Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 54

— Сколько тебе было лет, когда это случилось?

— Семнадцать. Это уже не имеет никакого значения.

— Пан, — шепчет Брук, её внимание возвращается ко мне в полную силу. — Всё это время ты знала его и не сказала ни слова. И он пел о тебе!

Громко рассмеявшись, Маккенна протягивает руку и с очаровательной, притягательной ухмылкой, которая сводит меня с ума, забирает лежащий рядом со мной нож.

— Пожалуйста, даже не упоминай об этом. У неё есть… возражения против этой песни.

— Потому что это ложь!

Маккенна со стоном закатывает глаза.

— Значит, это был ты, — со смехом говорит ему Брук. — Человек, которого мы все хотели повесить за то, что он разрушил её жизнь.

— Не надо, Брук, — предупреждаю я.

— Она страдала из-за меня? — спрашивает Маккенна, его голос становится хриплым, как это иногда бывает, когда он спрашивает обо мне. Он кажется сверхзаинтересованным, его хищный, волчий взгляд светится в полную силу.

— Не надо. Нет! Брук, ничего не говори.

— Нет, она не грустила, — признает Брук, скривив губы. — Она сходила с ума от злости.

— О, она правда всегда злится на меня, — соглашается Маккенна.

Я недовольно вздыхаю и хлопаю себя ладонью по голове, но, в конце концов мы все взрываемся смехом.

♥ ♥ ♥

ПОСЛЕ УЖИНА мы расстаёмся, и когда возвращаемся на парковку, глаза Маккенны мрачнеют.

— Тебе нравится, да?

Дерзкий взмах его брови меня удивляет.

— Прости?

— Нравится? Заставляешь меня ревновать.

— Что ты имеешь в виду? То, что я наблюдала за Ремингтоном? — Я смотрю на тротуар на другой стороне улицы. — Такие отношения у всех моих друзей, и это вызывает у меня любопытство, но я такого не хочу. Мне это не нужно. Я хочу всю жизнь оставаться независимой, — лгу я.

— Твой нос только что вырос примерно на пару сантиметров, — тихонько посмеивается он.

— Отлично. Я могу этого хотеть, но не думаю, что получу… Тебе этого не понять.

— Почему? Я понимаю. Знаешь, я тоже хочу чего-нибудь нормального.

Я так удивлена, что останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты хочешь жену? У тебя и так долбаный гарем.

— И что? Я хочу, чтобы когда-нибудь у меня была жена.

Мимо нас проходит пожилая пара, и я смотрю на их переплетённые руки, морщинистые от старости, но всё ещё держащиеся друг за друга.

И они даже не разговаривают, будто знают друг о друге всё, что им нужно.

Внезапно в моей голове проносятся воспоминания о прогулках с Маккенной, когда мы не могли держаться за руки, потому что нас могли увидеть, и новая мысль дразнит меня, умоляет выяснить, не по этой ли причине он сейчас так решительно настроен всё время держать меня за руку. Когда ведёт машину. Когда мы в ресторане. Даже после того, как мы потрахаемся.

Этот вопрос обрушивается на меня, на все мои драгоценные стены, и я так растерзана, что бессильна ему сопротивляться.

Особенно сейчас, когда его глаза мерцают в лунном свете, а на лице играют замысловатые тени, делая его более сексуальным, губы мягче, ресницы длиннее.

— Я не ревнивый, — говорит он, пристально меня изучая. — Чёрт, может, я и впрямь ревную. Безумно ревную. Почему ты улыбалась ему, а не мне?

— Потому что у нас дружеский секс. Тебе хочется думать, что только ты можешь заставить меня улыбнуться.

— Я могу заставить тебя улыбнуться. Чёрт возьми, я могу заставить тебя смеяться до потери сознания.

Пытаюсь уйти, но он разворачивает меня, берёт за плечи и шепчет приказ, который звучит почти как мольба:

— Давай придумаем мэшап¹² из песен.

— Что?

Он притягивает меня к себе и мурлычет мне в макушку.

— Ну же, — уговаривает он, наклоняясь, чтобы нежно поцеловать в ухо. — Спой со мной, — повторяет он.

— Ты всё время заставляешь меня делать всякие глупости, — стону я.

