Старое зеркало (СИ) - "Каин" - Страница 31

— Вы правы. Особенно после реформы, когда детей после открытия силы тестируют на трудовые предпочтения и переводят в специализированный приют, где подросток к выпуску получает среднее специальное образование и соответствующий документ. Но общественное мнение изменить сложно. Особенно когда журналисты криминальной хроники пишут, что преступник был из приюта. Вот и выходит по новостям, что приютские воспитанники сплошь зависимые грабители и убийцы, которые идут только в городские банды.

— В этом вы правы, — вынужден был согласиться я. — Но я верю, что когда-нибудь это изменится.

— Я тоже надеюсь, — ответил Правдин.

— Так Семён сейчас здесь? — спросила Арина Родионовна.

Управдом кивнул:

— Да. Приехал несколько дней назад. Сказал, что поживет какое-то время. У нас завсегда есть комнаты для таких внезапных приезжих. Выдаем все мыльно рыльные принадлежности, постельное белье и если надобно открываем счет в магазинчике.

— Мне нужно с ним поговорить, — произнес я. — Уверяю вас, я не подозреваю Семена в чем-то нехорошем. И даю слово аристократа, что наш разговор не дойдет до Пахома или жандармов.

— Хорошо, мастер Чехов, — ответил Правдин. — Ваше слово дорогого стоит.

В кабинет вошла Людмила, которая несла в руках поднос с чайником и несколькими чашками. Она прошла к столу, и поставила поднос на столешницу.

— Семен Шишкин в доме? — уточнил у нее управдом, и после утвердительного кивка, добавил:

— Позови его, пожалуйста.

Девушка развернулась, и хотела было покинуть кабинет, но я поспешно добавил:

— Будет лучше, если я поговорю с ним лично. А вы можете пока попить чай. Он наверняка очень вкусный. Вы же не против, мастер Правдин?

— Вы дали слово аристократа, мастер — напомнил управдом.

Я кивнул, встал из-за стола, и направился вслед за Людмилой.

Комната Шишкина располагалась на третьем этаже в жилом блоке под буквой «В». Людочка остановилась у двери и постучала в створку нужной комнаты. Некоторое время, за дверью царило молчание.

— Может быть он ушел? — уточнил я у провожатой.

— У нас над парадной закреплен видеоглаз, который фиксирует всех приходящих и уходящих, — ответила девушка и пояснила. — На всякий случай. Мало ли в районе дикарей? Часто было, что скамейки ломали. Или приходили и спиртное во дворе распивали. А с видеоглазом все видно. Кто и что делал.

— Ловко вы, — ответил я. — И как результат?

— Количество всякого непотребства сошло на нет даже по вечерам в выходные дни, — с гордостью сообщила Людмила.

В это время за дверью послышались шаги. Кто-то подошел к створке, а через несколько мгновений послышался звук отпираемого замка. Дверь открылась, и на пороге возник юноша лет двадцати. Он взглянул на Людмилу, но та едва заметно кивнула.

— Могу ли я с вами поговорить, мастер Шишкин? — начал я и добавил. — Наедине.

Парень настороженно кивнул и посторонился, пропуская меня внутрь. Запер за мной дверь.

— Пойдемте на кухню, — предложил он. — Почти все, кто в блоке живет сейчас на работе. А двое в дальней комнате отсыпаются после ночной смены.

Кухня оказалась просторной и чистой. Это была большая квадратная комната с двумя газовыми плитами и тремя столами вдоль стен, покрытыми блестящими клеенками. На окне висели занавески с желтыми цветами.

— Это хорошо, — ответил я. — Потому что я не хотел бы, чтобы его кто-то слышал. Итак, мастер Шишкин, я практически уверен, что вы узнали, что Пахом ваш родной отец. Через мать-настоятельницу Ольгу, с которой вы были в близких, доверительных отношениях. Да и внешнее сходство с мастеровым, когда у он был молод, у вас имеется.

Юноша застыл, глядя на меня. Побледнел, а я поспешно продолжил:

— И я уверен, что вы никак не замешаны в этих странных событиях, которые происходят в мастерской реставратора. Мне просто нужно узнать вашу историю.

