Кодекс Инквизитора. Книга IV (СИ) - Морале А. - Страница 44

Отпрыгнув назад от греха подальше, дождалась, пока брешь затянется. Надеюсь, это был не пятый, шестой или седьмой уровень, иначе мне труба: «Железная Дева» не сдюжит эдакой температуры, ауры, возможно, продержатся дольше, но всему есть предел. Я в пекло не полезу ни за какие барыши!

Подступив к ровному участку стены, провела вертикальную полосу, фактически без остатка израсходовав мелок. Судя по всему, он представлял собой разовый артефакт. Мне, в принципе, больше и не надо: не шибко-то я доверяю пространственным аномалиям — мало ли куда кривая выбросит при переходе между слоями реальности.

Брешь стремительно расползалась, будто опасной бритвой по старой газете чиркнули. На этот раз обошлось без адова пламени. Из проёма лился свет — ненормально обычный свет шестидесятиваттной лампочки. Задаваться вопросом, откуда взялась лампочка в царстве мёртвых, времени не было: проход между пластами начал затягиваться. Не раздумывая боле, ринулась вперёд, ныряя рыбкой в брешь.

Страшный удар взболтал мозг, я внезапно для себя взвизгнула фальцетом от резкой, невыносимой боли. Пощупав набухающую шишку на лбу, протёрла кулачками глазницы, в попытке отделаться от багровых кругов. Кажись, сотрясение или закрытая черепно-мозговая. Ничего, бывало и хуже, регенерация справится за несколько минут.

Вопреки ожиданиям боль не прошла, а вот кровавая пелена спала, и я во все глаза уставилась на чугунный радиатор системы отопления. Обычный такой — гармошкой, крашенный-перекрашенный, до боли знакомый. И что бы это значило? Перевела взгляд на острые угловатые коленки, затем на белые носочки с розовыми бегемотиками, подивилась на детские ручонки, пальчики с обкусанными ноготками. Чуть задержалась на застиранном голубеньком сарафане и, наконец, заметила две рыжие кургузые косички, перехваченные махровыми резиночками.

— Мара, паскуда! Семь кусков говна тебе в ухо! — просипела я пришибленно, хватаясь за грудь, которой и не пахло, если не считать подростковых пупырей.

— Доча, ты с кем там бакланишь? — ввалившись на кухню, пьяно пробубнил отец и, не дожидаясь ответа, сунул мне под нос коробку из-под телевизора. — Малая, гляди, чего у меня есть! Батя сказал — батя сделал!

Мне этот картонный псевдодворец Барби восемь лет в страшных снах снился: как ни старалась забыть, прошлое один чёрт дало о себе знать. Да что здесь вообще происходит? Попытка высших сил выбить баловня системы из седла или шанс на новую жизнь с послезнанием?

— Батя сказал — батя сделал, — шёпотом передразнила я отца.

Поддатый родитель оставил едкие слова без внимания, нашлись занятия поважнее. Опосля кропотливой работы по вырезанию тупым кухонным ножом дверцы в коробке надо было как следует отдохнуть на диване перед телевизором, запивая собственную никчёмность палёной водкой.

— С днём рождения, Алиса! —поздравила я саму себя, поднимаясь с колен.

Василиса хранила молчание, искин брони не откликнулся на призыв, доступ в подпространство как в воду канул — никаких плюшек, астрала и магических способностей. Ни-че-го!

Ежели мелок перебросил сознание в прошлое, то дело швах. Где-то там, далеко, в ином пласте реальности, остались друзья, соратники, империя Нагих и задание высшей сущности, которое я, похоже, с треском провалила. Перспективы безрадостного бытия восьмилетки решительно испортили настроение. Через две недели папашу в очередной раз закроют, и пойдёт воровайка по этапу, а я останусь с матерью, которой до меня нет никакого дела. Это мы уже проходили, не хотелось бы второй раз лезть в ту же воду.

Напроситься, что ли, к бабке в Упоровку и там заняться подготовкой к отсеву? Бег, гимнастика, через пару лет силовые подтянутся, ориентирование на местности и прочее… Стоп! О чём я вообще думаю?

Аккуратно поправив подол сарафана, исступлённо потёрла виски. Вроде попустило — дурные мысли перестали будоражить разум. Осмысление того, что мир картонный, пришло вдруг и сразу. Здесь всё до остатней мельчайшей детали — грошовая бутафория. Реквизит из прошлой жизни, а девчонка с рыжими косичками — слепок воспоминаний, ни больше ни меньше.

