Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович - Страница 27

После этого я расхотел ходить на охоту с казаками и всегда старался держаться в середине отряда. Но даже это не мешало мне проникнуться уважением к тайге и ее великолепию. Впрочем, как только с предгорий и сопок мы спустились в низины и пошли по едва заметному тракту, она словно в насмешку, подбросила мне еще одно испытание. Меня начали одолевать кусающиеся и кровососущие твари всех размеров, начиная от микроскопической мошки и заканчивая огромными, словно каркасный воздушный змей, комарами. Хотелось выть от этой напасти. Но в тоже время, я заметил, что казаки особо от них не страдали. Лишь вяло отмахивались ветками или ладонью. Моя же кожа получила от них сполна.

Но, к счастью, наш переход уже подходил к концу — мы приближались к поселению Нерчинск, где я по собственной инициативе попал в еще более закрученный сюжет своей невероятной жизни.

На подходе к городу я спросил у Егория Николаевича о том, как мы будем искать хунхузов в бескрайних просторах всего Дальнего Востока и Манчжурии, ведь это все равно, что искать иголку в стоге сена. Он после некоторых размышлений сказал:

— В том-то и проблема, что мы не знаем где их искать. Будем стоять гарнизоном в городе, и, думаю, их это остановит, либо они как-то проявят себя, и мы сделаем экспедиционную вылазку. Наладим разведку, отправим следопытов из эвенков… Но есть там один тип, подданый китайской короны, сущий пройдоха и мошенник, доложу я вам. Зовут его Ляо Фынь. Держит факторию по торговле товарами и занимается скупкой всего, что только можно скупить, от шкур до золотого песка. Золото продают ему наши старатели или меняют на товары, оружие, инструменты. Если, конечно, не пропьют и не прогуляют все.

— А почему вы решили, что он как-то связан с хунхузами?

— Ничего на него не указывает в точности. Ходят слухи, что до занятий торговлей он пиратом в ихнем китайском море промышлял. И, поговаривают, был дерзкий разбойник. После вроде бы как остепенился, уважаемым купцом сделался, но я думаю, плут и шельма он дьявольский был, им и остался.

— Ловили его на чем-то?

— Ну посудите сами, Семен Семёнович. Скупает золото незаконно, но поймать его с поличным никак не получается. Так вот идет к нему наш мужичок, у которого золото на руках горит сатанинским желанием, сквозь пальцы само убегает, так ему погулять и выпить хочется. А пропивают и прогуливают люто. Глядишь вчерашний богач, а через пару дней уже пропил последние штаны и валяется у кабака. Китаец дает самую высокую цену за скупку золотишка или товаров на обмен. Ляо Фынь естественно, как любой уважающий себя скупщик, все на чаши весов. Вот смотри Ваня, все честь по чести. А потом ох, ох, прости Ваня что-то чаша на весах не такая, не особо чистая, как бы себя не обвесить, я же самую высокую цену в городе даю! Да и тебе мой русский друг покойней будет. И высыпает золотишко на бумагу провощенную. Чащи обметает специальной кистью из хвоста соболиного натертого жиром. Потом с бумаги все снова на чаши. Взвесит все, посчитает и дает простачку денег, тот сломя голову бегом в кабак. А Ляо Фынь аккуратно с кисти, да с бумаги золотую пыльцу и крупинки в специальную шкатулку стряхивает. Вот и представьте, сударь мой, пройдут через его руки дюжина или десятков пять старателей, сколько он в шкатулку пыльцы и крупинок натрясет? А за месяц сколько получается? Вот она, его выгодная цена. Но и после хунхузова налета он почему-то меньше всего пострадал. Поэтому имею к нему подозрение большое. Не связан ли часом Ляо Фынь с китайскими бандитами?

Да-а, вот это типчик, Ляо Фынь, подумал я. Он, возможно, связан не только с хунхузами, но и со знаменитой пиратской Триадой.

— А что, Егорий Николаевич, может внедриться мне в банду Ляо Фыня? Так сказать, поработать под прикрытием?

Ольховский непонимающе уставился на меня.

— Что значит, сударь мой, как вы сказали, под прикрытием?

— Ну это значит, втереться к нему в доверие, стать одним из членов его банды, а самому передавать вам, что да как. Если у него есть связь с хунхузами, то рано или поздно сие проявится.

