Чингисхан. Сотрясая вселенную - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 33

Эйрих не считал свой успех простой удачей, как решили жители деревни или некоторые воины из воинства Зевты. Это был чистый расчет, оценка противника, выработка противодействия и победа. Заслуженная победа.

Хотя сейчас, уже после поединка, появился нешуточный и запоздалый страх. Первобытный ужас от того, что головка кувалды проходила рядом, неся с собой мучительную смерть. Стоило разок оступиться, и все, следующее, что было бы: Эйрих лежит на утоптанной земле, а Альвомир превращает его кувалдой в кашу из плоти и металла.

Но сейчас Альвомир лежит в своей хибаре, подвывая, когда знахарь меняет ему повязки, а Эйрих ходит, баюкая руку, носимую на перевязи и закрытую в лубок[34]. Лубок ему сработал Виссарион, знакомый с медицинскими трудами и несколько раз ломавший руку в юности, отчего имевший опыт ношения лубка. Руку держал кожаный ремень, перекинутый через плечо, поэтому травма Эйриха почти не беспокоила.

Жители деревни веселились, вспоминая об усопших хорошее и плохое, поступки, заслуги, неудачи – все, чтобы почтить их и ознаменовать полноценно прожитую ими жизнь. Увы, большая часть погибших воинов, вступивших в противостояние с Эйрихом, полноценно пожить не успела, поэтому родичи вспоминали их детство.

Тризна, несмотря на то что все закончилось для деревни без риска полного истребления, проходила очень грустно. Веселье было отчаянным, женщины утайкой плакали, а старики грустно вздыхали. Лишь дети, не способные осознать, что недавно умерло много людей, от души веселились, бегая между столами.

Мальчик стоял в стороне, у дома покойного старейшины, и с неопределенным взглядом наблюдал за принужденно веселящимися людьми.

– Эйрих, если каждый раз тебе придется драться с каждым здоровяком, которого против тебя выставят, – заговорил Татий, стоящий рядом, – еще пара деревень, и тебе конец.

– Я сам подставил себя под удар, – ответил Эйрих.

Сказав это, он вдруг осознал, что своими действиями спас отца. Гундимир нашел бы повод обидеться и вызвать Зевту на поединок. И тогда Альвомир выступил бы против Зевты. И убил бы его, потому что в подвижности Зевта уступает Эйриху и многим воинам. Бой вождь ведет, основываясь на парировании и отражении ударов, а не уклонении от них. И что бы он сделал с бойцом, удары которого вообще никогда нельзя принимать на щит? Скорее всего, Зевта погиб бы.

– Но иначе быть не могло, – вздохнул Эйрих. – Бог меня сохранил. Значит, у него есть на меня планы.

– Господин, я позаботился о спальном месте, – сообщил подошедший к ним Виссарион.

– Хорошо, – кивнул Эйрих.

Чтобы исцелиться от травмы, он должен много есть и хорошо спать. Придется задержаться в этой деревне.

– Виссарион, ужин готов? – спросил Эйрих.

После того случая с дружинниками он решил, что всегда будет питаться только проверенной едой из проверенных рук. Его пытались отравить еще в прошлой жизни. Помня об этом, он обещал себе при первой же возможности завести целый штат дегустаторов. Римляне любят яды, всегда любили, если помнить «Деяния» Марцеллина. Надо иметь в виду, что когда нельзя победить врага мечом, они побеждают его ядом.

– Да, господин, ужин готов, – кивнул раб.

– Пойдем к костру, – решил Эйрих.

Они прошли к южной части деревни, где воинство Зевты устроило свой лагерь. У костров копошились воины, которых не допустили до участия в тризне.

Осторожно сев у костра, Эйрих протянул здоровую руку и получил от оперативного Виссариона обструганную ветку с куском жареного мяса на ней. Раб посолил мясо и даже посыпал его некими травами.

– Ты хороший раб, Виссарион, – произнес Эйрих, прожевав кусочек мяса. – Но думал ли ты о большем?

Виссарион задумался, даже перестав крутить вертел с невинно убиенным кабанчиком. Вероятно, взвешивал все и искал подвох.

– Думал, господин, – наконец-то ответил он. – Но мой удел – раб до конца дней.