На миг стало легче. Я бывала в зазеркалье, иных измерениях, временных петлях, а из ловушки собственного сознания выберусь и подавно. Главное — найти реперные точки. Одна из них маячит прямо перед носом. Замок Барби, чтоб ему гореть синим пламенем!

Сграбастав батин подарок, пошарила глазами спички. Искомое нашлось на краешке замызганной газовой плиты. Сцапав коробок, устремилась прямиком в ванную комнату. Недолго думая, изорвала домик на мелкие кусочки. Облив спиртовым лосьоном частицу прошлого, без всякого сожаления подпалила стопку картона.

Пламя занялось в момент. Подморгнув отражению в зеркале, вышла вон, оставив за спиной досадные детские воспоминания. Впереди второй акт спектакля, он трудный самый. Прости, Алиса, но ты должна умереть, иначе я отсюда ни в жизнь не выкарабкаюсь.

Почесав рыжую макушку, заглянула в зал. Отец дремал на продавленном диване, с уголка губ тянулась ниточка слюны, а в пальцах тлела смрадная сижка. Знакомая картина всколыхнула воспоминания, вынудив гадливо поморщиться. И что мать нашла в этом обмороке? Выпил, украл — в тюрьму. Любовь? Упаси Морана от такой любви!

Беззвучно подступив на цыпочках к бате, склонилась и аккуратно вытащила из ослабевших пальцев бычок. Как бы я его ни презирала, желать смерти родителю последнее дело. Тщательно загасив окурок, протянула руку к заднему карману джинсов. С острозаточенной финкой предок никогда не расставался — даже засыпая, клал под подушку. Зацепив наборную рукоять, осторожно выудила перо. То же самое я сделала восемь лет назад, но с иной целью, — круг замкнулся. Пора.

Зайдя в спальню, с тоской окинула безукоризненно заправленную кровать, сложенные стопочкой учебники на столе, пенал с карандашами. Сердце пропустило удар и заныло в тягостном ожидании. Прикрыв за собой дверь, смахнула одинокую слезу. Я прекрасно помнила этот трагичный момент. Недостойная внимания мелочь направила становление личности ребёнка в иное русло. Наверное, надобно поблагодарить папашу за жизненные уроки, но воздержусь, пусть катится к бесам!

Крепко сжав рукоятку финки, всадила закалённую сталь аккурат между рёбер. Острое жало вошло в сердце словно в масло, свет в глазах померк, с губ сорвался тихий стон, и меня не стало.

Рыжая зеленоглазка, хлюпая носом, держала в одной руке единственную куклу, которой не было суждено справить новоселье, а второй — зажимала финку. Пара-тройка неумелых движений — и Барби лишилась блондинистой башки. Расчленёнка полетела в дальний угол, а девчонка, размазав сопли по лицу, уселась за письменный стол. Поёрзав тощим задом на жёстком стуле, устроилась поудобней и достала из недр ящика потрёпанную книжку.

«Девочка с Земли», — прочла я на автомате, обнимая пигалицу сзади. Любимый роман из детства, затёртая до дыр отдушина.

— Будь сильной, малявка, как Алиса Селезнёва, а когда придёт время, убей Улыбашку не раздумывая, — едва слышно прошептала я в ухо девчушке.

Чмокнув рыжую макушку, шагнула прочь из спальни. Встав на пороге, собралась было оглянуться, но раздумала. Дело сделано, пора на выход: долгое прощание с детством — лишние слёзы.

Обитая дерматином дверь мягко отворилась, и я оказалась на лестничной площадке, но не успела подумать, что на каком-то этапе всё пошло по… как мир вокруг перевернулся, зарябил, закрутившись юлой, вспыхнул всеми цветами радуги, а спустя секунду стал серым, унылым и безжизненным. Я дома!

Тьфу ты! Типун мне на язык! Моране в дышло поперёк эдакий дом!

Осмотревшись, скисла: пятый уровень, к гадалке не ходи, но какой! Мерзкий теневой мир! Гаже лишь преисподняя, и то не факт…

Обоняние и осязание пропали, впрочем, как и тактильные чувства. Во рту преснятина, в голове пустота, перед глазами резкие серо-чёрные графические грани — будто в негатив угодила. Ощущение не из приятных, да и место крайне опасное. Интуиция помалкивала, но это вовсе не значило, что вон за тем подозрительным холмом прямо по курсу меня не поджидает затаившийся в засаде, охочий до халявной энергии теневик.