Дело петрушечника - Персиков Георгий - Страница 12

Нестор встал из-за стола и продолжил, польщенный вниманием шефа:

— Что можно сделать с куклой? Конечно, управлять ею! Кукла — не человек, она слушается только тебя, своего хозяина! Ты можешь по своей прихоти разделить ей пальцы. Или просто откусить лишний. Это, в понимании нашего убийцы, и дает ему невероятную власть над окружающей действительностью! Отсюда я делаю такое предположение касательно его портрета: преступник — взрослый мужчина, лет сорока. В юности, возможно, был помощником либо у кукольного мастера, либо у кукловода. Вероятно, он пережил какое-то насилие или травму, связанную с его наставником. И еще я могу, опять же, предположить, что у наставника не было одного пальца либо пальцы были сросшиеся. А может быть, и лишний палец был, такое тоже встречается, хотя и редко. И у убийцы появилось навязчивое желание откусить этот ненужный, по его мнению, палец.

Нестор вдруг заметил, что Лилия, не отрываясь, смотрит на него. Став пунцовым, он закончил речь:

— Ну, а еще можно допустить, что это все было частью какой-то кукольной антрепризы или местью за жестокие наказания. Но для воплощения этих желаний у него не хватило ни силы, ни испорченности. Но когда мальчик вырос, то решился воплотить несбывшиеся желания, встав на путь убийства.

Лилия захлопала в ладоши и улыбнулась. Барабанов, красный как вареный рак, поклонился и вернулся за стол. Муромцев тоже улыбнулся и сказал:

— Есть еще, Нестор, кое-какие дополнения, которые нам удалось установить.

— Какие же? — с интересом спросил Барабанов.

— В этой губернии распространены куклы-перчатки, и ручки у них сделаны иначе. А вот марионетки, у которых руки двигаются на шарнирах, водятся в западной части губернии, поближе к Европе. Такие куклы принято относить к европейской школе, французской или итальянской. Собственно, раннее название Петрушки — Рататуй, как у его французского родственника. Дорогой Нестор, я предлагаю вам посетить Л-скую ярмарку. Она сейчас как раз в самом разгаре, там вы сможете поближе познакомиться и пообщаться с местными кукловодами.

— А Лилия? — растерянно спросил Барабанов.

— Мы с госпожой Ансельм совершим не менее важную вылазку, — загадочно ответил Роман и снова улыбнулся.

Сумерки тихо накрывали город, смывая яркие краски дня серой дымкой. По пыльной улице, сторонясь извозчиков, шли Муромцев и Лилия. Девушка держалась на расстоянии от шефа, внимательно слушая его рассуждения.

— Понимаете, Лилия, — говорил Роман Милославович, разминая пальцами незажженную папиросу, — нам необходимо нарисовать, так сказать, полную картину происходящего. А для этого требуется сделать экскурс в прошлое, и тогда наверняка мы найдем недостающие кусочки мозаики.

— Но вы ведь уже пообщались с местными полицейскими, — заметила Лилия, — разве этого не достаточно? Или это ничего не дало?

— И да и нет, — ответил Муромцев, — но я имею в виду события, случившиеся лет двадцать назад. Таких старых полицейских я не встречал. Но мне подсказали, что есть в городе один кабачок, где эти старики, бывшие сыщики на пансионе, бывают. Мы сейчас как раз туда направляемся.

— И вы думаете, они вам все вот так и расскажут? — с сомнением спросила Лилия.

— Не думаю. Поэтому вы и идете со мной — красивых молодых девушек они видят редко, и я уверен, что старики не откажут вам в общении.

Лилия улыбнулась:

— Вы хотите использовать мою внешность как оружие?

— О, женская красота — это страшное оружие, поверьте, — ответил Роман Мирославович и смутился. — Кроме того, я думаю, что ваши способности помогут понять, в какую сторону вести разговор и какие именно вопросы следует задавать. Однако мы пришли.

Они остановились перед небольшим зданием, стены которого были выкрашены в грязно-желтый цвет. Краска кое-где облупилась, обнажив глиняную штукатурку с деревянной дранкой. За грязными окнами было темно. Над покосившимися деревянными дверями висела кривая вывеска «Пивная “Под орлом”», на которой черной краской был изображен двуглавый орел-могильник.

