Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 14

— Алексей, — осторожно начал Тихон Федорович, — что с тобой происходит?

Я равнодушно пожал плечами. Что тут ответишь? К счастью, смартфон лишил меня необходимости отвечать на неловкий вопрос, и привлекло внимание сообщение от Ольги. Очередная стычка с Владом вызвала негодование моей официальной любовницы.

«Ваше императорское высочество, сообщаю, что командир корпуса жандармов генерал-майор Владислав Ящинский отказал мне в аудиенции. В непродолжительной беседе он сослался на вас и потребовал официальное разрешение на встречу с девицей Мечихиной, заверенное вашей подписью и печатью канцелярии».

Сжав переносицу, я едва сдержал рвущийся из груди хохот. Официальное послание было вдоль и поперек пронизано возмущением Ольги. Я представил, как мою княгиню распирало от злости, как она в гневе набирала буквы. Стирала и вновь била пальцами по экрану в надежде, что я разрешу их с Владом конфликт. Поставлю, так сказать, точку.

— Ваше императорское высочество, мы отправляемся, — в салон заглянул Соловьёв, но не дождавшись от меня реакции, молча захлопнул дверцу обратно.

— Алексей? — вновь подал голос Тихон Федорович.

— Минутку, — я поднял палец, набирая сообщение Владу. — У меня односторонний разговор с командиром специального корпуса жандармов.

Быстриков зашевелился, легкой волной мантия соскользнула с диванчика и скрыла его одежду полностью. Вытянув шею, он заинтересованно похлопал ресницами, пока я занимался ерундой. Мысленно сделал пометку. Поры бы глупый конфликт Ольги и Влада закончить. Надоели со своими ссорами.

— Я давно не видел Владислава в церкви, — пошел в обход Тихон Федорович.

Это сработало, я оторвал взгляд от экрана, поднял голову и прищурился.

— Зачем ему там быть?

— Всем нам требуется поддержка Бога, Алексей, — мягко, но настойчиво, заявил Тихон Федорович.

Я все-таки расхохотался. До слез и хрипоты в горле, успокоившись тогда, когда испуганный водитель с настороженным Соловьем постучали в перегородку. Пришлось брать себя в руки. Отдав приказ трогаться, я отправил кое-как дописанное сообщение Владу и посмотрел на застывшего духовника.

— Бог, говорите? — протянул я с прохладой, от которой у Тихона Федоровича сильнее затряслись руки. — Разве Бог не заботится о нас? Почему оставил мать Влада, когда она нуждалась в его поддержка? Где находился Всевышний, когда император заключил сделку и отдал мое сердце предательнице? Или дети из царской семьи недостойны внимания нашего небесного отца?

Тихон Федорович меня осуждал. Даже не вглядываясь в резкие черты, я прочел все по его позе и напряженным плечам. Хотя в глубине души он наверняка жалел двух мальчишек, чье детство превратилось в ад на земле. Только ничего не мог поделать. Как и всегда.

— Алексей, — тихо пробормотал Быстриков, не выдержав моего прямого взгляда, — помни об испытаниях. О милосердии и всепрощении.

Поддавшись вперед, я понизил голос до шепота, чтобы меня слышал лишь Тихон Федорович.

— Я не Бог, но мое милосердие познает каждый. Кто хоть словом или делом причастен к заговору и убийствам. Кто долгие годы поддерживал кровавый террор и геноцид нашего народа. Клянусь вам, — пообещал я и добавил, приблизившись к уху Быстрикова: — Ангелы Всевышнего за спиной мне совершенно не нужны, святой отец. Если понадобится, я обрушу небеса на головы виновных.

Стук его сердца звучал так громко, что оглушал нас. Тихон Федорович сглотнул, затем осторожно повернул голову и выдохнул:

— Ты участвуешь в заговоре, Алексей?

И вновь моим ответом стал громкий смех.

Я никогда не любила Петропавловскую крепость. Один вид укрепленных стен и шпиля собора, что взирал на людей с высоты птичьего полета, навевал тоску.

Будучи ребенком, я наслушалась множество историй о жестокости местной охраны и полицаев. Как имперские солдаты дубинками гнали оппозиционеров, как расстреливали без суда и следствия у ржаво-кирпичных стен. Большинство из них, конечно, от дедушки: в прошлом лейтенанта Российского императорского флота. Много лет он служил на линкоре «Севастополь», а форма с нашитыми золотыми галунами долгое время являлась достоянием нашей семьи. До тех пор, пока дедушка не предал свои идеалы и не перешел на сторону «Красной зари».

