Игра - Кершоу Скотт - Страница 3

Спешит, забывая об осторожности; от четырех лихорадочных ударов по первой же картофелине овощечистка соскальзывает и срезает кожу на безымянном пальце.

– Дерьмо! – Сара чувствует, как кровь отливает от лица. Картошка откатывается, словно голова от гильотины. Сара роняет овощечистку и зажимает палец так сильно, что еще немного – и сломала бы. Она чувствует вкус слез и ненавидит себя за это.

Тупая корова. Идиотка. Резкая, обжигающая боль выбивает из колеи.

Затем она слышит это: на кафельную плитку с невероятно громким звуком падает тяжелая капля крови.

И этого достаточно. Кухонные шкафчики растворяются в сером цвете, пол уходит из-под ног. Задыхаясь, она падает навзничь спиной на стиральную машину.

Короткое время – секунд двадцать, может, чуть больше, – нет ничего. Звук дождя за окном. Покой. Затем сквозь пелену она видит над собой ангельское личико своей маленькой дочери. В глазах у Ханны стоят слезы, а нижняя губа мелко дрожит.

– Мамочке пьехо?

– Да. – Сара сглатывает, пытаясь сесть. – Мамочке плохо.

Ханна злится, бросаясь через всю кухню, будто настоящая рыжеволосая русалочка, и шлепает по лежащей картошке, как в пиджак, завернутой в собачью шерсть.

– Плохая калтошка! Плохая калтошка!

Сара не может сдержать улыбки. Глубоко вздохнув, неохотно оценивает ущерб. На кончике пальца срезан миллиметр кожи, может чуть больше. На полу четыре капли крови. Примерно таков итог, но она все еще чувствует рвотные позывы. Как выясняется, спешка была напрасна. На улице лязгает замок садовой калитки.

– Папочка! – Ханна уже несется по коридору, словно огненный фейерверк. – Папочка! Папочка! Ура!

– Ура! – ворчит Сара, пытаясь подняться с пола. От удара у нее болит спина, а ноги как обычно ее не держат. За три года после свадьбы она набрала больше восемнадцати килограммов – вес ребенка, который так любезно оставили на ней дети после себя.

Открывается входная дверь, и Нил Маллиган заходит в дом, вытирая ноги у порога. Сара слышит, как он подхватывает и целует Ханну, затем возникает пауза. Вероятно, сейчас он осматривает гостиную. Сегодняшняя инспекция сопровождается знакомым хриплым вздохом.

Его фигура в комбинезоне появляется на пороге кухни. Держа на руках их дочь, уцепившуюся ему за шею, он наблюдает за тем, как его жена пытается подняться.

– Что ты на этот раз учудила? – спрашивает он.

– Просто несчастный случай, – отвечает она, наконец поднявшись и отряхивая собачью шерсть со штанов. – Там была кровь и… Ну ты знаешь…

– Ради бога, Сара, тебе тридцать семь! – Ей тридцать шесть, но Нил склонен все округлять, когда хочет унизить ее. – Что, если что-нибудь случится с одним из детей? Тоже упадешь на задницу?

Ханна, не отпуская одной рукой его шею, тычет обвиняюще другой:

– Это была непослушная калтошка, папочка!

– Нет, – говорит Нил. – Мамочке просто надо быть поосторожнее, да? Скажи ей, что она непослушная мамочка.

Ханна хихикает, переводя пальчик в сторону матери:

– Непослушная мамочка! Непослушная мамочка!

Это гораздо больнее, чем пульсирующая боль в руке Сары.

– Ну спасибо, – бормочет она.

Нил опускает Ханну вниз, ставя на неуклюжие ножки, и поворачивается к картошке на кухонном столе.

– Только не говори мне, что это мой ужин.

Она чего-то другого ожидала? Нет, вовсе нет. Давно уже ничего не ждала. Тем не менее Сара пытается слабо улыбнуться.

– Я подумала, мы могли бы сходить сегодня в закусочную.

Нил хмурится. Он крупный лысый мужчина, работает на стройке и со дня их свадьбы стал совершенно неузнаваем – во всех смыслах.

– Мы только два дня назад закупались в магазине!

– Я знаю, я потеряла счет времени и…

– Ты же не собираешься всерьез стоять здесь и говорить мне, что тебе не хватает времени в сутках, когда я с восьми утра на коленях укладываю пол?

