Игра - Кершоу Скотт - Страница 2

Крейг отлично смотрится в своем джерси оверсайз, и любой может это подтвердить. Оно почти полностью голубое, в цветовой гамме команды, и обтягивает его плечи. Бретт чувствует себя тощим в своей. Дохляк, как говорили они в старшей школе. Рост у него больше ста восьмидесяти, и старшая школа давным-давно позади, но он практически ощущает коленями в джинсах подол джерси. Да он знает, что все это у него в голове, так же как и ощущение собственной черноты, и все же ему никак не удается избавиться от этих странных предчувствий. Это должен был быть их вечер, но он чувствует себя на взводе и не в своей тарелке.

– Расслабься, придурок, – говорит Крейг. – Ты же раньше любил хоккей.

– И сейчас люблю. Просто говорю тебе: посмотри вокруг, это игра белых парней.

– Знаешь, как называется это дерьмо? – У Крейга в руках оказывается один из огромных пенопластовых пальцев, и он тычет им в лицо Бретту. – Расовые предрассудки. Что ты будешь делать, когда у вас с Келли наконец-то появится парочка милых детишек смешанной расы? Будешь сверять каждого ребенка с таблицей цветов перед тем, как решить дать ему гребаный баскетбольный мяч или хоккейную клюшку?

Бретт ловит пенопластовый палец и направляет его на Крейга.

– Почему бы тебе не сесть на это?

Крейг снова хохочет.

– Держу пари, ты бы все отдал, чтобы на это посмотреть, правда, сладенький?

– В твоих мечтах.

Они подходят к ближайшему киоску в вестибюле, и Крейг достает бумажник рукой, свободной от пенопласта.

Бретт хватает его за локоть.

– Я сам заплачу.

– Да иди ты. Ты купил билеты.

– И что с того? – Бретт шлепает пластиковой картой по прилавку. – Какой смысл в работе, если парень не может побаловать своего друга на его сороковник?

– Эй, полегче! – Крейг прочищает горло и подмигивает молоденькой девушке за стойкой. – Вы должны простить моего приятеля. Он хотел сказать тридцатник.

Она отвечает застенчивой улыбкой. Все женщины улыбаются Крейгу. Сколько Бретт помнит, они делали так всегда.

Самое дешевое пиво – «Миллер лайт» в банках, по 11 баксов за штуку. Бретт заказывает шесть – столько, сколько они смогут унести, и старается не дернуться, когда девушка прикладывает к экрану его «Мастеркард». Обычно он очень скромен в расходах и в уме уже машинально подсчитывает цифры. Вдобавок к пиву билеты, которые обошлись почти в четыре сотни, потом крылышки в «Hooters», и этот вечер превращается в один из самых дорогих в его жизни. Именно поэтому он продолжает говорить себе, что не может пойти на попятную, когда придет время. От этой мысли желудок сжимается.

Все, что он может сейчас сделать, – это ждать, когда наступит момент, и надеяться, что он сообразит, что сказать, когда это случится.

Сегодня он должен сделать то, чего ждал очень долго.

У них места в двухсотой секции, откуда открывается отличный вид на весь огромный «Медисон Сквер Гарден», и атмосфера здесь просто невероятная. Им с трудом удается затолкать пиво под складные сиденья, и Бретт почти упирается коленями в голову парня, сидящего впереди, но стоит потерпеть тесноту ради одного вида. Запах свежего льда, его прохлада почти отрезвляют. Голубой свет прожекторов танцует по нетронутой поверхности под саундтрек бунтарской мужественности – AC/ DC «Ярость против машин», «Белые зомби», а затем наступает очередь гимнов города, когда двадцать тысяч голосов подвывают «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и «Нью-Йорк – состояние души» Билли Джоэла. От этого просто захватывает дух.

– Черт возьми! – Крейг хлопает Бретта по спине ладонью размером с лопату. – «Рейнджеры» против «Дьяволов» в гребаном «Гардене»! Сколько мы говорили про это?

– Давно, чувак.

– Вечность! Ты чертовски хороший парень, Бретт, ты знаешь это? Я не часто такое говорю, но это так.

