Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 85

• Предыдущая
• 85/108
• Следующая

Монах отломил еще кусок, подержал его на ладони и бросил в траву; сам поел, пускай и Божья тварь отведает.

Коряга под его телом шелохнулась, будто тяжко стало лешему держать на себе человека. Монах бережно завернул остатки трапезы в узелок и положил на дно котомки.

Сороки уже заприметили брошенный кусок и осторожно, с любопытством наблюдали за монахом, ожидая, когда наконец тот уйдет своей дорогой. Но вдруг они дружно снялись и разлетелись по сторонам, а скоро из леса показался отряд всадников.

Доспехи на всадниках были крепкими, да и потяжелее, чем у русских; сытые кони покрыты чепраками, вышитыми красными крестами. «Ливонцы, видать, – удивился монах. – Только откуда они здесь? – Но, разглядев поднятые впереди хоругви, успокоился. – Видать, дружина Василия Ярославича. Как великий князь в полон к Шемяке попал, так он сразу в Литву ушел, а теперь, видать, в родную отчину возвращается. Только ведь просто так Дмитрий Юрьевич его не пропустит. Опять кровушке литься».

Монах поднялся и, пряча под низким клобуком глаза, стал всматриваться в молодые лица. «И ливонцев среди них немало. Подмогу взял Василий Ярославич супротив великого московского князя. Эх, бедняги, лежать вам на чужбине. Навалят на ваши потухшие очи землицы, а тело сожрут черви».

Дружина была большая. Она уже протянулась на добрых три версты, а конца еще не видать. Копейщики и лучники шли вперемежку, на ходу перебрасываясь шутками. Видно было, что дружинники не торопятся, как не спешат люди, привыкшие к дальней дороге.

В парадных доспехах на сером жеребце впереди ехал воевода. Монах узнал Прошку – боярина Василия Васильевича. И он здесь! Кольчуга на боярине богатая: подол выложен длинными пластинами, а поверх брони зерцала, которые сверкали особенно ярко, заставляя монаха жмуриться.

– Эй, отец, пожелай нам победы и скорого возвращения! – крикнул Прошка, поигрывая саблей.

– Куда вы едете, добрые люди? – полюбопытствовал смиренно монах.

– Василия Васильевича едем из полона выручать.

– Как так?! – подивился монах. – Ведь Василий Васильевич уже месяц как на свободе! Шемяка к нему в Углич ездил, прощения у него просил, а потом Вологду в кормление отдал.

– Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал? – остановил Прошка коня.

– Он сам и сказал, – отвечал монах, – когда в нашем монастыре был на Белозерье. Братию он приезжал накормить.

– Вот как! – все более дивился Прошка. – Стало быть, его в Угличе нет?

– Как же это вы пошли воевать, не зная кого? – в свою очередь удивился монах.

– Не было нас на Руси, а до Ливонии и благие вести не сразу доходят. Что ты знаешь еще, старец?

– Все, кажись. – И, подумав, добавил: – Бояре к нему со всей Руси съезжаются… А еще женка его, великая княгиня Мария, у нас в монастыре рожала, так игумен повитухой был. Вот ведь как оно бывает… Василий тогда совсем растерялся, слепой ведь! А баб не доищешься.

– Как же она родила? Неужто монахи посмели ее тела коснуться?

– Куда же денешься? Трифон сначала очистительную молитву прочитал, а потом и бабы посмел коснуться. Так и принял чадо на руки. Он же и крестным отцом стал. Но только князь в монастыре не задержался, сразу в Тверь уехал, к великому князю Борису Александровичу, помощи просить против Дмитрия Юрьевича.

– Ведь не ладил же он с тверским князем?

– Не ладил, – согласился монах, – только Борис Александрович протянутую руку не отстранил, пожелал свою дочь видеть обрученной со старшим сыном Василия, тогда, говорит, и дружиной тебе помогу.

– А Василий что?

– Василий говорит, бери младшего, Юрия. А тверской князь не хочет: ты, говорит, дочь мою со старшим обручить должен, только тогда и поладим. А без моей помощи Дмитрия не одолеешь.

– А где сейчас Василий?

– В Твери, где же ему еще быть?

– Спасибо тебе, монах. Гонцов в Тверь слать надо. Ну теперь Шемяке не устоять!

– Это тебе спасибо, – отозвался чернец. – За правое дело стоите.

– Боярин Прохор Иванович, – подскочил к Прошке разудалый рында. – Татары в двух верстах показались! Мы на сопку поднялись, а они клиньями по полю идут. Боярин, что делать?