Семка вздохнул и взъерошил влажные после недавнего душа волосы. Потом он прошел к окну и раскрыл раму, впуская в комнату свежий воздух. Я осмотрел подмастерье, отметив, что на нем был чистый, но застиранный спортивный костюм, и сшитые простенькие тапочки, очевидно, совсем новые.

— Никаких секретов нет, — ответил парень, остановившись у подоконника. — Меня отдали в приют после смерти матушки. Ее родня не пожелала растить ребенка, у которого нет отца. Не захотели брать в дом незаконнорожденного.

В голосе подмастерья звучала горечь. Он поставил на плиту пузатый чайник и продолжил:

— Мать-настоятельница знала мою покойную матушку. Потому как та помогала со сбором пожертвований. А когда я подрос, то Ольга догадалась, кто мой отец. Хотя и не говорила мне об этом, чтобы не смущать. Но когда я встретил Пахома, то сам все понял. Я же и впрямь похож на Пахома.

— Странно, что он сам этого не заметил, — удивился я, но парень улыбнулся:

— Он ведь всегда в работе. Живет ей, и ничего, кроме деревяшек, не видит. И я собирался рассказать ему правду. Хотел во всем сознаться. Но когда вся эта бесовщина в доме начала происходить, я испугался. Сами посудите, ваша светлость, что можно было подумать? Что сынок со злобы решил испоганить жизнь папаше.

— Но вы не держите на него зла? — спросил я, и парень махнул рукой:

— Да за что? Мамка сама не стала ему говорить, что понесла. Ее родичи увезли в деревню, а Пахому заявили, что она замуж вышла и уехала с богатым мужем в Московию. Он после этого так горевал, что даже пить горькую начал. Но мужики в общежитии быстро ему мозги вправили.

— Это как?

— Головой в бочку с ледяной водой макнули, — парень пожал плечами. — Во дворе такую обычно ставят, чтобы клумбы поливать.

Я покачал головой, оценив поступок:

— Суровые там царят нравы.

— И еще к нему потом душеправ приходил, — продолжил Семен. — Строго-настрого наказал не пить, а лучше заняться каким-нибудь делом по душе. Он назвал это мудреным словом…

Парень замялся, словно вспоминая.

— Сублимация, — подсказал я, и Семен кивнул:

— Точно. Вот он и занялся. Да так, что ничего другого в его жизни больше не осталось.

— Неужто так душеправ постарался? — подивился я.

— Пахом мне как-то проговорился, что после той встречи у него голова стала холодной. Долгое время он даже не вспоминал о своей зазнобе.

— Уж не ее ли фотографию он хранит в буфете? — догадался я, и Семка кивнул:

— Точно так. Он мне сказал, что когда пришел в себя, то пить уже не хотелось. Тогда Пахом отправился прознать про девицу, на которой собирался жениться. Но ему сообщили, что ее уже нет в живых.

— Почему она решила не говорить Пахому, что у него есть сын?

— Говорили, что мама была гордая. Но сдается, что родичи ее обманули. Небось тоже наврали, что Пахом оженился. А он к ней и не показывался как раз, потому как после душеправа был остуженный.

— Зачем? — удивленно спросил я, и Семен пожал плечами:

— Кто знает? Может быть, не верили, что ей с Пахомом хорошо будет. А мамка погорюет, да и сдаст ребенка в приют. Только вот не так все вышло.

— Жаль, что все так сложилось, — совершенно искренне сказал я.

Семка снял с плиты закипевший чайник.

— Пути Искупителя не бывают прямыми. Как знать, как сложилась моя жизнь, если бы я остался в семье своей матери. Я после того, как перешел в мастерскую Пахома, сходил с матери настоятельнице и попросил рассказать все, что она знала.

— Она ведь не должна была вам раскрывать эту тайну, — напомнил я.

Парень залил кипяток в заварочный чайник и накрыл его салфеткой.

— Настоятельница Ольга отдала мне книжицу с молитвами, которая когда-то принадлежала моей матери. Ее передали родичи, чтобы можно было дать мне фамилию. Между страниц нашлась открытка, которую когда-то подарил матери Пахом.

— Вы уверены, что открытка от него? — уточнил я, и парень усмехнулся:

— Почерк тот же. Я успел сравнить с записями, которые отец оставлял в мастерской. Тогда уверился, что ошибки быть не может, что я и впрямь его сын.