Господин следователь (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 28

Внизу, в вестибюле, рядом со служителем, которого я принимал за швейцара, сидел на табурете мужчина в форме чиновника почтового ведомства, в запыленной шинели, выглядевший усталым, с каким-то небольшим пакетом на коленях.

— Вот, господин курьер — его благородие Чернавский явился, — сообщил служитель.

— Господин Чернавский? — уточнил курьер, вставая со своего места.

— Именно так, — кивнул я, слегка удивившись. Что за курьер такой?

— Коллежский регистратор Милашкин, — представился чиновник. — Чиновник для особых поручений канцелярии Его Высокопревосходительства Новгородского губернатора. Я уполномочен передать вам послание из канцелярии небольшую посылку. Будьте добры — распишитесь в квитанции.

Продолжая удивляться, я оставил автограф в отпечатанном типографским способом листочке, куда были внесены мое имя, фамилия и должность, забрал пакет с сургучной печатью и посылку — тоже с печатью.

Курьер вскинул руку к фуражке и вышел, а я принялся рассматривать пакет. Действительно, указано, что получатель — коллежский секретарь г-н Чернавский Иван Александрович, а отправитель — канцелярия Его Высокопревосходительства губернатора. Странно. Не помню, чтобы корреспонденцию доставляли со специальным курьером. Не по чину мне такие письма получать. И не помню, чтобы в окружной суд что-то доставлялась курьерами. Имеется государственная почтовая служба, вся корреспонденция поступает в Череповецкую почтовую контору, а уже потом почтальон приносит в канцелярию. У нас-то вообще интересно. Официальные бумаги, что идут к нам из Санкт-Петербурга, из судебной палаты, делают изрядный крюк — сначала отправляются в Новгород, а уже оттуда приходят к нам.

А частные письма — и отца, и матери, приходят по моему домашнему адресу — г-ну Чернавскому, город Череповец, улица Благовещенская, дом вдовы коллежской асессорши Селивановой.

Спросить что ли швейцара — то есть, служителя? Он-то здесь все про все знает? Но отчего-то постеснялся задавать вопросы э-э обслуживающему персоналу.

Поэтому, просто прошел в свой кабинет и вскрыл казенный конверт. А в нем оказалось письмо отца.

'Мой дорогой сын Иван. В связи с отсутствием непосредственного начальника губернии, я уже месяц исполняю обязанности губернатора. Две недели назад на мой стол легло прошение череповецкого исправника, в котором он испрашивает награду для судебного следователя Череповецкого Окружного суда коллежского советника Чернавского Ивана Александровича. Позволю себе процитировать: 'Повинуясь внутреннему чувству долга и уважения к законодательству Российской империи, судебный следователь проявил истинную храбрость и отвагу при задержании опасного преступника, признанного в ходе расследования убийцей — Шадругова Николая, крестьянского сословия, убившего из ревностных побуждений своего соперника.

При этом, господин Чернавский спас жизнь городового Фрола Егорушкина, голова которого вошла в опасную близость с поленом, коим был вооружен вышеозначенный преступник.

Покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство возбудить ходатайство перед Министерством юстиции, в ведении которого состоит Череповецкий суд, о награждении судебного следователя И. А. Чернавского соответствующей наградой'.

Отвечу сразу — я мог бы своей властью отправить ходатайство в Министерство юстиции, минуя товарища министра внутренних дел, в чьих полномочиях является передача документов из нашего ведомства в иные и прочие, но я не хочу сам принимать такое решение, чтобы у окружающих не сложилось впечатления, что я каким-то образом влияю на карьеру своего сына. Поэтому, сообщаю, что ходатайство череповецкого исправника будет лежать и дожидаться возвращения Его Высокопревосходительства г-на Мосолова. Решение должен принять Александр Николаевич.

Надеюсь, ты все правильно поймешь и не обидишься на меня.

Не скрою — когда я читал ходатайство, меня охватила гордость за своего сына. Но, разумеется, как отец, я очень переживаю за тебя. Прошу прощения, но я, по своим каналам, навел дополнительные справки по делу о задержании Шадрунова.

Очень тебя прошу, дорогой мой сын:

Во-первых, не соваться туда, где должны обойтись иными силами. Задержание уголовных преступников должно осуществляться полицейскими, в крайнем случае — жандармами или солдатами. Каждый должен выполнять то дело, к которому он приставлен.

