Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович - Страница 24

Пока идём, я вглядываюсь в лица людей. Большинство жителей из старообрядческой общины. Есть буряты, но они живут за горами, наведываются за покупками. А так хватает бывших ссыльных, которые отпахали свой срок и остались здесь навсегда. Нам бы с Ефимом отсидеть здесь зиму. Мне нужна практика в письме. Уверен, что за зиму бы подтянулся бы. Не так трудно понять эти дурацкие яти, фиты и ижицы. Мне бы незаметно так отсидеться, а там, глядишь, и подадимся в более приветливые края. Может в столицу нагрянем. Интересно же, как там царь-батюшка без нас поживает?

Но случилось то, чего я больше всего опасался. Ефим, напился. А чего еще можно было ожидать? Простой русский мужик, после долгих скитаний по тайге, переживший множество лишений, обрел шальные деньги и, естественно, сдетонировал, как динамит после долгого хранения во влажных условиях. Он дал самый широкий выход потаенным свойствам своей мятущейся натуры. Он не только напился до беспамятства, но и жестоко подрался. Судя по разгрому, учиненному в местном кабаке и телам, что лежали без сознания, битва была знатная.

Все как раз случилось в аккурат после моего променада по улице Верхоленска и посещения местного парикмахера. Я шел, возвращаясь в гостеприимный дом Агафьи, в хорошем настроении, размышлял, строил планы, как вдруг заметил суету на улице. Тут же раздались невнятные крики, как раз напротив трактира. Я чуть взял в сторону, чтобы обойти его, но то, что случилось дальше, заставило меня застыть прямо посреди улицы, в грязи и конском навозе. Дверь кабака с грохотом вылетела из петель на улицу, а из проема, в окровавленной и рванной в клочья рубахе вывалился Ефим, с совершенно диким выражением на лице. Он выволок за собой какого-то дюжего мужика и с размаху влепил ему кулачищем в лицо. Тот брызнул в стороны парочкой выбитых зубов, кубарем скатился с крыльца и затих, лежа ничком. Но из кабака выбежало еще двое, они повисли на Ефиме, словно на Голиафе. Он стряхнул их одним могучим движением.

— А ну, балябы поскудные, разойдись! Ефимкина душа нонче гуляет! – крикнул он.

Одного он тут же угостил кулаком, и тот без промедления сразу ушел в компанию к товарищу, лежащему под крыльцом. Ефим размахнулся, чтобы отоварить другого, но увидел меня, растерянного, стоящего посреди улицы. Он сразу сник, как-то скукожился, покорно опустил голову, но потом вскинул ее и полным страдания голосом завопил:

— Прости, барин! Прости, Семен Семенович, сердешный, не суди Ефимку! И не поминай лихом вертопраха Ефимку! Э-э-э-э-х-х-х…

Он хотел кинуться снова в жаркую схватку, но эта заминка стоила ему тактической боевой инициативы. Мужик, которого он не добил, тоже был довольно сильным, он не мешкая, выбил ногой одну из опор крылечка и, схватив импровизированную дубину обеими руками, изо всех сил огрел моего друга по затылку. Ефим повернулся к обидчику, но его ноги ослабли, и он, навалившись всем телом на другую опору, с громким треском сломал ее, а потом, крутнувшись телом, рухнул к двум лежащим телам поверженных врагов. Последней упала на всех участников битвы, небольшая крыша крыльца с вывеской. Поставив точку в разгроме приличного питейного заведения Верхоленска «Байкальская Астория».

Истошные крики и вопли «убили!», которыми сопровождаются все мордобои в России, прекратил тот самый полицейский в черной шинели, которого только что я видел. Он вытащил из кобуры револьвер и сделав выстрел вверх крикнул громким твердым голосом.

— Порядок!

После короткого дознания, было установлено, что зачинщиком драки являлся Ефим. Его, стонущего, извлеки из-под завалов и, закинув на подводу, отвезли в местную тюрьму. Так как полицейский участок и тюрьма располагалась в здании с больницей, всех пострадавших в побоище отправили туда же.

