Без памяти (СИ) - Мейер Лана - Страница 26

— Как ты можешь? — вспыхивает она, и на бледных щеках снова горит румянец. — Как можешь говорить о любви, прощении, защите и вести себя со мной как животное?

— Моя милая девочка… — вкрадчиво начинаю я. — Ты забыла кое-что еще. Тебе нравилось кончать с этим животным. В сексе у нас никогда не было разногласий, и я не сделал ничего нового.

— Ничего нового? Ты уверен? — понизив тон, шипит Тея. — Не делай из меня дуру, Леон… — она сбивается, мучительно покраснев. — Я чувствовала, как…как ты… как он…

— Смелее, Ми. Называй вещи своими именами, — невозмутимо подбадриваю я стушевавшуюся скромницу.

— Я уверена, что все еще девственница, — на одном дыхании восклицает Тея. Глаза горят праведным гневом, на губах торжествующая улыбка. — А значит все твои россказни про брак и мою сексуальную озабоченность — полная чушь.

— Не все еще, а снова. — Арктическим тоном отзываюсь я.

— Что значит снова? — устав удивляться, она смотрит на меня, как на сумасшедшего.

— У меня были очень веские причины сомневаться в твоей верности, — отставив бокал в сторону, я неторопливо поднимаюсь из-за стола.

Почувствовав опасность, Алатея вжимается лопатками в спинку стула и скрещивает руки на груди. Типичная защитная поза. Бессмысленная и бесполезная. Преодолев разделяющее нас расстояние, я встаю за ее спиной и опустив ладони на дрожащие плечи, несильно сжимаю пальцы. Дернувшись, она пытается сбросить мои ладони. Я давлю сильнее, буквально припечатывая ее к стулу.

— То есть я не только убийца, но еще и шлюха? — вместо того, чтобы благоразумно заткнуться, Тея впадает в истерику. — Отравила тебя, обворовала, трахалась за твоей спиной, а ты не придумал лучшей расправы, чем восстановление девственности? Думаешь, если зашил меня, то перестанешь быть рогоносцем? Да ты просто смешон.

— Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда я снова тебя порву, — наклонившись, вкрадчиво шепчу я, до синяков впиваясь пальцами в нежную кожу.

— Мне больно. Перестань.

— О да, тебе будет больно, и я не перестану, — скользнув ладонями в вырез платья, жадно сминаю упругую грудь. — Искупление кровью, Эмили. В моем мире грехи отпускаются только так.

— Ты безумен, Леон, — она обреченно всхлипывает, больше не пытаясь бороться со мной, а в следующее мгновение теряет сознание.

— Проснулась? — заметив, как затрепетали ее ресницы, я провожу большим пальцем по припухшим губам. Смотрю на разметавшиеся по подушке волосы, и зарывшись в них лицом по-звериному вдыхаю нежный фруктовый аромат.

Закрываю глаза, пытаясь воссоздать в памяти образ единственной женщины, способной пробуждать во мне одержимое желание, но ни черта не выходит. Эмили ускользает от меня все дальше и дальше.

Я больше не вижу ее.

Даже во снах.

Даже на многочисленных портретах.

После стольких лет… почему сейчас, Ми? Не смей меня бросать. Она — ничто, подделка. Я никогда не променяю тебя на нее.

— Леон? — зовет низкий спросонья женский голос, вторгаясь в мысленный монолог. Знаю, это безумие, но раньше Эмили отвечала мне. Я мог говорить с ней часами, не задумываясь о том, как далеко может завести моя сумасшедшая одержимость.

— А кого еще ты ожидала здесь увидеть? — открыв глаза, встречаю устремленный на меня затуманенный взгляд.

— Я снова вырубилась? — проигнорировав вопрос, Алатея едва заметно хмурит брови.

Я киваю, медленно стягивая с нее одеяло и медленно веду костяшками по ее оголенному плечу, замечая россыпь разбегающихся мурашек, следующую за моей рукой.

— Сколько я спала?

— Десять часов, в предыдущий раз — шестнадцать. Идешь на поправку, любимая, — ухмыляюсь я, очерчивая кончиком пальца окружность обнаженной груди. Сначала одной, потом другой, наблюдая, как остро реагирует ее тело на малейшие манипуляции. Розовые соски мгновенно сжимаются в комочки, с губ срывается шумный выдох. Видимо сделав выводы из недавнего опыта, Тея не закрывается, не пытается отстраниться, смиренно принимая свое положение.

