Чисто убойное дело - Луганцева Татьяна Игоревна - Страница 11

– Все условия пропишем в договоре, – кивнул Тимофей.

– Надеюсь, мне никто не будет ставить палки в колёса. Я сделаю новое, исключительно эротическое шоу. Согласны? Именно эротическое! Может даже я сама выйду на сцену. Обнаженной.

Тимофей вытер пот со лба.

– Это будет сногсшибательно! Это – обеспеченный аншлаг. Круто!

– Но у меня условие: на премьере должен присутствовать Мартин Вейкин. Сидеть в первом ряду. Идёт?

Яна старалась сохранять ледяное спокойствие, поэтому она улыбнулась и спокойно ответила:

– Отлично! Думаю, он не разочаруется. Ну что же, по рукам? Завтра мой юрист составит контракт, и я пришлю вам для ознакомления. А теперь позвольте откланяться. – Она встала с кресла, а следом за ней встал и Тимофей.

Бывшая балерина улыбнулась на прощание, но ее улыбку нельзя было назвать дружеской.

Уже садясь в машину Яна почувствовала, как ее кинуло в жар – это подскочило давление. Да, она не молодела…

Тимофей даже боялся на нее смотреть. Он видел, что Яне явно нехорошо.

– Я же говорил, что не надо к этой балерине ехать. Зачем ты вообще это затеяла? На кой она тебе сдалась?

– А вдруг она действительно поставит нам классное представление? Представляешь!

– Представляю. Но она ведь не только поставить, но и подставить тебя может. Из вредности и желания отомстить.

– Может. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Кстати, у меня где-то под ёлочкой растёт бутылочка виски… – Яна полезла на заднее сиденье, где в свое время припрятала бутылку. – Ага, вот она! – радостно воскликнула Цветкова и ободрала руку о колючую ветку. – Чёрт! Будешь?

Тимофей тяжело вздохнул:

– Душа моя, я за рулём.

Яна сделала два больших глотка из горлышка.

– А ты садистка, – покачал головой Тимофей.

– С Новым годом! Скажи, а кто красивее: я или Ольга?

– Ну… вы же разные. Это вопрос вкуса, – начал вилять Тимофей.

– Я тебя спрашиваю – я или она? Говори, как есть.

– Тебе важно моё мнение? Я могу говорить только за себя.

– Говори как на духý. Ну, я жду… – И Яна приложилась к бутылке еще раз.

Мотов многозначительно помолчал, а потом кратко бросил:

– Федосеенко.

Яна вытаращила на него голубые глаза:

– Ты что, бессмертный? Поясни.

– Если речь обо мне, то для меня ты, Яночка, очень экстравагантна. Я и сам грешу некоторой… – он пригладил свои торчащие во все стороны волосы, – неординарностью. Но ты – это что-то с чем-то!

– Думаешь балерина лучше?

– Не думаю. Но из двух зол выбираю то, которое меньше знаю. Вы обе героини не моего романа. Прости.

– Эх, Тимофей, Тимофей… – Яна снова поднесла бутылку к губам.

– Да заканчивай ты пить! Ты два дня в Питере, а еще не виделась с Мартином.

– У меня дела. Ты сам мне велел что-то решать с Центром. Вот я и решаю.

– Вижу я как ты решаешь. Стала объезжать бывших Мартина. Что у тебя за интерес вдруг пробудился к делам давно минувших дней?

– Да нет никакого особого интереса. Хотя нужно отдать должное Мартину – есть у него вкус к женщинам талантливым и красивым.

– Это ты о себе?

– И о себе тоже. Решено – едем к Мартину! Дорогу помнишь?

– Обижаешь…

Яна закричала во сне:

– Пустите! Пустите! Не надо!!!

Она билась на кровати и наконец широко открыла глаза, тяжело дыша. В первую минуту она не могла понять, где находится, но постепенно темнота стала принимать знакомые очертания и Яна сообразила, что находится в спальне Мартина, в их общей постели.

Сердце ее билось так сильно, что казалось, сейчас выскочит из горла. Она вся взмокла, чёлка прилипла ко лбу, ее словно облили из ведра. Дрожа, она села, трясясь как в лихорадке, нащупала ногами тапочки и застонала.

Ей снился какой-то горячечный бред. Опять «Морозко»… Опять эта проклятая сказка, где она теперь Марфушка – дочка мачехина. Настенька на берегу заросшего тиной пруда крутит фуэте, считая: «И-раз, и-два, и-три…», нижнего белья на ней нет, а ее, Марфушку, бросили в грязную вонючую воду, в жидкую грязь, и она начала захлёбываться и тонуть. Собравшийся вокруг пруда народ смеялся над ней и показывал на нее пальцами:

– Гляньте, люди добрые! Невеста без места! Кожа да кости! Старая!..