Во-вторых, если уж ты бросаешься на вооруженного преступника, не хватай полено, даже если оружием самого преступника является точно такой же предмет, а используй оружие, сообразно своего положения. В той посылочке, что прилагается к письму, ты найдешь именно то, что тебе нужно. Но лучше, если эта вещь тебе бы никогда не понадобилась.

В-третьих, я очень тебя прошу не сообщать Ольге Николаевне о том инциденте с поленом и задержанием преступника. Надеюсь, что никто из наших череповецких знакомых не поставит твою матушку в известность.

Засим прощаюсь. Твой любящий отец.

p.s.

Ты уже стал взрослым, к тому же — ты нынче чиновник, и я не могу попросту снять с тебя штаны и как следует выпороть. А жаль.

Еще раз — я тебя очень люблю.

Отец.

p.p.s.

Прежде чем пользоваться моим подарком, настоятельно рекомендую вначале посоветоваться со знающим человеком'.

Распаковав сверток, обнаружил в нем бумажную коробку, а в ней — деревянную шкатулку, запертую на замочек. И ключик рядышком. Повернув ключик, поднял крышку.

Красота! В специальном отделении небольшой револьвер, восемь толстеньких патронов, шомпол. Вот так вот — отец, высокопоставленный чиновник Российской империи запросто посылает с курьером револьвер своему сыну. Читал, конечно, что до революции оружие можно было покупать в магазине без регистрации, но относился к этому с сомнением. Оказывается правда.

Револьвер удобно лег в мою руку. Это у нас что за модель? Какой-нибудь «браунинг» или «наган»? Не знаток я оружия. Разберусь, конечно, машинка не сложная, но пусть толковый человек все разъяснит. Вот, пойду нынче к Ухтомскому, чтобы узнать — не выяснили чего городовые, его и расспрошу. Должен Антон Евлампиевич в оружии разбираться.

Я засунул револьвер в карман форменного сюртука. Оттопыривается. Не поленился, подошел к стене и примерил оружие к карману шинели. Уже лучше.

Раздался стук в дверь.

— Да-да, войдите, — разрешил я, торопливо отступая к столу и убирая револьвер в ящик.

В кабинет вошел доктор. Я в прошлый раз только отметил, что эскулап мужчина достаточно полный. Но статский советник Федышинский был таков, что когда он прошел внутрь, в кабинете сразу же стало меньше места.

— Доброе утречко, господин следователь, — поздоровался доктор, усаживаясь на стул для посетителей. Стул жалобно заскрипел, а доктор, не обращая внимания на стон мебели, сообщил: — Я тут неподалеку по делам был, решил, что сам к вам зайду, занесу акт осмотра. Чего вам курьеров слать или самому ноги топтать?

Наш нештатный судмедэксперт протянул мне листочек. Бегло почитал. Ну да, все именно так, как мне и представлялось. Удар нанесен точно в сердце, лезвие его не просто пробило, а вышло насквозь, с другой стороны тела. Спину-то я не видел, но доктор все осмотрел. Ширина и глубина раневого канала совпадают с параметрами орудия преступления, которое я нашел в избе старика. Угол — около пятнадцати градусов. То есть — удар нанесен сверху вниз. Значит покойный Долгушинов в этот момент сидел.

Еще бы к этим данным да подозреваемого. Может, эскулап что-то подскажет?

— Михаил Терентьевич, — обратился я к доктору, вспомнив его имя и отчество. — Ежели удар точно в сердце, может быть убийцей профессионал? Мясник там, или какой отставной военный?

— Вы еще скажите — хирург, — фыркнул доктор. — Хирургу таких ударов наносить нет надобности. И мясник, сударь вы мой, по- другому скотину колет. Либо по башке обухом бьет, а потом горло режет, либо по сердцу тычет. Но у человека и у скотины строение разное. Мы-то, как известно, прямоходящие, а животина она в горизонтальном положении ходит. А военные… Я, перед тем, как на статскую службу податься, военным врачом двадцать лет отслужил, до главного врача дивизии дослужился. Так вот — так точно никто ударить не может. Вот, если на тренировке по штыковому бою, случайно — это возможно.