Череп мира - Форсит Кейт - Страница 37
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
— Линли, ты же знаешь, мы не можем сейчас начинать кампанию против Фэйргов. — Лахлан попытался взять себе в руки, но его голос и все тело дрожали от ярости. — У нас нет ни денег, ни людей. Если мы вернем Тирсолер обратно Ник-Хильд, она хорошо заплатит нам за весь тот вред, который Яркие Солдаты причинили нашей земле. И, что еще лучше, у нас будет целая армия отлично обученных солдат. Мы сможем выступить на Карриг с запада и востока одновременно, а с помощью Хан'кобанов еще и с юга! Тогда, возможно, у нас будет хоть какой-то шанс отвоевать твои земли.
— К тому времени Фэйргов вместе с их новорожденными щенками станет еще больше, — с отвращением воскликнул Линли. — Зачем позволять им рожать детенышей сейчас, если мы все равно собираемся перебить их всех в будущем?
— Может быть, нам не придется убивать всех, — сказала Мегэн со сталью в голосе. — Если мы сможем договориться…
— Договориться! Ха! — Мак-Синн с отвращением фыркнул. — Договориться с Фэйргами? Да у тебя от старости помутился разум, Мегэн Хранительница Ключа!
Послышались гневные крики, но большая часть совета молчала. Страх и ненависть перед Фэйргами укоренились очень глубоко.
— А мой разум тоже помутился от старости, Линли? — очень холодно осведомился Лахлан. Поднявшись, он пошел на Мак-Синна, расправив крылья так, что его, точно грозовая туча, окружала темнота. Прионнса Каррига слегка сжался, несмотря на все свои попытки держаться твердо. — Думаешь, я не понимаю, какую угрозу несут нам Фэйрги? Двенадцать лет они беспрепятственно опустошали наши земли, с каждым годом становясь все сильнее и многочисленнее. Мы действительно взаперти, как кролики в силке, не в состоянии ни плавать по морям, ни послать наш рыболовецкий флот за дарами моря, ни даже водить наши стада на водопой к рекам без страха, что перепончатая рука высунется оттуда и утащит нас под воду. Думаешь, я не питаю к ним ненависти? Мой отец погиб в борьбе с ними, все три моих брата погибли от рук Майи Колдуньи, их злобной коварной дочери. Я потерял всю семью и многих друзей из-за их хитростей…
Он замолчал и глубоко вздохнул, отступив назад и больше не нависая над прионнса Каррига. Потом устремил взгляд на Лодестар, и гневный румянец на его лице немного побледнел. Долгое время он, казалось, к чему-то прислушивался, потом подняла глаза, умоляюще протянув руку к Мак-Синну.
— У нас так мало людей, — сказал он просто. — Мы понесли очень тяжелые потери в Яркой Войне, а все вы знаете, что лорды не хотят отдавать своих людей в армию, когда в их собственных разоренных землях еще столько нужно восстанавливать. Можешь еще немного потерпеть?
— Потерпеть! — закричал Линли Мак-Синн, побагровев от гнева. — Двенадцать лет я терпел, я верно служил своему Ри, и что толку? Что толку? Моя земля лежит в руинах, а эти мерзкие морские демоны кишат в ее сердце, точно черви в тухлом мясе, призраки тех, кого я любил, не дают мне спать, а ты, ты предлагаешь мне договориться с ними! Ты не в своем уме или просто глупец? Фэйрги ни за что не пойдут на уступки. Они ненавидят нас и не успокоятся до тех пор, пока мы все не будем мертвы, все мы, в чьих жилах течет теплая кровь.
Лахлан попытался было что-то сказать, но Мак-Синн швырнул в угол свой кубок, и вино кровавым пятном залило позолоченные стены. В ошеломленном молчании, воцарившемся в зале, Мак-Синн вышел прочь, а его сын с несчастным видом поплелся за ним, бросив на Ри робкий извиняющийся взгляд. Лахлан молча стоял, тревожно хмурясь и сжав челюсти. Изабо с трудом подавила желание успокоить его, разгладить глубокие морщины, залегшие у него между бровями. Потом заметила, как ее сестра положила руку ему на плечо и со странно екнувшим сердцем увидела, что он слегка расслабился.
Через миг Лахлан с непререкаемой властностью сказал:
— Мы не будем посылать солдат против беременных женщин и мальчишек, сколь бы кровавая история не разделяла наши народы. Мы еще раз попробуем договориться миром. К королю Фэйргов нужно послать парламентера с предложением обсудить условия мира. Мы живем на суше, а они на море. Ведь должен же быть какой-то способ мирно сосуществовать?
