всегда удавалось вылечить самой свои болячки — от простого недомогания до тяжёлого расстройства желудка, да и не доверяла она официальной медицине, ибо та была связана, по её представлениям, с опасными и тяжёлыми случаями. А с другой стороны, она чувствовала, что вызов врача лишь драматизирует ситуацию, которую ей бы хотелось скрыть до возвращения мужа. Она пожалела о том, что разгласила детям о своих страхах, но в тот момент их больше ничего не интересовало, кроме одного — её здоровья.

Ясин отсутствовал лишь четверть часа, так как приёмная врача находилась на той же площади, что и дом судьи. Вслед за ним шёл мужчина, которого он пригласил в комнату матери. Все вышли из комнаты, за исключением Ясина и Фахми. Врач спросил у женщины, на что она жалуется, и она указала на правое плечо. Во рту её пересохло от страха, и проглотив слюну, она сказала:

— Вот здесь у меня болит.

Врач, которому Ясин по дороге рассказал обо всём произошедшем с ней, подошёл осмотреть её. Оба юноши, что ждали в комнате, чувствовали, что этот осмотр уж очень затянулся, как и две девушки, что находились за дверью и внимательно прислушивались с замиранием сердца ко всем звукам. Осмотрев пострадавшую, врач обратился к Ясину:

— Перелом правой ключицы. Только и всего.

Слово «перелом» вызвало настоящий ужас как в комнате, так и за дверью. Всех удивила его фраза: «Только и всего», будто перелом был самым обычным делом, которое все они могли без труда перенести. В этом выражении, в интонации, с которой произнёс его врач, для всех них было от чего встревожиться. Фахми с надеждой и страхом в голосе спросил:

— Это что-то серьёзное?..

— Да нет, конечно, нет. Я вправлю кость в прежнее положение и укреплю её, однако ваша мать должна спать несколько ночей сидя, опираясь спиной на подушку, так как ей будет трудно спать на спине или боку. Сломанная кость срастётся и станет вновь такой, как раньше недели через две-три максимум. Абсолютно нечего бояться… А сейчас позвольте мне сделать своё дело…

Как бы там ни было, они почувствовали облегчение, что было словно глоток воды для их пересохших глоток. Для всей компании, что стояла за дверью комнаты, это было очевидно. Хадиджа пробормотала:

— Да будет над ней благословение господина нашего Хусейна, на паломничество к которому она и вышла из дома.

Её слова будто напомнили Камалю о чём-то важном, о чём он давно уже забыл. И тут он с изумлением сказал:

— Но как могло случиться с ней подобное происшествие, после того, как она посетила нашего господина Хусейна?

Но Умм Ханафи просто ответила:

— А кому из нас лучше всего известно, что бы с ней произошло — да сохранит Аллах! — не посети она нашего господина?..

Не успела Аиша прийти в себя от последствий прежнего удара, как ещё и эта история раздосадовала её. Она взмолилась:

— Ох, Господи, когда же закончится всё это и будет так, будто ничего и не было?!..

Хадиджа с сожалением произнесла:

— Да что вообще её понесло в Аль-Гурийю?! Если бы она вернулась домой сразу после паломничества, то и не случилось бы того, что случилось!

Сердце Камаля при этом застучало от страха, и перед глазами его возник совершённый им грех — отвратительный поступок, но он попытался незаметно ускользнуть от подозрений, и тоном, в котором сквозил упрёк, процедил:

— Мне хотелось, чтобы она шла по улице, но напрасно я пытался удержать её.

Хадиджа в упор впилась в него порицающим взглядом и хотела уже сказать что-то в ответ, но замолчала из жалости к этому личику, что побледнело, и она сказала про себя: «Достаточно уже того, что произошло с нами».

Дверь раскрылась и доктор вышел из комнаты, говоря двум юношам, что следовали за ним:

— Мне нужно будет посещать её день за днём, пока не срастётся перелом, и как я уже говорил вам, тут абсолютно нечего бояться.

Все бегом бросились в комнату матери и застали её сидящей на постели, опираясь спиной на подушку, сложенную сзади. Ничего в ней не изменилось, если не считать небольшого возвышения в районе правого плеча, что виднелось под платьем, и перевязанного бинтом снизу. Они устремились к ней с криками:

— Слава Аллаху!

Боль её лишь усилилась, пока врач вправлял сломанную кость. Она протяжно стонала, и если бы не врождённая стыдливость, то она вопила бы во весь голос. Но теперь боль оставила её, или так ей казалось, по крайней мере. Она ощутила относительный покой, а исчезновение боли позволило ей вернуть себе бодрость. Она могла теперь подумать об этой ситуации с разных сторон, и тут ею овладел страх, и она спросила их, переводя взгляд с одного на другого:

— А что мне сказать вашему отцу, когда он вернётся?

Этот колкий, вызывающий вопрос нарушил то спокойствие за неё, которое они начали было уже ощущать. Препятствие, словно торчащие скалы, встало на пути корабля, хотя и не было неожиданным для их сознания. Оно незаметно притесалось к целой массе болезненных чувств, скрывавшихся в их сердцах, когда мать попала в трудное положение, и хотя и тонуло в этой массе, и до поры до времени не требовало отчёта, однако сейчас оно вновь заняло своё место в их душе. Из этой проблемы никто из них не находил выхода. И впрямь, беда, свалившаяся и на них, и на мать, что была близка к выздоровлению, лишь усугубилась. По тому молчанию, что окружило её вопрос, мать почувствовала себя грешницей, чьё одиночество было наказанием за её грех, когда все товарищи отреклись от неё, едва обнаружив обвинение. Она жалобно проговорила:

— Он обязательно узнает о происшествии, и даже больше — о том, что я выходила из дома, что и привело к таким последствиям.

Среди всех членов семьи лишь одна Умм Ханафи не волновалась, хотя не менее остальных понимала всю серьёзность положения. Она только хотела сказать слова утешения, с одной стороны — смягчить обстановку, а с другой — потому что чувствовала, что долг требует от неё — как от преданной старой служанки в этом доме — не прибегать к молчанию в беде, чтобы о ней не подумали, будто ей всё равно. И зная, что слова её далеки от реальности, она сказала: