Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 58

— Он всё тебе рассказал, да? — вдруг шепчет мама, поднимая на меня глаза. Она выглядит испуганной.

Я слишком ошеломлена, чтобы ответить, слишком заторможена своей любимой таблеткой.

Мать прочищает горло, но её глаза остаются широко раскрытыми и безумными в ожидании информации, и указывает на кольцо. Хоть она и продолжает сидеть на месте, её пристальный взгляд ищет подсказки на моём лице, и меня поражают несколько вещей:

Это правда.

— Почему ты носишь это кольцо? Я думала, ты покончила с тем парнем.

Я всё ещё сильно сбита с толку, но уровень адреналина в теле быстро растёт, с каждой секундой прочищая мозг.

— С каким? — спрашиваю я с нарочитой медлительностью, прищурив глаза.

— Не валяй дурака. С Маккенной Джонсом.

— Нет. Я была с ним. — Я протягиваю руку, чтобы она могла рассмотреть её поближе, и пока она смотрит, наблюдаю за тем, как мужественно мама пытается сохранить невозмутимое выражение лица.

— И он сказал тебе. Конечно. Зачем скрывать правду теперь, когда его отец на свободе? — её взгляд устремляется на меня. Осторожный. Любопытный. До сих пор с явным страхом.

— И что он, как ты думаешь, мне сказал?

Пока я жду, внутри всё замирает.

В голове вспышками проносятся воспоминания.

Её предупреждение держаться от него подальше.

Вот она говорит мне: «Он причинит тебе боль. Он хочет отомстить. Он будет таким же, как твой отец, ты просто понаблюдай. И держись от него подальше.»

Меня одолевают воспоминания, особенно то, где я, вернувшись домой из парка, сидела в своей комнате, уставившись в окно, а она подошла и встала у меня за спиной и, даже не спросив, что случилось, прошептала: «Всё к лучшему».

— Ты велела ему не приближаться ко мне, — внезапно шепчу я, видя, что она не решается. Я помню гнев Маккенны и боль в его глазах, когда он снова увидел меня, и всё это вдруг складывается вместе, как пазл.

Как головоломка, которая разрушила меня. Разрушила Кенну.

И которая была придумана и спроектирована моей матерью.

— Что ты сделала? Как ты его заставила? — Боль так сильна, что мой голос — всего лишь шёпот.

Я знаю многое. Но мне нужно знать всё, мне нужно услышать это от неё. От родного человека.

Мама трёт виски и глубоко вдыхает, и когда я открываю рот, чтобы накричать на неё, она меня обрывает.

— У его отца были неприятности. Большие неприятности. Как ты помнишь, ему грозило много-много лет тюремного заключения. Поэтому я предложила ему сделку. Я смягчу наказание, если он исчезнет из твоей жизни.

— Ты вытворила такое с ним? — шепчу я. — Ты вытворила такое со мной?

— Он тебе не подходил, Пандора! Ему нечего было тебе предложить, кроме сердечной боли. Я думала, что так будет лучше, поэтому, когда заметила кольцо на твоём пальце, то поняла, что он тебя заберёт. Я посоветовала ему уйти, если он не хочет, чтобы его отец провёл остаток своих дней в тюрьме.

— И ты заставила меня думать, что все эти годы я не была ему нужна!

— Он думал, что хочет тебя, но вы оба были слишком молоды, чтобы понимать, что для вас лучше. Как ты думаешь, смогла бы ты быть счастливой, живя рядом с каким-то жалким рокером?

— Шесть лет, мама. Шесть! — кричу я.

Она, застыв, пристально смотрит на меня.

Без каких-либо эмоций.

— У нас есть дочь, — шепчу я. Мать еле заметно вздрагивает. Заметить практически невозможно. — Дочь, которую мы никогда не увидим.

Когда я это произношу вслух, сердце у меня разрывается.

— Пандора, — говорит она, протягивая руку через стол, как будто хочет до меня дотронуться. Я отскакиваю назад, а она встаёт и начинает меня обходить. — Ты была одна. Ты не смогла бы ничего дать этому ребёнку. А так ты подарила ему наилучший шанс.

— Нет. Её лучший шанс был со мной — со мной и её отцом. Но ты позаботилась о том, чтобы он ушёл, ненавидя за то, что у меня даже не хватило духу сказать ему в лицо, что между нами всё кончено.

Чувствую, как наворачиваются слезы, но не хочу плакать. Только не перед ней. Я не позволю матери забрать мои слёзы вместе со всем остальным.

Поэтому стискиваю зубы и сдерживаю бурные грозящие вырваться наружу эмоции. Но даже несмотря на то, что я не позволяю себе выплеснуть свои чувства, я цепляюсь за гнев — за моего так хорошо знакомого старого друга.

— За что ты меня ненавидишь? Зачем забрала единственную любовь, которая у меня когда-либо была? Почему, мама?

Она на мгновение хмурится.

— Ты думаешь, я тебя не люблю, потому что не говорю этого вслух? Я пыталась подготовить тебя к реальной жизни. Он был сыном осужденного наркоторговца. Ты хотела бы такого для своей дочери? Это сделало бы тебя счастливой?

Я не буду перед ней плакать. Я поплачу одна, в своей комнате, но только не перед ней!

— Я не знала, что ты беременна, когда ждала его под твоим окном. Неужели ты думала, что я не была в курсе, что он прокрадывался в твою комнату? Да ладно, Пандора. Дьявол знает больше не потому, что дьявол, а потому что стар. Я хотела тебя защитить. Мужчины никогда не меняются. Мужчины вырастают такими, какими их учат быть, а он был недостаточно хорош для тебя.

— Мужчины вырастают такими, какими их учат быть, да? Точно так же, как ты научила меня, и я выросла озлобленной, недоверчивой и ненавидящей всех? Он был другим, мама. Он заботился обо мне. Всё, чего он хотел — быть достаточно хорошим для меня, но он никогда не чувствовал себя таковым, потому что у меня никогда не хватало смелости сказать тебе, что мы встречаемся. Он думал, что не подходит мне, и ты сделала всё, чтобы в этом его убедить.

Она тоскливо вздыхает, протягивает руки и сжимает мои плечи.

— Я не могу исправить то, что сделала. Я просто надеюсь, что ты поймёшь.

Дёрнув плечом, скидываю её руки и отступаю назад.

— Я понимаю. Просто хотела бы, чтобы ты научила меня прощению, чтобы сейчас, мама, я могла тебя не только понять, но и простить. Но ты этого не сделала, не так ли? Ты научила меня ненавидеть своего отца. Ненавидеть Кенну за то, что он ушёл, хотя это ты его прогнала. Я никогда не смогу простить себя за то, что отказалась от своей дочери. Мы всё испортили, мама. И одной из этих ошибок было то, что ты не научила меня прощать. Потому что теперь… я не знаю, как это делать.

— Пан? — слышу тихий голос, а затем скрип двери позади меня.

Выражение лица матери смягчается, когда она смотрит на Магнолию. Я вижу — и видела на протяжении многих лет, — что она тоже испытывает чувство вины за отказ от ребёнка. Потому что иногда она смотрит на Магнолию так, словно размышляет о внучке, которой у неё никогда не будет и которую она никогда не увидит. Мама старается изо всех сил дать Магнолии всё лучшее, как будто это может оправдать её поступок. И я тоже — как будто это может снять вину с меня.

— Привет, Мэг, — говорю я, проглатывая свою печаль, опускаюсь на колени и раскрываю объятия.

Она врезается в меня, как пушечное ядро, и крепко обнимает, одаривая слюнявым поцелуем в щёку. Затем отстраняется и сообщает:

— Я составила список, пойдём посмотрим.

— Ладно, пошли, — говорю я, изображая волнение.

— Пандора? — голос матери останавливает нас у двери. Она выглядит такой же раздосадованной, как и всегда. — Я не могу исправить то, что сделала, — снова повторяет она шёпотом.

— Я тоже не могу, — шепчу в ответ.

— Пойдём! — дёргает меня Магнолия и тянет за руку.

— Пандора! — снова зовёт меня мать. Я останавливаюсь, закрываю глаза и поворачиваюсь к ней в последний раз. Нечто ужасное сжимает мой желудок, и нет никакого способа это остановить. Я чувствую своё кольцо на руке, которую сжимает Магнолия.

Приходи, потому что сама этого захочешь, а не потому, что тебе за это заплатят.

— Мне жаль.

Два коротких слова. Важных слова, но они не вернут мне моего парня, моего ребёнка, мой выбор, моё прошлое.