Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 75
- Предыдущая
- 75/108
- Следующая
– Хорошо, – буркнул Прохор. – Пусть по-твоему будет.
– В Москву, Прохор, не ходи, узнают тебя. У Дмитрия всюду свои люди. Он через нищих и бродячих монахов всю правду о себе знает. И еще я хочу тебе сказать, Прохор Иванович, жалеет Дмитрий, что сыновья Васильевы на свободе. Поначалу он хотел дружину на Ряполовских послать, чтобы деток великого князя взять, да раздумал. Народного гнева испугался. Но он, ирод, опять что-нибудь надумает, не успокоится, пока их не добудет. Ты передай Ряполовским, пусть ни на какие уговоры не соглашаются и мальцов Шемяке не отдают.
– Хорошо, передам, – пообещал Прошка Пришелец. – А сам долго здесь еще будешь?
– Я-то? Долго, брат, долго. Божье дело спешки не выносит. Ступай, я еще страдальцев лапником укрою, и дай нам Бог не встретиться больше на поле брани один супротив другого!
Прохор махнул на прощание и не спеша пошел дальше. Ему хотелось обернуться и посмотреть, как княжеские руки кладут на безымянных усопших ветви лапника. Видать, здорово его припекло, если он на такое решился. Не оглядываясь, Прошка пошел дальше.
Дмитрий Шемяка с ростовским епископом не знался. Быть может, потому, что отец Иона был любимцем князя Василия, и, когда вдруг в его палаты шагнул посыльный московского князя Дмитрия, владыка не сдержал удивления, поморщился:
– Что за нужда такая приспела ко мне угличскому князю?
– Московский князь великий Дмитрий Юрьевич велит тебе, отец Иона, быть у него во дворе, – не хотел замечать посыльный обидных слов «угличский князь». Ему хотелось коснуться лицом ладони епископа, но он не смел этого сделать без разрешения старца.
И когда Иона подставил руку, отрок охотно приник к ней губами.
– Велит, стало быть… – хмыкнул владыка. Отец Иона хотел добавить, что мятежный князь ему не указ, дескать, есть у него господин – Василий Васильевич, да смолчал. – Что хочет великий князь? – нарочно упустил слово «московский» отец Иона.
– О том не ведаю, – развел руками гонец. – Велел доставить.
Первый раз он видел владыку вблизи и, не стесняясь, во все глаза разглядывал его.
– Хорошо, буду, – согласился вдруг Иона. – А ты ступай на двор пока. Время мне нужно, чтобы облаченье праздничное надеть.
На двор Дмитрия Юрьевича отец Иона вошел в сопровождении большого числа священников, дьяков, подьячих, что напоминало церковный ход, который величаво тянулся от самых Спасских ворот. Московиты издали заприметили Иону, падали ниц, просили благословения. Давно столицу не радовал своим посещением ростовский владыка. После смерти Фотия митрополичий двор оставался пуст. Ни один из епископов не осмелился сесть на митрополию во время братовой войны. А Москва без присмотра главного владыки казалась сиротой, даже службы в Благовещенском соборе проходили не такими праздничными, как бывало раньше. А тут диво эдакое – сам ростовский владыка Иона пожаловал!
Отец Иона не торопился, шел размеренным шагом, подставлял руки для целования, благословлял младенцев и, несмотря на небольшой рост, был виден отовсюду.
Благая весть мгновенно разлетелась по Москве, заполнились народом улицы, а тут еще набат ударил, приветствуя владыку. Ростовский епископ был растроган встречей и, как бы невзначай, прикрыл лицо епитрахилью, смахивая слезу-предательницу. И надо же ведь как бывает – по близким не всплакнешь, а тут от чествования слезы сами текут. Видать, нужен все-таки владыка Москве, народ руками к одеянию тянется, благословения просит. Вроде бы и тесно вокруг, ступить негде, но расступился народ, пропуская вперед отца Иону на Шемякин двор. Сам московский князь навстречу поспешил – оказал честь епископу. Поклонился Дмитрий до земли и не постеснялся показать собравшимся рыжих своих волос; застыл в поклоне, а следом бояре поскидали с нечесаных голов шапки. По правую сторону от Шемяки сын его старший, а до толпы доходит сдержанный шепот князя:
– Ниже голову опусти, дурная башка! Сам Иона в Москву прибыл.
Отрок, напуганный покорностью отца, склонял голову еще ниже, едва не касаясь волосами пыльной земли.
– В дом тебя прошу, дорогой гость, – заговорил Дмитрий и по праву хозяина отступил в сторону, приглашая владыку на гладко тесанные ступени Красного крыльца.
Не сразу разговор начал Дмитрий Юрьевич, поначалу велел, чтобы истопили для владыки баньку и чтоб жару поддали крепкого. И когда Иона, распаренный и красный, вошел в покои великого князя, Дмитрий Юрьевич из собственных рук подал епископу прохладного квасу.
Грозен был великий князь Московский Дмитрий. Бывало, заедет в иной монастырь, так игумен от страха и келью не решается покинуть, боится предстать перед Дмитрием, который и на духовный сан не посмотрит, плеткой огреет за непослушание. А не далее как неделю назад на своем дворе приказал выдрать чернеца за дерзость: достаточного смирения у монаха не заметил. Так по Дмитрию получается, что каждый чернец всякой бесстыжей голове кланяться должен. А тут владыку, как девку, обхаживает, даже квасок прохладный из собственных рук подает.
Владыка отпил. Квасок удался знатный. Был в меру сладок и на редкость крепок. Монастырское питье послабее будет. Владыка отпил еще. Поперхнулся. Передохнул малость, а потом, не отрывая рта от братины, допил все.
– Ах, хорош! – крякнул Иона и, посмотрев хмельными глазами в плутоватое лицо Шемяки, спросил прямо: – Что хочешь от меня, Дмитрий? Видать, много просить будешь, если народ со всей Москвы да с окрест нагнал, чтобы меня с честью встречали. А потом уважил, на Красное крыльцо встречать вышел, баньку затопил, а теперь вот квас из своих великокняжеских рук подаешь. Не много ли чести для одного владыки получается?
– Да о чем ты, отец Иона! – отмахнулся Дмитрий. – Тебя на Москве видеть, вот это честь великая!
– Вижу, юлишь ты, князь, словно сват перед сватьей. Говори, зачем звал, иначе обратно в Ростов Великий ворочусь.
– Ох, до чего же ты упрям, отец Иона! Погостил бы у меня. Отдохнул бы еще, кваску попил. Неужели не по вкусу пришелся?
– Квасок у тебя удался, князь. Только у меня в епископстве дел хватает. Земли монастырские нужно посмотреть. Наказ на праздник дать, – стал перечислять владыка, – а еще по дорогам тати стали шалить. В народе поговаривают, что это монахи бродяжьи! И это нужно проверить. Да мало ли еще чего, князь! Ты свое говори.
Отец Иона сидел напротив Дмитрия. Владыка еще не отошел от жару: лицо его оставалось красным, а на лбу крупными каплями выступил пот, нательный крест пристал к груди, и цепь плотной удавкой окутала шею.
– Так и быть, слушай, отец Иона, – хлопнул себя по колену Шемяка. – Хотел бы я, чтобы ты в Муром поехал и взял бы у князей Ряполовских детей Василия. Пожаловать их хочу.
– Пожаловать, стало быть, хочешь?.. – глянул на московского князя епископ. – Только стоит ли тебе верить, князь? Крут ты. Вон давеча рассказывали, что повелел священника с моста спихнуть, насилу и выплыл, бедняга! А на дворе своем монахов розгами лупишь. А попов, что рать твою в походе сопровождать не пожелали, велел в темнице держать, пока не опомнятся! Божьего суда, Дмитрий, не боишься!
– Было все это, – смиренно принял упрек владыки Дмитрий Юрьевич. – Только ведь в том я уже покаялся. Почему же ты не говоришь еще того, что пожертвования я на церковь немалые делаю и соборы мурованные на свои деньги ставлю? Я ведь священника поделом наказал, ругался матерно на дворе, хуже пса бродячего. Неужели эту малость мне Бог не простит?
– Сам уж ты больно чист! – возразил владыка Ростовский.
– Ясное дело, грешен и поганен я, – охотно соглашался Дмитрий Юрьевич. – Только ведь я князь! С моих уст и бранное слово может невзначай слететь и поганым не покажется. А попу-то святость блюсти пристало! Но не об этом мы говорим, владыка, хочешь, крест поцелую, что детишек Василия не трону?
– Не надо целовать, поеду я к Ряполовским, передам, передам твой наказ, – согласился вдруг отец Иона. – А сейчас пусть квасу мне принесут, больно он у тебя приятен.
– Эй, квасу несите! – распорядился Шемяка. – Владыку сухота одолела. Если уважишь мою просьбу, отец Иона, на дворе московском митрополитом оставлю!
- Предыдущая
- 75/108
- Следующая