– Татар-то много?

– Тьма! В нашу сторону идут!

– И неймется им! – буркнул Прохор Иванович, чувствуя, как забурлила кровь перед сражением. – Черт бы их побрал. Веди! Где увидел? – И, поддав коню шпорами, поторопил рынду.

Монах еще стоял на дороге. Ратники все так же безмятежно следовали вперед, не подозревая о близившейся беде. Кто-то из них высоким сильным голосом затянул песню, а затем, подхваченная многократно, она полетела над лесом. Оттуда, бренча саблями, показался пеший отряд воинов. Некоторое время черную рясу монаха можно было рассмотреть среди красных рубах отроков, потом пропала и она.

Прошка Пришелец приставил ладонь ко лбу, словно дозорный, пытаясь разглядеть татарские знамена. Далеко. Не видать! Однако татары вели себя странно: не скрывались по лощинам и оврагам, чтобы не быть обнаруженными раньше времени, а шли полем, высоко в небо подняв бунчуки. Думали, видно, что прятаться им не от кого, а Василия Ярославича они не боялись совсем.

Но вот первые всадники, шедшие в голове колонны, замедлили ход, потом остановились вовсе, заприметив на косогоре русский дозор.

– Татары-то никак казанские! – удивился Прохор Иванович. – Насмотрелся я на них, в плену сидя. Видишь, на знаменах дракон?

– Вижу, государь.

– Только они его и малюют. Однако как же они прошли через Нижний Новгород? Там дозор наш сильный стоит.

Татары не спешили уходить, сбились в круг, и до Прошки доносились отдельные слова.

– Ругают кого-то, только не похоже, что нас. Постой! Смотри, вон тот, в шапке лисьей, что с хвостом! – ткнул пальцем Прошка. – Да это никак чадо Улу-Мухаммеда? В Казани я с ним сошелся, на гуслях учил его играть. Стало быть, это ханичи казанские к нам пожаловали! – заволновался вдруг Прошка. – Язви их! Уши им драть надо было бы, а не на гуслях учить играть, тогда и не встретились бы.

– Пустили мы нехристей на нашу землю, а теперь и не спровадить!

Подошла дружина Василия Ярославича, растянулась по всей сопке и застыла, ожидая указа.

– Боярин, – ткнул отрок Прошку в бок. – Никак татарин к нам спешит?

Действительно, от группы татар отделился один всадник, тот самый, в рыжей шапке, и, размахивая копьем, к которому было привязано белое полотнище, поскакал к русским. Низкая лошадка весело перебирала короткими ногами и уверенно взбиралась на холм.

– Урус! Урус хорошо! – орал татарин, размахивая копьем, и полотнище яростно моталось на ветру.

Татарин был без оружия, и пустой колчан стучал о бедро всадника. Он ехал уверенно, словно заранее знал – не опрокинет на землю метко пущенная стрела. Только молодость так безрассудна, доверчиво полагая, что впереди у нее целая вечность. И дружинники догадались: всадник не из простых, кафтан его перетягивал пояс, вышитый серебряными нитями, золотую брошь украшали рубины. А держался он так, как не сумел бы сделать этого простой воин, – спина прямая, величавый поворот головы, словно ему уже подчиняются те, кто терпеливо дожидался его на холме. И в этой безумной выходке, которая сродни разве ребячьей забаве, чувствовалась сила и уверенность, что его минует даже смерть. Так мог поступать только хозяин, и эта удалая выходка татарина заворожила всю дружину.

А когда татарин подъехал еще ближе, Прошка Пришелец понял, что не ошибся – это был Касим, младший сын Улу-Мухаммеда. Ханич унаследовал от отца настоящее лицо степняка – такие же острые скулы, вызывающий взгляд. От старших братьев он отличался светлыми волосами, которые неровными прядями выбивались из-под шапки, делая его по-ребячьи бесшабашным.

– Касим, да ведь я тебя и подстрелить мог! – не смог удержаться Прошка в восторге от поступка ханича. – Царь Улу-Мухаммед небось тебе наказывал, чтобы ты берег себя и башку свою понапрасну не подставлял. Для этого у тебя холопы имеются.

Конь храпел, сбрасывая с удил белую пену. Хозяин похлопал его по шее, и тот постепенно успокоился от хозяйской ласки. Глядя в карие глаза Касима, Прошка с завистью подумал, что не смог бы вот так безрассудно, как этот отрок, пересечь вражье поле и осадить коня перед ощетинившимися пиками.

• Предыдущая
• 85/108
• Следующая