– Ах, да ладно… – Бретт пожимает плечами, но улыбается от уха до уха и достает телефон из кармана. На экране сообщение от Келли – она просит его вести себя хорошо и как следует повеселиться. Конечно, она шутит; можно подумать, он хоть раз в жизни плохо себя вел, не говоря уже о девяти годах их совместной жизни. Вместо ответа он делает фото катка, загружает в социальную сеть, отмечает игру и Крейга Уилсона, и на телефон Крейга приходит оповещение.

Крейг видит оповещение и хмыкает.

– Эх, вот дерьмо. Теперь никаких шансов взять больничный на понедельник. Придется работать в свой сороковой день рождения, мужик. Просто зашибись. Не думал, что они заставят нас работать в праздник, даже если это всего лишь день Мартина Лютера Кинга.

Улыбка Бретта слегка увядает. Он подозревает, что это, возможно, последняя его искренняя улыбка на сегодняшний вечер.

– У тебя останется еще целый день завтра, чтобы полечиться от похмелья. К тому же Кирк может надрать тебе задницу, если ты пропустишь еще один день.

– Кирк может отсосать. Еще немного – и я этого мудака урою.

Бретт ничего не отвечает.

Свет гаснет, очередная кричалка «Вперед, Рейнджеры!» затихает, и для первого торжественного вбрасывания шайбы диктор объявляет почетного гостя: это женщина в инвалидном кресле, ветеран, удостоенная наград и побывавшая в трех командировках с Корпусом морской пехоты США.

– О, чувак! – Бретт следует примеру остальных зрителей и тоже поднимается с места. – Ненавижу эту часть.

– Бедная сучка присела поссать над миной, – тихо бормочет Крейг, стараясь, чтобы это не услышали окружающие. – Пользуйся своими ногами, пока можешь.

– Я знаю, знаю, это просто… Мне как-то не по себе из-за этого.

– Не по себе? Это называется служить своей стране, придурок. Сражаться за то, чтобы мы с тобой пили это пиво. Что-то я не вижу, чтобы ты собирался возглавить в ближайшее время атаку на Фаллуджу.

– Эй, – шепчет Бретт. – Я поучаствовал в серьезной передряге. Ты говоришь с парнем, который противостоял Тренту Нолану в восьмом классе, помнишь?

– Я помню, как мне пришлось вытаскивать тебя из-под глыбы-полузащитника, прежде чем он отправил бы тебя в больницу, если ты это имеешь в виду.

Бретт кривит губы в улыбке, но в ней больше нет теплоты.

– Это была последняя драка, в которой я участвовал в своей жизни.

– Серьезно? – Крейг выгибает бровь. – У нас не всегда есть роскошь выбора, приятель.

Ветеран запевает гимн, слова бегут по экрану, и Крейг бьет себя в грудь поролоновым пальцем, вколачивая каждое слово.

– Скажи, видишь ли ты сейчас в свете зари то, что мы так гордо приветствовали на закате?

Бретт вторит, но мысли заняты предстоящим разговором. Он знает, что его ждет горькая ночь. Время пришло. Сердце готово разорваться.

В любом случае, с каждым мгновением приближается конец их тридцатилетней дружбы, а Крейг ни о чем не догадывается.

Бретт тянется вниз за очередной банкой пива, когда все добропорядочные американцы садятся обратно на свои места.

Они ревут все как один, весь стадион, и игроки выходят на лед вереницей сверкающих смертоносных лезвий.

Сара Маллиган не поняла, сколько просидела в ванной комнате, пока не бросила взгляд на часы и сердце не забилось тревожно.

Быть такого не может. Часы показывают половину шестого.

– Вот дерьмо!

Она вскакивает, поднимает крышку унитаза, на котором просидела все это время, и, выбежав из ванной, бросается вниз по лестнице.

Дети по-прежнему в гостиной, там, где она их и оставила. Арчи агукает в люльке, тянется к погремушке, висящей на дуге. Ханна дремлет на ковре в окружении кубиков Duplo и кукол, как будто среди обломков после взрыва какой-то фантастической самодельной бомбы. «Русалочка» уже закончилась, и на экран вернулось меню DVD, без остановки крутя мелодию песни «Весь этот мир». Сара швыряет iPad на захламленный кофейный столик и идет на кухню. Здесь в шкафу все еще лежат ингредиенты для картошки фри на их сегодняшний ужин – сырые клубни белого картофеля. Она включает фритюрницу, достает из ящика овощечистку и принимается за работу.