Бояться поздно - Идиатуллин Шамиль - Страница 10

И где эти все, спрашивается?

И где, кстати, я?

Аля напряглась и тут же расслабилась. Ей было вполне комфортно и легко. Не только потому, что темная галерея, в начале которой она стояла, не походила на коридор домика с умирающими ребятами, а значит, сон был просто сном, глупым и несбывающимся, смерть была необязательной и посторонней, жизнь — интересной и непредсказуемой, и игра тоже. Но и потому ей было легко, что вторым слоем понимания Аля, не видя и не ощущая, как-то мирилась, что ли, с тем, что сидит в уютном мягком кресле в теплом углу уютно темной гостиной и пялится в экран, где готовится нечто увлекательное. Которое вовлекает прямо сейчас, а дальше повлечет и уволочит в самое интересное место, не позволяя отвлекаться на ерунду.

Не отвлекаясь на ерунду, кромку экрана и всё, что за кромкой, Аля гулко зашагала по галерее.

Сперва она поглядывала по сторонам и через плечо — ну и прислушивалась тоже. Игра все-таки детективная. Судя по декорациям и платью, ретро-детективная. А в таких историях детали, подсказки и улики обычно играют важнейшую роль, так что есть смысл подмечать их сразу.

Подмечать оказалось нечего. Стены и пол были отрисованы со спокойным усердием, а скорее просто коллажированы до бесконечности из хорошо детализированных фоновых картинок. Аля быстро убедилась, что решетка плит и каменная кладка стен не меняют рисунка, а слышны только ее шаги, шелест платья и — она подышала и удовлетворенно хмыкнула — дыхание. Значит, загадка не рядом, а подальше и отгадка, соответственно, тоже.

Аля пошла быстрее, уже не опасаясь провалов, люков и преград, неживых, живых и мертвых. Тьма колыхалась впереди и сверху, чуть меняя очертания вместе с эхом шагов, которое неуловимо сокращалось и удлинялось. Справа мелькнуло неярко-зеленое. Аля застыла, сделала шаг назад и всмотрелась.

В стене было высокое узкое окно от пола, заостренное, насколько можно было понять, ближе к неразличимому потолку. Обычное, если не придираться к вычурной форме, окно, забранное стеклом. Не бойница и не витраж. За стеклом распахнулось ночное небо, безлунное, зато с яркими звездами. Галерея проходила довольно высоко от земли: та казалась далекой и занимала в лучшем случае нижнюю треть окна. Бесконечный темный луг уходил к черной зубастой черте на горизонте — лесу или горам. Летний луг. Поэтому всё за окном и показалось зеленым. Или не поэтому?

Аля придвинулась к стеклу, чтобы не мешало ее собственное отражение, потом отодвинулась, чтобы понять, что́ отражается-то, и всмотрелась в синеву, четко разложенную по оттенкам от серо-голубого до фиолетово-черного. Будто готическая радуга.

Зеленого на этом краю радуги не было. И следа не осталось. Но был же только что. Или это не след?

Аля даже повертелась, чтобы изучить платье со всех сторон. Оно осталось таким же, как и было, — жестким парчовым, золотые стебли и красные цветы на синем фоне. Или было как-то иначе?

От попытки вспомнить закружилась голова, знакомо и тревожно. Аля поняла, что сейчас очнется в вагоне электрички, напряглась, чтобы то ли ускорить это, то ли отсрочить, и снова отвлеклась на зеленый блик в окне. На уровне ее глаз, не зеленых, между прочим. На уровне головы, тоже не зеленой. Или?..

Аля осторожно провела ладонью по лицу, ожидая нащупать гладкую поверхность без носа и глазниц, прохладную и твердую. Нет, лицо было на месте. И, кажется, это ее, Али, лицо. Похвастаться опытом ощупывания чужих лиц Аля не могла, но, наверное, поняла бы сразу.

Интересно, а я в кресле сейчас тоже лицо ощупываю или это чисто самовнушение на тактильном уровне, подумала она, покосилась на окно, выдержанное теперь в безоговорочно холодных тонах, и зашагала вперед.

Хромакей это, сообразила она. Зеленый экран, который в кино используют как подложку для цифровых эффектов. И тутошние игроделы его используют. Странно, что на ходу, но дело хозяйское.