В толпе она заметила Мартина. Он тоже хохотал и приговаривал:

– Хочу жениться на Настеньке, а эта мне не нужна… Настенька-Ольга Федосеенко громко смеялась, запрокидывая голову и широко разевая рот.

Кто-то схватил ее за косу и резко дёрнул. Она закричала от боли – волосы были ее собственные. От этого крика она и проснулась.

Скрипнула дверь и в спальню осторожно заглянула мать Мартина, Стефания Сергеевна, явно разбуженная криками Яны. Увидев, что Яна уже не спит, она улыбнулась:

– С добрым утром! Всё в порядке?

Стефания Сергеевна была очень интеллигентная женщина. Даже ранним утром на ней был строгий наряд: прямая твидовая юбка и тёмная кофточка в горошек с отложным кружевным воротничком. На шее в два ряда жемчуг. Стефания Сергеевна очень его уважала и считала, что дамы за пятьдесят должны носить только жемчуга – это так благородно! К слову сказать, у нее была полная шкатулка украшений из жемчуга самого разного цвета: белого, кремового, желтоватого, серого, розового, чёрного и даже редких – зелёного и голубого. Она очень гордилась своей коллекцией. Седые, всё еще густые волосы, она укладывала в аккуратную причёску и закрепляла красивым черепаховым гребнем.

– Добрый день, Стефания Сергеевна, – еле-еле произнесла Яна.

– Вижу, что не совсем для тебя добрый, Яночка.

– Простите, пожалуйста.

– А где Мартин?

– В Москве. Уехал, чтобы попрощаться с тобой. Эй, Яночка, ты что?! – заволновалась Стефания Сергеевна, увидев, что Яна рухнула без чувств на подушку.

Она бросилась на кухню, налила из-под крана холодной воды, набрала полный рот и обрызгала Яну.

Цветкова открыла глаза и простонала:

– Почему? Что я сделала не так?..

Стефания Сергеевна низко наклонилась к ней.

– Ты о чем, дорогая?

– Почему он меня бросил?

– Кто бросил? – не поняла Стефания Сергеевна.

– Да Мартин же!

– Попей водички, Яна, приди в себя. Тебя никто не бросал. С чего ты это взяла?

– Вы же сами сказали «попрощаться».

Стефания Сергеевна обернулась к двери и крикнула:

– Тимофей! Можно вас на минуточку!

В спальню вошёл лохматый и помятый, с виноватым видом и в женском халате, Мотов. Стефания Сергеевна схватила его за руку:

– Тимофей, объясните вашей начальнице, что происходит. Мы с ней не можем понять друг друга.

– Ты как? – спросил Тимофей Яну.

– Меня Мартин бросил, – прошептала она. – Я чувствовала… – Она хлюпнула носом.

– Да что ты такое говоришь, Яна?! Как тебе такое на ум пришло! – заволновалась Стефания Сергеевна. – У него срочная командировка. Сказал, что на неопределённый срок. Представляешь, и под самый Новый год! Он поехал с тобой попрощаться перед отъездом.

– Да? – выдохнула Яна.

– Конечно! А вот ты до него дозвонилась и наговорила кучу гадостей, – кивнул Тимофей.

– Это как? Что именно?

– Огласить весь списочек? Самым милое, что прозвучало – бабник! Напоследок ты пожелала ему и дальше ходить на стриптиз, жевать пирожные с виагрой и обливать голых девок шампанским, – сообщил Тимофей. – Я тебе рассказал про наши с Мартином шалости в молодости, а ты так подло вывалила ему всё!

– Господи, правда? Я всё это сказала? А что он ответил?

– Вряд ли Мартин мог вставить хоть слово в твою гневную речь, – покачала головой Стефания Сергеевна.

– Можно предположить, что он мог бы ответить тебе в твоем же стиле, пожелал бы, чтобы ты бегала по своим бывшим мужьям и по своим замкам, и искала себе следующего графа! – сказал Тимофей. – Но он этого не сказал и слава богу. Если хочешь знать, Мартин вообще ничего, что ты ему наговорила, не услышал! Удивлена? Да, я принял меры. Вчера ты немного перебрала. Ты начала искать Мартина по всему дому, кричала, бесновалась, словно дикая кошка. Лазила даже под кровать, надеясь найти там своего любимого. При этом, Яночка, ты не выпускала из рук полупустую бутылку и орала: «Ты где?! У очередной любовницы?! Ты от меня не скроешься, я тебя найду даже в Мавзолее!» Потом немного утихла и потребовала телефон. Я подсунул тебе стационарный. Перед этим я позвонил своему приятелю и попросил его выслушать твой монолог, не говоря ни слова. А тебе сказал, что набрал номер Мартина, а где твой мобильник понятия не имею. Ты схватила трубку и минут пятнадцать что-то кричала в трубку, порой прикладываясь для вдохновения к бутылке.