Искра (СИ) - Тараканова Тася - Страница 25

Я не знал, что влюбиться можно так быстро и просто, но потом платить за это непомерную цену. Соня исчезла в один краткий миг, как упавшая с неба звезда.

Тонкие пальцы закрыли мне глаза, и я вцепился в поднос, ощутив дрожь облегчения, пронзившего всё тело. В последнюю минуту приговоренному к смерти объявили помилование.

Соня

— Что? — я удивленно смотрела на обернувшегося ко мне Эрвина, не понимая, почему поднос трясется в его руках. — Тебе помочь?

Эрвин упрямо затряс головой.

— Завтрак, — выдавил он с трудом, — я думал, ты…

Его отчаяние вперемешку с облегчением сказало больше, чем слова.

— Не исчезла, — я ласково прикоснулась рукой к его щеке, — мне надо было одеться, а вся одежда в моей комнате, — Эрвин поцеловал мою ладонь, его губы были теплыми и мягкими.

— У меня много рубашек, и бутерброд упал, — сказал он, — только не уходи…

В наступившей тишине мы смотрели друг на друга не в силах оторваться, словно не могли насмотреться, желая взглядом проникнуть в глубину души и прорасти в ней. Наши глаза сказали больше, чем слова и прикосновения, они открыли наши сердца и связали наши души.

Слова не нужны.

Звездная песня сердец невидимой мелодией окутала нас, очаровывала, пленяла и утверждала свою магию — признание.

Я моргнула и посмотрела на кулон на шее Эрвина. Сохранил, не потерял. Когда я его сняла? Сколько дней прошло? В шкуре драконицы один день похож на другой, легко заблудиться во времени. Я сняла родовой кулон, когда улетела из Башни Ветров. Тогда еще начиналась гроза. Потом тюрьма. Её из памяти не вытравишь, врезалась, что вмятина в камень, да только память драконицы не человеческая, у нее другая мера.

При мысли о Калитке руки сжались в кулаки и огонь хлестнул по жилам. Нет. Не хочу об этом. Надо сказать главное, пока не растворилось, не ушло, не забылось.

— Эрвин, я переместилась сюда как дверница. Не знаю, как это получилось. Все произошло само собой, — я выдохнула. — Утром, укладываясь спать, я просто думала о тебе, вспоминала твой голос, твои глаза, хотела быть рядом с тобой.

— Я тоже, — хрипло ответил Эрвин, — звал тебя, смотрел на солнечный камень.

Поднос, что до сих пор разделял нас, пошатнулся в руках Эрвина.

— Чай остывает.

Почти не помню, как съела поздний завтрак, выпила кисленький чай, как очутилась на коленях Эрвина, прижалась к нему, и рассказала о том, что случилось со мной и Горынычем.

— Верг приказал нас бить плетьми. Охранники нас… чуть не убили.

Эрвин крепко прижал меня к себе.

— Я чувствовал твою боль и…постарался забрать её.

— Эрвин! — слёзы благодарности выступили у меня на глазах. Я вспомнила этот миг. Тогда мне показалось, что меня спас Горыныч.

— Ты превратила кулон в артефакт, и он помог мне. Я увидел тебя в Калитке. Мечислав поехал в Энобус, чтобы вытащить вас.

— А мы сбежали.

— Но почему ты так долго не возвращалась?

Эрвин бережно вытер пальцами мои мокрые щеки, а мне стало стыдно.

— Не… знала, как добраться до Башни.

Я утаила не только факт своей амнезии в драконьей ипостаси. Про пещеру, антракс и черного дикаря, пожелавшего со мной дружить организмами, тоже не рассказала.

Мы не заметили, как наступила ночь, но свет не включили. Он бы помешал нам обнимать, целовать, касаться друг друга.

— Соня, я знаю имя алой драконицы.

— У неё есть имя?

— Её зовут Искра. Когда мне открылось имя, по энергетическому следу я нашёл тебя…

Глубокой ночью мы уснули, чтобы увидеть чудесные сны. Мы были детьми в глазах Мироздания. Любимыми детьми, которым оно даровало право самим распоряжаться своей судьбой.

Соня

Эрвин показал мне устройство, чем-то напоминающего наш телефон. Он называл его Говорун. Примерно таким у нас умели пользоваться даже дошкольники, поэтому я не особенно удивилась этому гаджету. Вот, оказывается, о чем говорил Мечислав — устройство, скопированное с нашего телефона.

