Октоберленд - Аттанасио Альфред Анджело - Страница 4

Лодка несла ее по черной воде, мимо берегов, поросших гигантскими медузовыми деревьями, отступающими в тумане среди неясных топей непроходимого болота. Вскоре она скользила по озеру черной воды, где мстительные чармоделы затопили Дворец Мерзостей Властелина Тьмы.

Здесь была поставлена оградительная веха — болотный ангел — для предупреждения любопытным, которые могли бы решиться ограбить затонувшую пирамиду. Шаи не обратила на нее внимания. Это было всего лишь видение, голографическая иллюзия, способная только напугать непосвященных и поднять тревогу, если сюда вторгнется чужой. Вскоре веха скрылась из виду.

Впереди в клубящихся миазмах тумана громоздились колонны со сфинксами, вели в никуда змеевидно завивающиеся винтовые лестницы, хитросплетенные лианы и ползучие растения душили развалины куполов на портиках и черепичных атриумах. Ткань Небес приветствовала Шаи криками обезьян и стаями ярких птиц. Шаи опустила чармовый парус, и лодка медленно остановилась возле обломка каменной кладки.

На Ткани Небес, как было известно, живут призраки. Привидения, жаждущие жара крови, кишели в развалинах, и гулкие их голоса перекатывались под куполами вестибюлей и арками, увитыми лианами и плющом. Она никогда бы не осмелилась войти под эти своды, если бы не позвали ее Милые. Шаи быстро оглядела крылатых сфинксов на выветренных колоннах и поблагодарила всеблагих богов, что привели ее к Милым.

Впервые попав на Гнилое Болото, Шаи была так несчастна в этой глуши, что решила залечь в палатке и грызть грезонаводящие корни. Но этот дурачок, с которым пришлось работать, оказался куда очаровательнее и игривее, чем она могла бы предположить. Ее тело отзывалось ему с необоримой жаждой, и они наслаждались друг другом в самых неожиданных резвостях и припадках любви. Единственное, что ее разочаровало, — его слабая воля, нетренированная и расплывчатая, как дым. У него не было душевных сил, не было стремления стать более значительным человеком, нежели дурацким хранителем, которым сделала его судьба. Все ее попытки вдохновить его на вызов сестре, чтобы самому стать маркграфом, не увенчались успехом. Он ничего иного не хотел, как наслаждаться с ней эротическими проказами, и она решила пока что отдаться этой игре с ним, а там видно будет.

А потом ее призвали Милые. Тогда она обрадовалась слабой воле Поча. Детской игрой было заставить его заснуть, когда ей захочется, и повиноваться призыву Милых. И всегда повторялось одно и то же. Они призывали ее в старые развалины, и она повиновалась, плывя туманными рукавами Рифовых Островов. Они вели ее так же, как и сейчас, в тени сфинксов, сквозь сумрачные колоннады, вдоль опрокинутых стен, настолько заросших лишайником, что казались оплавленными.

Привидения не трогали Шаи. Они улетали при ее приближении, потому что она была под защитой Милых. Она же шла по заросшим грибами сводчатым коридорам, среди обрушенных арок и разбитой черепицы в темный грот. Жезлы силы из ее куртки с амулетами освещали поваленный лес колонн и рухнувший потолок просевших сводов, удерживаемых тесным переплетением корней.

Посреди причудливых форм разрушенного камня ждали Милые — не кто иной, как гоблины собственной персоной. Их было пятеро, со сморщенными ножками и кукольными телами, еле способные держать шары голов. Печальные и злые улыбки гоблинов стали шире при ее появлении, и растресканный агат глаз под капюшонами засиял ярче.

Шаи Малиа опустилась на колени возле них. Сырная вонь их изъязвленных тел ее не отталкивала, потому что они держали ее разум в собственных ручках и передавали друг другу. Они щупали ее мысли — такие тонкие — и были с ними осторожны. Шаи, как и тролли, нужна была им для войны. Слишком маленькие и хрупкие, чтобы драться самим, они вербовали помощников в окружающем холодном мире. Они гладили прекрасные ароматы летнего дождя и луговых цветов. Они гладили образы младенцев, мудрых детей забытого царства, пришедшего на Ирт, дабы покончить с лицемерием пэров, которые жили в роскоши, когда другие боролись за выживание. Милые пришли дать всем справедливость. И Шаи Малиа будет у них королевой — если она принесет им то, что им нужно: наговорные камни, капли концентрированного Чарма, которым гоблины сфокусируют свою телепатию и достанут далеко-далеко, подчинив себе троллей и огров по всему Ирту.

