Развод. Игра на выживание (СИ) - Коваль Лина - Страница 17

- Яна, куда? Поешь.

- Не хочу, спасибо, - бросаю гневный взгляд на сестру, которая, кажется, только повеселела оттого, что в очередной раз довела меня.

Остаток дня проходит спокойно, если не считать того, что телефон закидывает звонками моя свекровь, а я трусливо не беру трубку. Юлия Сергеевна проявляет завидную настойчивость и успокаивается только к вечеру.

Укладываю вымотанных за день детей и наконец-то остаюсь в полном одиночестве.

К папе так и не выхожу, чтобы не слышать вопросов о подписи на документах.

Еще раз перечитываю от начала и до конца исковое заявление.

В нем подробно расписано то, что брачные отношения между мной и мужем прекращены, и мы не ведем совместную хозяйственную деятельность. А также, что я, как истец, прошу суд о единоличной опеке над детьми.

Дальше указан список совместно нажитого имущества, включая ООО Газснабкомплект, собственником которого является Соболев Богдан Анатольевич.

Вся моя жизнь описана в одной примитивной бумажке, которую я снова упрямо прячу в файл.

Ночью просыпаюсь от неясной тревоги и шороха.

- Мамочка, - слышится в темноте тонкий голосок.

Резко поднимаюсь.

- Маш. Ты чего?

Дочь топает босыми ножками к кровати. Отгибаю уголок мягкого одеяла, чтобы она улеглась рядом.

Обнимаю крепко, прижимаясь. От ее волос вкусно пахнет ягодным шампунем. Это успокаивает.

Господи, как прекрасно, просто кого-то обнять!

Почему я десять лет не замечала этого?! Каких-то элементарных вещей, что можно просто повернуться ночью к живому, теплому телу?!

Я уже не говорю о сексе...

- Мама, папа меня не любит больше, потому что я кашу не ела? – спрашивает дочка, горько всхлипывая.

В груди словно невидимые стальные кольца сжимаются. Душа рвется в мелкие лоскутки, которые я стараюсь собрать и что-то ответить своему родному ребенку, который в данную минуту страдает.

- Ты чего, малыш? Ну кто тебе сказал, что папа тебя разлюбил?

- Позвони ему, - просит Маша. – Пообещай, что я всегда-всегда буду есть кашу. Даже манную. Даже комочки съем. Лишь бы он меня любил.

- Маш, папа тебя не разлюбил. И не надо ничего есть через силу, я тебе много раз об этом говорила.

- Почему он тогда не приезжает?

Сжимаю хрупкое тельце, и сама не сдерживаюсь, слезы льются бурным потоком по щекам. В этот момент я сама готова съесть любую кашу, лишь бы этот кошмар закончился. Маша вся дрожит, её боль словно по невидимым волнам передается мне.

Да гори оно всё!

Достаю телефон из-под подушки и набираю контакт, переименованный со вчерашнего дня в сухую подпись «СОБОЛЕВ».

Так проще.

- Да, - эхом раздаётся в тишине.

Молча слушаю то, как он дышит. Интересно, где Богдан сейчас?! В квартире?!

Как он питается? С кем встречается? Кто гладит ему рубашки на каждый день?

Вопросов так много, что я зависаю от калейдоскопа мыслей в своей голове.

- Яна, - зовет Даня на выдохе. Голос ровный и… не озлобленный. – Ты позвонила, чтобы молчать?!

Мотаю головой, будто он сможет это увидеть.

Муж пообещал меня уничтожить, напоминаю. А я звоню ему в два часа ночи, оправдавшись даже для себя тем, что все это ради нашей с ним рыдающей дочери. Выгляжу при этом крайне жалкой, поэтому просто передаю трубку Маше.

- Па-па, - всхлипывает дочка так пронзительно, что я лихорадочно подскакиваю с кровати.

- Да… малышка, - слышу дрогнувший голос. – Я соскучился. Очень сильно по тебе и Ване.

- Я тоже, папочка. Когда... ты приедешь?

- Скоро. Вот увидишь, совсем скоро мы встретимся.

- Папа, ты что больше не любишь маму? Нас не любишь?

- Тебя очень люблю, моя девочка. И Ваню люблю. Всех.

Слезы душат. Внутренности выворачивает наизнанку. Ничего не соображаю. Сминаю в руках ткань атласной ночнушки, а потом переступаю с ноги на ногу.

Включаю свет в ванной и захожу внутрь, прикрывая за собой тяжелую дверь. А потом слабо стекаю по ней на холодный пол. Озираюсь.