Объяснение было простым: мы стали неугодны родной стране. Всех тех, кто служил ей верой и правдой. Гонения на носителей хаоса начались не только среди гражданских, но и военных. Попытки погасить очаги революции после неудавшегося переворота в 1917 году вылились в массовые казни и аресты.

Посмотрев на руки, я несильно сжала колени. Мне, как внучке революционера с проклятым даром, сам Всевышний повелел умереть за стенками Петропавловской крепости. При желании никакие побеги, смена фамилии много лет назад и княжеский титул бы не помогли. Но еще я знала, что ни имперцы, ни оппозиционеры о людях не думали. Никогда.

«Красная заря» предала нашу семью, и полицаи пришли по наводке от дедушкиных «друзей». А молодой парнишка в форме, тот самый враг, шепнул мне, прячущейся под кроватью в спальне: «Молчи, что бы ни услышала. Потом беги отсюда как можно дальше».

Родителей и деда забрали по обвинению в государственной измене, а мне пришлось целый час гасить в груди рыдания. Я не узнала ни имени молодого полицая, ни звания, он остался где-то в размытых обрывках воспоминаний. Тихий, низкий голос, убеждающий меня не шевелиться, затем четкий ответ без запинки на вопрос командующего об остальных членах семьи: «Здесь чисто, в спальне никого нет».

— Проезжайте! — я вздрогнула и вынырнула из болота собственных мыслей, когда охранник пропустил нас. Автомобиль неспешно тронулся и медленно проплыл через Петровские ворота, отчего дышать стало чуть легче.

Первый досмотр окончен, значит, дальше тюрьма.

— Княгиня, к бастиону машину не пропустят, — водитель неуверенно взглянул на меня в зеркале заднего вида.

— Я дойду пешком, Ваня. Спасибо, — сухой ответ устроил волкодлака.

Желтый взор с вертикальным зрачком загорелся, затем погас, едва мы остановились на разрешенном месте для парковки автомобилей. Несколько черных машин с имперскими гербами стояли в ряд, будто дожидаясь команды или сигнала тревоги. При виде затемненных окон у меня внутри все скрутило, наружу попросился съеденный наспех десерт.

Ненавижу Петропавловскую крепость.

— Подожду вас, — бросил на прощание Иван, и я покосилась на него. В полумраке салона виднелась только нижняя часть лица, покрытая угольно-черной щетиной. — Приказ его высочества.

А я-то все гадала, почему опять сменился водитель? Ваня, кажется, служил во дворце.

— Когда успел?

— Всегда был. В случае нападения велено сменить вашу охрану и водителей, чтобы избежать жертв.

Не удержавшись, я хмыкнула, после чего выбралась на улицу. Сырой ветер метнул в лицо горсть колючих снежинок, из-за чего пришлось закрыться воротником и несколько минут потратить на осмотр территории. Ничего не изменилось: все те же здания, все такие же угрюмые лица бродящих туда-сюда работников и охраны.

— Извините! — окликнула я первого попавшегося мужчину. Ветер сбил с лысой макушки капюшон, и я охнула от удивления.

Черт потер покрасневшую от холода щеку, шмыгнул носом-пяточком, наклонил голову, продемонстрировав крохотные рожки. Как будто собирался лягнуть, но на деле ничего дурного не совершил. Из-под снега показалось копыто, когда черт переступил с ноги на ногу, хлестнул по грязному комбинезону украшенный кисточкой хвост.

— Чево изволите, барыня? — недружелюбно буркнула нечисть.

— Э-э-э, — я растерялась, — ты здесь работаешь?

Давно не видела чертей, не шибко-то их жаловали в столице. Как ни крути, а память у народа хорошая, люди на сказках росли.

— Канеш работаю! — огрызнулся черт и побагровел пуще прежнего. — Или, по-вашему, только царские кацапы пашють, дэ?

Он тряхнул козлиной бородкой, глазки сузились до щелочек, за которыми пылал настоящий демонический котел. Хвост вильнул в сторону и застыл, как бы прислушиваясь к реакции хозяина на меня.