— Ох опасное это дело, дорогой Семен Семенович, — задумчиво сказал Егорий Николаевич.

Но после нескольких секунд размышлений сказал:

— А ведь дело говорите Семен Семенович. Он вас знать не знает, людей из русских он на работу, хоть редко, но берет. Только не местных, а вот всякий такой пришлый шатающийся люд. И сдается, мне, что некоторые из этих подлецов потом в банду уходят и вместе с китайцами налеты совершают. Есть в вашем замысле дело. Надо все хорошо обдумать.

Было решено, что казаки остановятся и схоронятся на пару дней в тайге, а я в это время под видом бродяги проникну в город и постараюсь наняться работником в факторию Ляо Фына. Одели меня под стать: в рваную и поношенную одежонку, причем оставшийся участок пути я не умывался и не расчесывался, а в последние пару суток почти ничего не ел. По комплекции я худой, поэтому голод и широкая одежда с чужого плеча сделали из меня настоящего голодного бродягу. Довершали образ стоптанные и заношенные до дыр сапоги, с подвязанными верёвкой подошвами. За одно голенище я сунул потертую временем железную ложку, за другое нож с деревянной ручкой. Через плечо перекинул сделанную из остатков той же веревки и старого рогожного мешка котомку, где лежал набор из простых вещей бродяги: горбушка сухого черного хлеба, перешедшая в состояние доисторического окаменения, соль, завернутая в тряпичный узелок, запасные парадные, но не менее дранные заплатанные штаны, моток веревки, гвоздь, изогнутый крючком, кресало из высокоуглеродистого железа, к нему кусок кремния, маленькая иконка Николая Чудотворца и мятая жестяная кружка. Но еще я положил в котомку вполне цивильную тетрадь в кожаном переплете, на четверть, исписанную всякой белибердой, напоминающей дневник ученого студента, и вложил в нее аккуратно очиненный карандаш в посеребрённом футляре. Мне выдали старую говяжью шкуру, которую я должен был продать Ляо Фыну за копейки, но при этом осмотреться и понять, как можно втереться к нему в доверие. Образ бродяги готов.

Я пришел в город в полдень. Как говорится, вошел в него со стороны северо-запада, не хватало лишь за спиной деревни Чмаровки.

Нерчинск, несмотря на свои небольшие размеры, являлся своеобразным ключом к Забайкалью и Приамурью. Поэтому Китай извечно смотрел на эти земли Даурии, как на желанную добычу, но императорская армия вчистую проигрывала мобильным и подвижным казачьим отрядам, которых поддерживало местное население из тунгусов, эвенков, бурятов и прочих «даурцев». Они и казаков не шибко любили, которые облагали их податями в пользу российской короны, но китайцев ненавидели больше. Местные князьки постепенно переходили под длань русского царя, при крещении брали русские имена и фамилии, становясь неким «аборигенным дворянством» русского двора, а за ними и более простой люд все больше и больше демонстрировал свою лояльность Санкт-Петербургу. Нерчинск для русского человека был и оставался символом золотодобычи, каторги и перевалочным пунктом, откуда по России растекалась «чайная заварка».

Потолкавшись в городе, я выяснил, что, несмотря на жесткую конкуренцию со стороны русских купцов, Ляо Фынь имел две больших лавки. Скорее всего, из-за того, что он сам имел монополию на торговлю чаем из Китая. Одна в Гостином дворе, который построили еще в 1840 году прямо среди степи, этакий кусочек архитектуры Петербурга. А вторая лавка со складами, где хранился чай, фарфор, шелковые ткани и прочие китайские товары, на краю города, поэтому найти ее не составило труда. Я решился на очень опасный трюк, но если он удастся, то я смогу быстро получить место в фактории китайца. Я прикинул про себя что, если сам Ляо Фынь шельма, как говорил Ольховский, то, скорее всего, будет иметь к такому же собрату, но неудачливому мошеннику симпатию и, если я прикинусь таковым, то есть шанс попасть к нему хотя бы работником, выполняющим черную работу. Но я держал еще один козырь в рукаве...

Я взял коровью шкуру и зашел в лавку, находящуюся в Гостином дворе. За длинным прилавком сидел довольно рослый и упитанный китаец в традиционной одежде и естественно с черной косой.