— Ты все время был здесь? — осмотрев уже знакомую спальню, она снова переводит взгляд на мое лицо, затем бегло сползает вниз.

— Разумеется, нет. Твой сон и без меня есть кому сторожить.

— Почему ты голый? — удостоверившись, что на мне нет никакой одежды, Тея неприязненно поджимает губы. Насчет смирения, я, похоже, поторопился.

— У меня нет привычки забираться в супружескую кровать в смокинге.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — отвернувшись, Тея устремляет взор в потолок, опуская руку на мою ладонь, играющую с острым соском.

— С чего бы? Это и моя кровать тоже.

— Мне неприятно, убери, — вцепившись тонкими пальцами в мою кисть, Алатея отбрасывает ее прочь, а второй рукой тянет на себя одеяло.

Жалкая попытка сопротивления приводит к обратным действиям. Скинув одеяло на пол, я перехватываю хрупкие запястья и навалившись на Тею сверху, вытягиваю ее руки над головой.

— Я вижу, кому-то нравится просыпаться связанной, — раздраженно рычу в плотно сжатые губы.

Ее взгляд горит ответной яростью, дыхание частит, а зрачки медленно поглощают радужку, не оставляя сомнений — она взбудоражена происходящим не меньше.

— Любишь принуждение, малыш? Заводят доминирующие самцы?

— Меня заводят адекватные здравомыслящие мужчины, но ты к ним явно не относишься, — брыкаясь подо мной, дерзит маленькая ведьма.

— Ты не поняла, это был не вопрос, — ядовито смеюсь я, разводя коленом ее ноги. — Я озвучил твою сущность, дорогая жена.

— Дорогих жен берегут, а не… — она не договаривает, ощутив прикосновение раскалённого члена к своей промежности.

— Ошибаешься, детка. Дорогих жен ебут, и чем чаще, тем дороже они становятся, — усмехнувшись, делаю поступательное движение бедрами, скользнув каменным стволом по нежной плоти.

— Ты мне омерзителен, — заерзав задницей по простыни, Тея только усиливает трение.

— Много болтаешь. Соскучилась по моему члену в твоей глотке? — Глаза Теи распахиваются шире, с губ срывается невнятный возглас. Кажется, она против, но кто ее спрашивает? — Если не терпится мне отсосать, только скажи.

— Пошел ты!

— Обозначь куда, или я сам выберу, — продолжаю двигаться, натирая возбужденной головкой чувствительный клитор. Тея стискивает зубы и смотрит так, словно жаждет убить, но ее мокрая щелка хочет совсем другого. — Вообще, меня устраивают оба варианта, но есть еще третий. Может, трахнуть твою задницу, детка? — подыхая от желания взять сразу все, я упираюсь членом в озвученное отверстие.

— Больной ублюдок! — Тея брыкается и сыплет оскорблениями, вдавливая сочную попку в матрас. Словно это может ее спасти от моих посягательств.

— Ты под всеми ублюдками так течешь? Или только подо мной? — ухмыляюсь я, лизнув мягкие губы.

— Тебе лучше знать, — огрызается белокурая язва, отвернув голову.

— Ответ неправильный, — Скрутив тонкие запястья одной рукой, второй обхватываю шею и несильно сжимаю пальцы. Ее лоб и верхняя губа покрываются испариной, подмятое тело мелко дрожит. — Скажи, детка: только под тобой, мой бог.

— Иди к черту, Леон.

— Давай, малыш. Порадуй любимого мужа, — толкнувшись бедрами, снова надавливаю членом на пульсирующий комочек плоти. Влаги уже достаточно, чтобы протаранить нетронутую щелку одним резким движением.

Сучка упрямо молчит, словно специально напрашиваясь на наказание. Идиотка, реально же растерзаю, когда дорвусь. Совсем скоро. Блядское искушение, я почти на грани, контроль трещит по швам. Ненавижу… Почему именно она? Почему с ней? Что, сука, в тебе такого? Ты не Эмили, я отчётливо вижу, кто подо мной, и даже называть ее именем больше не могу. Не сейчас, когда сантиметр за сантиметром погружаюсь в жаркое лоно.

— Леон, пожалуйста. Не так… — хнычет Тея. — Мне страшно.

— Это расплата, малыш, — хриплю я и толкаюсь глубже, разрывая тонкую плеву.