Здесь все чужое.

Здесь я чужая.

Богдан прав. До конца Соболевой я так и не стала. По крайней мере, в его понимании. Но, я уже и не Шацкая… Слишком много времени прошло.

Зависла где-то посередине и качаюсь словно тряпочка на ветру. Каждый, кто проходит мимо, дергает, а я держусь из последних сил.

А кто я вообще?! Когда я об этом всерьез задумывалась?!

Почему мне все указывают, что делать? Почему сестра вправе говорить о моих недостатках и оскорблять отца моих детей? Когда я что-то в себе упустила, раз позволила такое?!

Голос за стенкой стихает, и я поднимаюсь. Умываюсь теплой водой, спешу обратно в комнату.

Маша спит, а экран телефона погас.

Утро начинается с того, что я сама не заметив, спросонья отвечаю на звонок свекрови.

- Яна, здравствуй. Скажи мне, пожалуйста? Я тебя чем-то обидела? Почему ты мне не отвечаешь?

- Доброе утро, Юлия Сергеевна! Я... не знаю. Извините, - проговариваю искренне.

- Если я чем-то обидела, прошу прощения. Я на коленях перед тобой стою, дочка. Поговори, пожалуйста, с отцом. Умоляю.

Дальше, словно в тумане слушаю её стенания и просто поверить не могу, что мой родной отец на такое способен…

Глава 17. Яна.

- Как ты мог, папа? – залетаю к родителям в спальню в совершенно ужасном виде. Мама ошарашенно смотрит.

Мои волосы разметались в беспорядке по плечам. Я даже не умылась и халат не накинула. Чуть снижаю собственную громкость, чтобы дети не проснулись.

Отец тут же вскакивает и сонно пытается разглядеть циферблат на часах, лежащих на комоде. Накидывает верх от пижамы и надевает очки.

- Ты что кричишь, Ян? Тебе плохо опять? – непонимающе хмурится.

Расслабленно зевает.

Я просто поверить не могу. Он такое сотворил и спокойно спит. Ему даже кошмары не снятся?!

Рассматриваю папу. Ему давно за пятьдесят. Голова седая, рассудительные глаза, на лице ухоженная борода. Жизнь научила его быть жестким и предприимчивым. Но ведь не до такой степени?!

- Мне ужасно. Ужасно оттого, что ты натворил, - произношу одними губами.

Внутри шок.

Непонимание.

Ужас.

И боль оттого, что теперь дороги назад нет.

Война папы и моего мужа преодолела отметку. Отсек в прошлую жизнь заперт.

Теперь навсегда.

Я даже не успела выбрать, по какую сторону баррикад остаться. У меня это право отняли безжалостно.

- Да что случилось-то, ты можешь сказать? – нервно смотрит на маму и снова разворачивается ко мне.

Прикрываю лицо руками и реву.

Мой отец – бездушный человек.

- Ты правда отменил операцию Ане Соболевой?! У нее отобрали квоту в последний момент. Даже за деньги отказались оперировать.

Лицо папы практически не меняется, только брови немного приподнимаются.

Он не возражает. Стискивает зубы.

- Я поверить не могу, - шепчу, мотая головой.

- Я как мужчина должен был отомстить за тебя, - произносит мрачно.

- Папа. Это жизнь другого человека. У Ани дочка трехлетняя. Ты о ней подумал?

- Яна, - вскидывает он руку.

- Папа…

Зажмуриваю глаза и веду по лицу пальцами, активно растирая его.

- Яна, ты не в себе. Я сейчас позвоню Олегу, - слышу тихий голос.

- Я в себе, - кричу, чувствуя подступающую тошноту. – Отстань от меня.

Зажимаю рот рукой, бегу в ванную комнату, примыкающую к моей спальне. Склоняюсь над унитазом и оставляю там всё, отчего организм инстинктивно избавляется. Я физически не выдерживаю эту правду.

Наизнанку выворачивает от мерзости, которая окружает.

Сняв ночнушку, встаю под ледяную воду, чтобы хоть немного прийти в себя. Затем растираю тело теплым махровым полотенцем.

- Ты не беременна? – говорит отец, когда я оказываюсь в спальне.

- А то что? – взрываюсь. – Вычистишь меня под наркозом?

Отец не отвечает.

- У тебя нервный срыв, - произносит успокаивающе, поглаживая по спине.

- У меня все нормально, - вырываюсь.

- Тогда как объяснить, что документы до сих пор не подписаны?! – указывает на стол, где подготовлен файл с заявлением.