Эрвин послал Мечиславу сообщение, и на следующий день в сумерках тот появился в башне, нарушив наше уединение.

Мы, кажется, не обрадовались встрече. Слишком тягостно стало на душе при виде Княжича. Исхудавший и осунувшийся Мечислав внимательно выслушал повтор моей истории, которую я опять изложила с купюрами. Особенно это касалось огромного антракса в пещере. Черный камень являлся настоящим сокровищем, а о сокровищах следовало молчать.

Предпочитаю спокойно спать и не сожалеть потом о своей болтливости. Княжич, как любой человек, имел слабость, которую недалече с блеском продемонстрировал. Напился в хлам, что и мычать не мог. Мало ли кто может воспользоваться его слабостью? Мои одноклассницы, делившиеся секретами друг с другом, легко открывали чужие тайны. Поэтому я больше опасалась последствий доверия, чем последствий недоверия.

Эрвин не присутствовал при нашем разговоре. Когда он появился, что-то смутно отвлекло меня. А потом вдруг поймала взгляд Эрвина, который он бросил на Мечислава. Верховия научила меня видеть. Вышнев знает про отца. Зря я опасалась за Эрвина, судя по всему, Мечислав открылся сыну, и его реакция оказалась адекватной. Хотя мне казалось, что будет иначе.

Мечислав вдруг тяжко вздохнул. Усталый голос и рассеянный взгляд в пустоту.

— Веригла приглашал на Каменный Молот, не хотите участвовать?

Сердце екнуло от предчувствия. Опять эта песня про гонку!

— У нас нет драконов, — ответил Эрвин.

— Я знаю. — Мечислав не притронулся к стакану с водой. — Это можно исправить.

— Ты хочешь, чтобы мы..., — Эрвин не договорил, потому что Мечислав поднял голову и тихо произнес.

— Я предлагал вам укрыться в башне, здесь можно долго жить. Один день похож на другой, на третий, на двадцатый, на…

— Но обстоятельства…

— Одной гонки тебе хватило на всю жизнь?

— Соне грозит опасность.

Мечислав тяжело вздохнул.

— Тебе тоже, сын, — голос Княжича прозвучал ровно, а Эрвин вздрогнул, исподлобья бросил на меня настороженный взгляд с затаенным упреком. Не моя тайна была про отцовство Княжича, поэтому промолчала. Всё-таки хорошо, что они разобрались, кто кому Вася.

— Небезопасность — это, как ни странно, свобода.

— Ты говорил, нам надо спрятаться, — сказал Эрвин.

Горький кивок и рассеянный взгляд на нас.

— Получилось?

Кого спросил Мечислав? Нас? Себя?

Разбушевавшийся ветер стучался в окна, желая ворваться внутрь, перевернуть, перемешать всё вокруг. На перекрестке дорог выбор приходится делать всегда.

— Иногда, чтобы жить, требуется гораздо больше мужества, чем умереть.

— Молот — серьезная гонка, — сказал Эрвин.

— Я ее выиграл, — тускло произнес Мечислав.

За окном, кажется, начинался дождь. Тоскливая холодная морось, которую едва замечаешь, обсыпающая холодной пудрой лицо и руки. Но стоит забыть, что она есть, как озябнешь и потеряешься в серой мгле. И хоть волком вой от глухой беспросветной тоски.

Повидавшись и поговорив с нами, Мечислав стал собираться в Дром. Он долго пробыл в Энобусе, а в Дроме накопились дела. Узнав о том, что Мечислав уезжает, я поднялась к нему.

— Мне надо отправить письмо. Конверт чистый есть?

Конверт нашелся. Загородившись спиной от Мечислава, я вытащила из кармана помятое письмо и списала с него адрес. Конечно, Мечислав увидит адресата. Но отчитываться перед ним не собиралась.

— Как быстро дойдёт письмо?

Мечислав устало потёр виски.

— Сегодня или завтра утром. Тебе что-нибудь привезти?

— Пирожных или тортик. Когда вернешься?

— Постараюсь завтра к вечеру.

Через пару дней на черном Громе в гости пожаловал Добромир, посадив дракона на площадь перед башней. Услышав шум, я открыла окно, оказавшись свидетельницей его приземления, и застонала в голос.

Высокий, статный, словно Бог, Добромир, затянутый во все черное, уверенно соскользнул с седла и оглянулся. Сердце екнуло, когда я, прячась за занавеской, поймала его ищущий взгляд. Что теперь будет?