— Это часть моего очарования, Пинк. А теперь давай, — настаивает он, его голос убаюкивает меня, погружая в расслабленное состояние. К тому же, как устоять перед блеском этих волчьих глаз? Я люблю эти глаза, даже если они преследуют меня, следят за мной, созидают меня, ломают меня…

Я прочищаю горло, готовясь потерять те крохи гордости, которые у меня ещё остались, и делаю попытку:

— Как девственница…¹³

Маккенна смеётся и добавляет своим низким, неповторимым баритоном:

— Забери меня, возьми меня с собой, дай мне что-нибудь, о чём я мог бы мечтать…¹⁴

— Как девственница. Мне так хорошо.

— Такая вкусная, что взрослый мужчина расплачется… Сладкий вишнёвый пирог!¹⁵

Я начинаю хохотать. Мы такие смешные, но Маккенна прижимает меня спиной к витрине магазина, добавляя несколько потрясающих слов из Miss Independent:

— И она ходит как босс… Делает то, что делает босс…¹⁶

— Я не верю, что какое-нибудь произведение искусства когда-либо сможет сравниться с твоим лицом¹⁷, — шепчу, подражая Кайли Миноуг.

— Когда я вижу тебя, у меня не хватает слов, чтобы сказать…¹⁸

Боже. Такое чувство, что он поёт для меня. И… это «Красивая» Эйкона?

Я так взволнована и вовлечена в ситуацию, когда внезапно вспоминаю о том, как его потеряла, что выбираю медленную грустную песню The Fray:

— Где ты был, когда всё рушилось… Все те дни, что я провела у телефона…¹⁹

Он отвечает строками из Guns N’ Roses — Sweet Child o’ Mine:

— Я ненавижу смотреть в эти глаза и видеть даже каплю боли…

Меня внезапно захлёстывают эмоции, такие же, как и Рианну в Take a Bow:

— Что ты скажешь на шквал аплодисментов… овации стоя…?

Он проводит серебряным кольцом по моей нижней губе точно так же, как Реми ласкал губу Брук, и почти шёпотом поёт:

— И ты можешь сказать всем, что это твоя песня…²⁰

— Я разваливаюсь на части, я едва дышу… — тихо продолжаю песней Broken Lifehouse.

А потом низким и ровным голосом вступает он:

— Милая, дорогая, пожалуйста, если ты когда-нибудь почувствуешь, что ты ничто, то знай — для меня ты офигенно идеальна²¹.

Идеальная песня Пинк, исполненная его мужественным голосом, заставляет меня остановиться. Я ни о чём не могу думать, потому что понимаю, что мне поют серенады, но чувствую себя обвинённой в том, что неосознанно собрала свои чувства в случайные песни и случайные слова и смешала их с его чувствами.

Он наблюдает за мной, ожидая, что произойдёт дальше.

— Здесь и сейчас, — с искренней улыбкой поднимает он глаза к небу, затем переводит палец с меня на себя. — Нет ничего лучше. Лучше этой песни и быть не может. Я мог бы так петь весь день и быть на седьмом небе от счастья.

— У тебя есть рога, Кенна, твоей ноги никогда не будет в раю.

— Тем больше причин, по которым мне нужно найти свою собственную маленькую версию рая здесь, на земле, — ухмыляется он, когда мы снова направляемся к машине, и смотрит на меня своими сладкими волчьими глазами.

— Знаешь, песня пишется для одного исполнителя. В дуэте… — задумчиво произносит он, пока наши ноги бредут по тротуару, — …у каждого певца своя роль. Каждый знает, что хочет сказать. Но когда ты миксуешь, то берёшь песни, созданные каждая отдельно друг от друга, и смешиваешь их. И хотя они должны звучать отдельно, вместе — это полное безумие, не имеющее никакого смысла, но каким-то образом всё получается.

Я срываюсь и бегу мимо него вниз по улице.

— Стой, что случилось? — говорит он.

— Я не могу этого сделать.

Маккенна останавливает меня и разворачивает к себе.

— Нет, ты можешь, Пинк. Ты можешь это сделать.

— Когда я с тобой, меня это разрушает! — кричу ему в лицо.

Он пристально смотрит на меня и обхватывает плечи. В душе поднимаются гнев, разочарование и любовь — да, любовь! — но мой голос слаб и несчастен.

— Чего ты хочешь, Маккенна? Чего ты от меня хочешь?

Он сжимает челюсти и смотрит на меня глазами, которые кричат о своей муке.