Через три недели парламентера выбросил на берег со своего морского змея один из фэйргийских принцев. Ему отрубили руки и ноги, глаза выкололи кораллом и вырвали язык. Речь о мире больше не шла.
Фанд скорчилась в темноте. Ее руки плотно обвивали согнутые колени, голова была вжата в плечи. Она была обнажена.
В крошечной темной норе стоял леденящий холод. Ее руки и ноги била неудержимая дрожь. Она прикусила губу, и по подбородку побежала горячая кровь. Она сосредоточилась на ее теплоте, изо всех сил пытаясь найти силы удержать в тебе тепло, как делала многие годы. Всего лишь через три минут пребывания в ледяной воде северных морях человеческое тело начинало отказывать. Замирало дыхание, останавливалось кровообращение, нервные волокна прекращали свою работу. Слабое трепыхание тела замедлялось, уступая ледяным объятиям холода. Оно медленно уходило под воду, вновь выныривая на поверхность синим и неподвижным через многие мили и многие, многие месяцы.
Но Фанд умудрилась выживать в этих ледяных морях больше двадцати лет, заставляя горячую кровь быстро бежать по жилам. Двадцать лет она ни разу не уступила искушению утонуть, ни разу не позволила холоду одержать над ней победу.
Но теперь эта крошечная искра упорства медленно угасала. Она не могла найти ничего, ради чего стоило бы жить. Ее мысли блуждали, сбиваясь на одну и ту же колею. Фанд тихонько покачивалась, ее глаза были закрыты, губы безмолвно повторяли слова и имена, которые почти утратили свой смысл. Казалось, она слышит свистящее шипение голосов, обвивающих ее, пытающихся узнать то, что знала она, заставить ее высказать эти имена, эти слова. Она сильнее прикусила губу, и рот наполнился металлическим привкусом крови.
— Кого? Кого? — шипели голоса. — Кого ты любишь? Кого ты ненавидишь?
Прошли многие дни, прежде чем она закричала.
— Вас! Вас! Я ненавижу вас! Оставьте меня в покое!
Теперь она просто качалась и бормотала, и слова не имели ни формы, ни смысла. Кровь застывала у нее на подбородке, а на ресницах смерзались крошечные сосульки из слез.
Внезапно они окружили ее, хлеща электрическими угрями. Она мучительно закричала, раздирая веки, но вокруг были лишь хохочущие злорадные лица ее мучительниц, и их кожа в странном мечущемся свете казалась мертвенно-бледной. Хвосты угрей сияли синевато-белым светом. Она извивалась и уворачивалась, пытаясь избежать шока их прикосновения. Каждый удар вспарывал ее заледеневшую плоть так, что выступала кровь, страшно черная в фосфоресцирующем свете ночесфер.
— Слабая, хилая, глупая, никчемная полукровка, — шипели жрицы. — Ничтожное, бестолковое, слабоумное человеческое отродье, бесполезное, как тухлые потроха морской коровы. Кому ты нужна? Что ты можешь? Ты не умеешь даже отращивать хвост. Даже самые жалкие ублюдки наложниц могут делать это. Ты не умеешь даже дышать под водой. Жалкая рабыня. Ты не годишься даже на то, чтобы вытирать об тебя ноги. У тебя нет ни кожи, чтобы сделать плащ, ни мяса, чтобы съесть, ни крови, чтобы выпить, ни огня, чтобы обогреть нас, ты слабая и никчемная.
Фанд закрыла глаза и не слушала, и даже удары хвостов электрических угрей больше не приводили ее в сознание. Она долго плавала в темноте, время от времени чувствуя пронзающую ее боль, сырую и слабую, точно прикосновение водоросли к ноге. Она была слишком незначительной, чтобы заставить ее очнуться. Когда она наконец пришла в себя, было тихо. Она с трудом смогла вспомнить, кто она такая и почему все ее тело подергивается при воспоминании о белой обжигающей боли.
— Фанд, — сказала она и вспомнила мать, давшую ей это имя.
— Фанд, — прошипели голоса. Из темноты выплыли лица, подсвеченные снизу болезненным зеленым светом, который плавал и перемещался, отчего глаза снова исчезали во впалых глазницах, зубы вспыхивали, волосы извивались и тянулись к ней. — Фанд, — издевались они, окружая ее. Она снова ушла в себя и неожиданно обнаружила крошечную угасающую искорку. Она спряталась внутри нее.
- Предыдущая
- 37/74
- Следующая