Шаи Малиа принесла горсть наговорных рубинов из своей шкатулки, и Милые наполнили ее луговой сладостью. А потом дали новое задание. Война началась. Милые послали по доминионам свирепых троллей, чтобы сокрушить Пэров, уже ослабленных завоеванием Властелина Тьмы.

Тот же, кто сразил Худр’Вра, сам теперь утратил магическую силу. Он был всего лишь одинокий человек, который стал любовником женщины из сословия Пэров. Но он покидал Ирт. Настало время для Шаи Малиа прибыть в Новый Арвар и занять там место, чтобы приготовить путь Милым, сотням Милых, которые спят в этом холодном мире в дальнем убежище.

Эта встреча будет последней перед долгим перерывом, которым она воспользуется со всей своей хитростью и искусством ведьмы, чтобы подготовить им путь. Хотя ей и предстоит действовать самостоятельно, однако они ее не забудут, и она их тоже. С любовной нежностью они омыли ее волосы холодным огнем.

Он ощущал собственную мощную силу и, сидя среди высоких и перистолистных сладких папоротников, делился этой силой с другими. Они были подобны ему и все же отличны — более крупные и с более густым мехом, но далеко не так сильны и не способны делиться силой друг с другом. Тихие создания, они не издавали звуков, которые издавал он, — они слушали. Они умели слышать плывущие над головой облака. Он тоже сумел бы, если бы постарался, но он не особо пытался их услышать.

Легче было отдавать другим силу, и чтобы они слушали за него. Он давал им силу, а они находили еду — сладкие ягоды, трепещущих серебристых рыб, угловатых кузнечиков. Они брели по бескрайней холмистой земле, а он следом за ними. Он давал им силу, и они разрешали ему идти рядом с собой.

Почва под ногами была коричневой и мягкой между стволов высоких прямых деревьев с переплетенными над головой ветвями. В воздухе стоял запах мяты и смолы. Трепетали на ветру, подобно знаменам, струи мускусного запаха зверей, что помогало ориентироваться, куда держать путь. И другие, что были с ними, шли прочь от едкой вони медведя, вслед за свежим запахом кролика.

И было их шестеро — высокие, с коричневым мехом и блестящим румянцем у грив. У него шерсть была темнее и короче, если не считать светлой пушистой гривы. И лицо у него тоже другое. В лужицах у русла ручьев он видел свою широкую массивную челюсть и щетинистые красные бакенбарды. На кожистой черной морде блестела испарина, и в глубоко посаженных оранжевых глазах мерцало недоумение.

Дикое лицо. Черные губы отходили назад от мощных клыков и торчащих передних резцов. У других физиономии были плоские и маленькие, из-под крутых бровей глядели спокойные глаза. И одеты они были только в собственный мех, а на нем были серые штаны.

Ночью от звезд спускался холод. Другие набивались кучей в сугробы листьев или сидели поодиночке, тихо дрожа под мехом. Его, казалось, холод не трогает, но ему было печально за других. В одну особенно холодную ночь он сплел из воздуха огонь и опустил его на землю, медленно вращая. Другим это не понравилось, и они убежали прочь, исчезли как тени, безмолвно и внезапно. Три дня после этого они не показывались.

В это время он бродил один по узким лесным тропам. В тесных просторах его сердца клубились воспоминания, однако он чуть-чуть не мог ни дотянуться до них, ни призвать, хотя все же понимал, что он не из этих других. Но откуда и даже кто он — понятия не имел.

Бульдог.

Это имя тихо взывало к нему в полусне пепельных сумерек. Он чувствовал, что это его имя. Другие не имели имен, они узнавали друг друга по виду и по запаху. В иголках ветвей пели капельки дождя, а он шел и повторял вслух свое имя: «Бульдог — Бульдог — Дог — Бульдог…»