Моя первая мысль была – бежать. И бежать, как можно быстрее. Но как я мог оставить Ефима? Он, конечно, подвел нас всех, и теперь мы находились под угрозой разоблачения. Вне всякого сомнения, местный становой установит, что в компании Ефима есть еще один человек, и это я. А потом начнутся допросы, расспросы – и все, наша песенка спета. Поэтому бежать и только бежать. Я быстро вернулся в дом Агафьи и собрал вещи. Деньги, ружье, немного провизии на дорогу, вышел на крыльцо и сел на приступок. Ну вот как этого дурня оставить? Мы столько прошли. Столько пережили. Ведь сгинет он здесь, вне всякого сомнения. Да и меня через него поймают, далеко не уйду. Я вернулся в дом.

— А что ваш полицейский, не мздоимец ли часом? – спросил я у Агафьи.

— А как же батюшка, еще какой мздоимец, — посетовала она, — все берет, копейку любую жалует, да и курочкой, али яичком не побрезгует, усе возьмет.

Ну вот и решение проблемы подумал я. Можно было бы и не спрашивать — полицейский в захудалом углу Российской Империи – и не берет взяток. Чушь! Надо выручать идиота Ефима, пока все не зашло слишком далеко. Я взял остатки денег и двинул в полицейский участок.

Полицейский сидел за столом и что-то писал.

— Добрый день, — поздоровался я.

Он поднял голову и с полу прищуром посмотрел на меня.

— Добрый-с. Чем обязан? — ответил он и продолжил писать.

— Я пришел попросить за своего рабочего.

— Какого?

Полицейский отложил ручку с пером на край чернильницы. Я уж решил врать так врать — деваться некуда.

— Дело в том, что я из экспедиции профессора Бенедикта Ивановича Дыбовского, изучаем природу Забайкалья. Я студент энтомолог, я изучаю проявления так называемого клещевого энцефалита, — брякнул я.

Полицейский немигающим взором уставился на меня.

Я призадумался, скорее всего, этот держиморда даже и не слыхивал об этом. И скорее всего, описание клещевого энцефалита в истории болезней было намного позже. Да плевать, чем больше научных терминов и непонятных названий, тем лучше. Я кратко описал ему симптомы энцефалита и понял, что с этой напастью они уже сталкивались и поэтому он сразу проявил некое подобие снисходительного участия в моем вопросе.

— А как же, вы батенька, оказались одни, вдвоем с этим варнаком, столь далеко от экспедиции?

— Дело в том, что Бенедикт Иванович разрешил мне отделиться от экспедиции и собрать образцы клещей, а по пути закупить стеклянную лабораторную посуду, коей у нас оказалось недостаточно. Дал мне в управление этого мужика, Ефима, а тот, после пары месяцев таежной жизни, при первом случае же, пустился во все тяжкие грехи. Прошу, ваш бродь, проявите участие.

— Да-с, ситуация, — понимающе ответил полицейский и вальяжно развалился на стуле.

Он достал папироску и изящно закурил.

— Тут вот какая оказия милейший. Ваш работник разгромил приличное заведение. Хозяин сей ресторации, Аполлон Григорьевич, уважаемый в городе человек, понес значительные убытки. Опять же-с посетители получили пренеприятное время провождение. Посуды побито…

— Я готов возместить, — ответил я, не дав ему развить мысль, — понимаю придется брать деньги из экспедиционных сбережений, но я уполномочен Бенедиктом Ивановичем ими распоряжаться по своему усмотрению. Какая сумма?

Цена освобождения Ефима лишила нас всех денег, что у нас были. Как только ассигнации исчезли в объемном портмоне полицейского, а мы со становым встали, чтобы отправиться другой конец здания, в тюрьму, полицейский нанес удар «под дых».

— Ну как бы то ни было, милейший, я все же хотел бы провести перекрестный допрос с вашим работником, для порядка, в целях, скажем так, установления некой истины, — сказал полицейский, — а там уж свободно ступайте себе восвояси.

Сука, проклятый крохобор, решил подстраховаться после того, как вытянул у нас последние деньги.

Раздался стук в дверь.

— Добрый день, дорогой Сергей Константинович. Давайте, показывайте своих гладиаторов Нероновых. Посмотрим, что за ранения они получили на арене.

Передо мной стоял доктор Бреднев. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки, волосы встали дыбом, а ноги предательски задрожали, готовые вот-вот подкоситься. Ситуация их разряда плохой переместилась в разряд самой наихудшей.