– Ты даже не пробовал бежать и жить иначе, а говоришь так, будто все уже кончено, – усмехнулся Татий.

– Уж ты бы молчал! – выговорил ему Виссарион, мельком посмотрев ему на ноги.

– Я боролся, – процедил Татий. – А ты родился рабом, рабом и умрешь. Вижу, что ты даже согласен с этим.

– Не придумать хуже хозяина, чем бывший раб, – произнес Виссарион.

– Следи за языком… – предупредил его Татий.

– Прекратить, – приказал Эйрих. – Я начал разговор не для этого.

Свободный и раб замолкли.

– Я помню, ты говорил, Виссарион, что у тебя осталась женщина, – произнес Эйрих. – Что ты готов дать за то, чтобы мы вернули ее тебе?

– У меня нет ничего, кроме жизни, – развел руками раб.

– Вот жизнь твоя мне и нужна, – ответил Эйрих. – Вам двоим, Татий и Виссарион, нужно доказать мне, что вы воистину полезны и незаменимы. Татий, ты покажешь себя в Италии, я о тебе не забываю. А вот, Виссарион… Ты должен выложиться полностью, на все, что ты можешь…

– Я делаю все, что могу, господин, – ответил раб.

– Ты делаешь много, но говоришь далеко не все, что знаешь, – вздохнул Эйрих. – Что я должен сделать, чтобы ты стал мне полностью предан и открыт в помыслах и чаяниях? Вернуть тебе женщину? Если знаешь, где она, я ее верну…

Виссарион вновь задумался.

– Не только женщину, господин, – заговорил он.

14 октября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония

Виссарион совсем не так представлял себе свою дальнейшую жизнь, когда его только продали в общественные рабы. Но все, что с ним случилось, это закономерный итог его единственной ошибки. Но ошибки ли?

Если посмотреть назад, в прошлое, у него была рабская, но неплохая жизнь. Родителей он уже давно не видел, где-то с трех лет от роду. Он не помнил их лиц, но помнил, что у матери всегда были связанные в пучок волосы, а от отца пахло пряным хлебом – возможно, он работал в пекарне. Они оба были рабами, поэтому Виссарион, сразу как родился, стал чьим-то имуществом.

Хозяин его родителей не захотел возиться с ребенком, поэтому продал его, так уж получилось, что в Грецию. Тут-то он и обзавелся именем. Почему-то его новый хозяин, Фотис Самарос, решил, что внешний вид мальчика ассоциируется у него с лесом, поэтому более подходящим является имя Виссарион, что означает «лесной». Настоящего своего имени, дарованного родителями, Виссарион, увы, не знал: Самарос посчитал, что ему не нужно этого знать.

Виссариона хорошо обучали, с прицелом на то, что раб, когда придет время, заменит старого семейного счетовода, Аристотеля. Аристотель был строгим учителем, требовательным и не прощающим ошибок. Бит мальчик был часто. Били его деревянной клюкой за малейшую оплошность в цитировании трудов античных философов…

«Математика, геометрия, философия – три столпа образованного человека», – вспомнил Виссарион любимую фразу своего учителя.

Аристотель тоже был рабом, сколько себя помнил, не знал родителей и всю жизнь прожил на вилле Самаросов, торговцев македонской овечьей шерстью. Это то немногое, что Виссарион смог узнать о своем учителе. Старик был великолепным счетоводом, потому что он один держал в голове весь архив поставок с незапамятных времен до сего дня. И его Виссарион должен был в конце концов заменить.

А потом выяснилось, что Фотис Самарос – педераст[35], которому пришелся по душе Виссарион. Это был самый паршивый период его жизни, ведь Виссарион точно знал, что ему нравятся женщины и только женщины, но у раба, как правило, нет никакого выбора. Фотис же проникся к нему чувствами, построил некую большую любовь и окружил Виссариона заботой. Это не компенсировало вообще ничего, но, по крайней мере, Виссарион очень продолжительное время не голодал.

Так бы и существовал он в этом непонятном состоянии, если бы не встреча с Агафьей. Они встретились на Агоре[36], когда Виссарион шел с пергаментными накладными в Акрополь, чтобы передать их государственным счетоводам.