Она прикусывает губу, пожимая плечами.

Нил качает головой, капли дождя на лысине отражают свет, как самый убогий в мире диско-шар.

– Сара, разве я многого прошу? Я просто хочу приходить в прибранный дом с накрытым на стол ужином, а ты даже этого не можешь. Ты хоть раз оторвала свою задницу, чтобы пройтись по этому чертовому… – Он замирает, хмуро глядя себе под ноги, словно ожидая там что-то увидеть.

У Сары сводит живот, когда до нее доходит, чего не хватает в этой картине.

Муж проносится мимо нее в узкий коридор в задней части кухни и распахивает дверь черного хода. Через секунду в дом вбегает Дюк, их большая немецкая овчарка, промокший под ливнем от носа до хвоста, весь в грязи от того, что рылся в клумбах. Пес отряхивается, разбрызгивая грязь по всей кухне. Ханна прыгает и визжит во всю глотку. Из гостиной ей в ответ начинает подвывать Арчи. Внезапно все вокруг превращается в сумасшедший дом.

– Ради бога! – кричит Нил, удерживая ногой собаку на расстоянии. – Как долго она там торчит?

– Всего несколько минут, – врет она, с ужасом наблюдая, как собака елозит лапами по плитке.

– Там же льет как из ведра!

Она открывает рот. Яростное неповиновение, поднимающееся откуда-то из глубины души, так и подмывает напомнить ему, что это Солфорд, Большой Манчестер, одно из самых дождливых мест в Англии, но прикусывает язык. Дело не в почтовом индексе. Она забыла о собаке, вот и все. Это на ее совести.

– Фритюрница горячая, – говорит она, хватаясь за полотенце. – Давай я приготовлю ужин, а потом…

– Забудь, я пойду в закусочную. Приберись к моему приходу, если, конечно, ты вообще способна на это.

Он топает через дом, сыпля ругательствами себе под нос, и захлопывает дверь с такой силой, что рамка с фотографией со стены в прихожей падает и разбивается.

Это снимок с их медового месяца в Бенидорме. Сара вздыхает.

Довольный пес катается по кафелю, размазывая принесенную грязь, Арчи продолжает плакать в гостиной, а Ханна настороженно смотрит на мать широко распахнутыми глазами.

Превозмогая боль в коленях, Сара опускается вниз, становясь вровень с дочерью, и рукой приподнимает ее подбородок. Несколько мгновений она пристально смотрит на Ханну.

– Все ради тебя, мое чудо. Ты придаешь всему этому смысл.

Ханна не понимает – ей нет еще и трех лет, – но целует указательный пальчик матери и улыбается. И как всегда, это делает все чуточку лучше.

Ной Дюран никогда прежде не бывал в месте, подобном этому. Он ведет себя так, как будто для него в этом нет ничего необычного, но почти уверен, что его выдает в том числе и пиджак, который он надел впервые с похорон отца.

Этот отель Shangri-La расположен в одном из самых престижных районов Парижа. Его построили в 1896 году для принца Ролана Бонапарта. Ной вырос в предместье Парижа за много миль отсюда, среди жителей магрибского происхождения. Знаменитые трущобы. По правую руку от него – София, богиня красоты и почему-то его невеста, но она этого о нем не знает.

София эстонка, прожила здесь всего год, ее французский пока слабоват, так что консьерж говорит с ними на английском, их втором общем языке. Консьерж – невысокий мужчина с усами, зовут его Паскаль. Он жестами показывает на стены этого великолепного зала, от пола до потолка украшенные латунными деталями, но сам почти не сводит глаз с невероятного тела Софии. Ною не удается скрыть горечь, хотя он вовсе не удивлен такому вниманию. Он все еще не может поверить, просыпаясь каждое утро с ней рядом.

– Мы называем эту комнату Le Grand Salon, – рассказывает им Паскаль. – Она украшена в классическом стиле Людовика Четырнадцатого, все архитектурные детали оригинальные, присутствуют мотивы, характерные для семьи Бонапарт. Обратите внимание на императорские короны, пчел и головы львов. Оригинальны так же хрустальные люстры и камин из мрамора. В этом зале в 1907 году состоялась помолвка принцессы Марии Бонапарт с принцем Греции и Дании. Для банкета здесь может разместиться сто двадцать гостей. – Он останавливается, переводя взгляд на Ноя. – Где будет проходить ваша церемония?