Хозяева строят впечатляющей длины галереи, соединяющие, надо полагать, башни замка колоссальных размеров, в которые могут вместиться десятки, если не сотни келий, камор, спален и залов — для аудиенций, торжественных ужинов, балов, тронных церемоний, да хоть для собачьих бегов. И все, скорее всего, тщательно продуманное, скрупулезно отрисованное и скрывающее сотни деталек, любая из которых может пригодиться что для преступления, что для его разгадки.

В командном режиме этим заниматься интересней, но Алю устроил бы уже любой — притомилась она шарахаться по темным коридорам без цели, смысла, товарищей и следов мало-мальского преступления.

Бойтесь своих желаний, особенно раздраженных.

Тьма впереди снова поменяла форму — незаметно, но стремительно. Она потеплела, продавилась болотными тенями, сложившимися в клубы оттенка бильярдного сукна. И тут же громко и тоскливо заныли «Зеленые рукава» — рожки́ под клавесин.

Аля стояла на пороге бального зала, огромного, как каток. Пол, выложенный золотисто-алым паркетом со сложным растительным орнаментом, блистал под невидимыми лампами или свечами, набиравшими яркость с каждым мигом. Зал был почти пуст, если не считать огромного ядовито-зеленого кургана у дальней стены. Рассмотреть эту стену, как и остальные, Але не удавалось. Да и не до стены было. Аля не отрывала взгляда от кургана. Весь курган составляли манекены, нет, человеческие тела — ярко-зеленые, будто киностатисты, от макушки до пят затянутые в зеленое подобие чулка. Ни лиц, ни особых примет, ни привычной одежды у них не было.

Если не считать рыжего сапожка на недвижной фигуре в самом верху пирамиды. Аля моргнула и разглядела такой же сапожок в середине склона и еще два в подножии кургана. Нет, три. Пять. И черные джинсы Тинатин. И красное худи Марка. И желтый свитер Алисы. Два свитера. Пять. И мертвые лица над свитером, под свитером, за свитером.

Аля моргнула еще раз, и теперь весь курган состоял из десятков тел ее друзей, сваленных в дальнем углу.

Мертвых тел.

Все было не так. Не так, как хотелось. Не так, как ожидалось. Не так, как начиналось. Не так, как в прошлый раз.

В прошлый раз улочки, по которым они проскрипели группой, и дома за заборами, что новенькие, что пожилые, были безлюдными и тихими. Снег ровно блестел, скрип подошв и толчки крови в висках казались оглушительными, а острая свежесть воздуха едва горчила нотками костра. Признаки жизни, сразу нездоровой, обнаружились только в соседнем коттедже, оккупированном подрощенной, но не повзрослевшей гопотой. А потом еще пришлось долго топтаться во дворе, дожидаясь администратора, звонить ему, не дождавшись, — Карим звонил по официальному номеру из соцсетевого аккаунта, Тинатин на другой номер, подсунутый Володей, который сам звонить, естественно, постеснялся, и Марк уже собрался бежать, находить и бить морду, когда администратор прибыл наконец и уладил всё со скоростью и всеохватностью урагана.

Теперь как будто невидимый режиссер скомандовал: «Нет, фигня выходит, всё делаем наоборот». Наоборотским стало реально всё. Половина ворот, мимо которых Аля брела по тусклому снегу, изрытому, утоптанному и исчерканному следами и колеями, была распахнута, открывая деятельную толкотню вокруг мангальных беседок, стоек с лыжами и ярко-разноцветных игровых площадок. Веселье шумно кипело и за прикрытыми воротами и калитками. Беседы во все горло и разнообразная музыка накрыли базу неровным, но плотным полотном, густо подбитым запахом дыма, смолы, жареного мяса и разнообразных приправ. Аля чихнула и вдруг развеселилась.

— Будьте здоровы, — бодро сказали почти над ухом.

Аля, вздрогнув, взяла равнение направо. В проеме ближайшего крыльца возле таблички «14» стоял молодой крепкий мужчина в банном халате, обрезанных валенках и с непокрытой головой. Небрежный запа́х открывал мускулистую, загорелую не по сезону грудь с фрагментом крупной татуировки — кажется, головы оскаленного волка или пса. От влажных темных волос шел парок, как и от кружки и термоса, которые мужчина держал в руках.