Внутри, несмотря на довольно большое количество посетителей, было тихо. С первого взгляда становилось очевидно, что это заведение выбивалось из ряда таких же питейных заведений города — пьяных драк тут не заводили, никто не валялся под лавками, не играл на балалайке или гармошке. Контингент тут был тихий и спокойный, завсегдатаи даже походили друг на друга: все пожилого возраста степенные мужчины, медленно вкушающие горькое пиво и ведущие неторопливые беседы в клубах табачного дыма. Кабатчик, который ничем не отличался от своих клиентов, стоял за полированной стойкой и протирал зеленоватые стаканы белым полотенцем.

Дверь со скрипом открылась, и в пивную вошли Роман с Лилией. В носы им сразу ударила смесь запахов кислого пива, табака и сапожного гуталина. Все разговоры мгновенно смолкли, и на вошедших сквозь сизый туман устремились несколько пар слезящихся красных глаз. Муромцев прошел через весь зал в самый дальний угол и сел за свободный стол, Лилия проследовала за ним. К ним не спеша подошел половой — такой же старый, как и посетители пивной. Он прочистил горло, подал свое щуплое тело вперед и хрипло спросил, шевеля длинными седыми усами:

— Чего изволите?

— Мне Денис Трофимович давеча рассказывал, — начал Роман, — что у вас лучшая сливовая настойка в городе. Принесите пару, будьте любезны.

— Слушаюсь. — Старик кивнул и ушел, прихрамывая на левую ногу.

Посетители, сохраняя гробовую тишину, беззастенчиво рассматривали необычную пару за столиком в углу. Роман Мирославович, в свою очередь, тоже изучал трактирных завсегдатаев. Наконец он встал и опустился за соседний стол, за которым в одиночестве сидел сгорбленный старик в старом форменном кителе. Тот сжимал в руках наполовину порожнюю пивную кружку и, не отрываясь, смотрел на Ансельм. Лилия последовала за Муромцевым, сама отодвинула стул и села рядом со стариком. Тот вздрогнул и, поставив кружку на стол, раздраженно спросил Муромцева:

— Что вам угодно, пан ревизор? Нам с вами не о чем разговаривать! Наш город хоть и не Питер, но весьма дружный и иуд вы здесь не найдете!

По пивной прокатился одобрительный ропот, который тут же стих, так как Лилия, к всеобщему удивлению, положила руку на морщинистую кисть старика и низким, певучим голосом вкрадчиво, но довольно громко сказала:

— Ну что вы! Мы вовсе не хотим вас спрашивать про ваших товарищей! Только про убийц.

Старик попытался убрать руку, но она словно приросла к столу, накрытая миниатюрной ручкой Лилии.

— Ведьма! — прошептал в ужасе старик. — Чур меня, чур! Господи Иисусе, а я, старый пень, не верил, что с Питера ведьму притащили столичные сыщики!

Роман Мирославович посмотрел на Лилию — девушка улыбалась какой-то неестественной, жуткой улыбкой, и ему тоже стало не по себе.

— Тсс, тише, — шептала тем временем Лиля старику, поглаживая его руку, — это будет наш с вами маленький секрет, про ведьму. Хорошо? Вам нужно лишь вспомнить убийства, что были лет тридцать назад. Слушайте внимательно: ярмарки, куклы, балаганы. Что вы помните?

Старик помедлил, смотря Лилии прямо в глаза, и тихо ответил:

— Нет, ничего такого не было, не припоминаю. Ярмарка, оно да, конечно. Воров там ловили, конокрадов. А куклы… какие еще куклы?

— Среди ваших подследственных был четырехпалый? Или шестипалый? — продолжала Ансельм. — Старое дело, давнишнее, лет двадцать назад. Может, кукловод ярмарочный? Или что-то с пальцами связанное было? Отрубили или откусили в драке?

Старик наконец освободил руку и принялся нервно теребить длинный ус, покачивая головой.

— Нет, ничего не помню, — ответил он, оглядывая трактир.

Бывшие сыщики, которые прекрасно все слышали, тоже пожимали плечами.

— Однако, — сказал он вдруг, — лет тринадцать назад был один случай в местечке Х.

— Что именно? — спросил уже Муромцев, доставая блокнот и карандаш.

— Мишка Грек на ярманке в секу два пальца проиграл Игнату Музыканту. Там же топором их себе и оттяпал. Правда, потом они повздорили и Мишка этим топором Игнату череп раскроил.