"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 90

– Какие страшные рубцы… – тихо сказала она. – Ты обжегся?

Он покачал головой.

– Это… Это как будто кто-то стер твою судьбу. Совсем. Ты поэтому приходил к дяде? – Она сильней вцепилась в его руку.

Сам дурак, сам поставил себя в это дурацкое положение. Нельзя оставаться с ней, нельзя ей все объяснить – это сделает ее несчастной. А если уйти, она будет думать, что… в общем, все, как говорил ее дядя. Неужели предвидел заранее? Но ведь это тоже сделает ее несчастной, оскорбит, причинит боль.

Зимич бросил стольких девушек, но ни одна из них не переживала из-за этого больше недели (кроме дочки булочника, но та переживала очень своеобразно). Среди них были и девственницы. Почему сейчас ему кажется, что он совершит подлость, которой никогда себе не простит? Почему этот разрыв будет так похож на предательство?

Но куда большим предательством было бы рассказать ей все как есть, оправдаться, переложить решение на ее плечи… И не только решение: свое отчаянье, свои сомнения, свою судьбу… Которую кто-то стер с его ладоней. Кто-то? Он сам стер ее со своих ладоней, сам, и винить в этом некого.

Да, Зимич не сомневался: она бы предпочла все знать. Более того, если он оставит ее, она придумает себе что-нибудь такое, только гораздо романтичней, красивей. И можно даже помочь ей в этом, сочинить историю о какой-нибудь высокой миссии спасения мира, которая требует срочного его присутствия на другом конце Млчаны… Такие истории Зимичу придумывать не впервой: ни одна девушка не ждала его с «войны» больше двух недель.

Только… На этот раз не пройдет. Любую девушку можно обмануть, они рады быть обманутыми, но эта… Она поверит, потому что захочет поверить, но в глубине души будет знать, что ее обманули.

– Ну, так уж сразу и стер… – Зимич улыбнулся краем губы. – Вот увидишь, скоро шрамы сойдут, и судьба будет лучше прежней. Я просто обжегся, да… Ничего страшного на самом деле.

– Ты лжешь мне. – Она провела пальцем по его ладони, а потом прижалась к нему, обхватила за шею. – Но если не хочешь говорить – не говори. Я потом… догадаюсь сама. Я же внучка колдуна.

Три дня пролетели в горячечном дурмане, в котором сон был коротким и чутким, ласки – утомительными, близость – надрывно недостаточной. И иногда казалось: вот оно, пресыщение, дальше попросту невозможно, но проходила минута, и пресыщение сменялось новым голодом.

Милая, милая! Никто еще не изливал на Зимича столько нежности, столько самой искренней, самой чистой на свете любви. Милая, она соединяла его духовное и телесное в совершенную гармонию, и никогда еще он так сильно не желал эту гармонию сохранить.

Тем холоднее и темней показался мир за пределами ее спальни. Тем более пустой и неуютной стала комната над пивной, тем ненавистней книга о змеях, которую надо было прочесть к следующему утру.

Зимич собирался выспаться, но постель не согревалась теплом только одного тела, белье казалось сырым и жестким. Он знал, чувствовал, что ей тоже холодно и неуютно, ее постель тоже кажется пустой: потому что в ней некого обнять.

А часов в одиннадцать утра, едва Зимич задремал, в дверь постучали: пришел Борча.

– Извини, я не знал, что ты еще спишь… – он попятился и попытался открыть захлопнувшуюся за спиной дверь, но ему слишком мешали и плащ, и стопка книг в руках.

– Считай, что я уже не сплю. – Зимич откинул одеяло и сел, тряхнув головой.

– Ты куда-то пропал, и я волновался. У меня много новостей, которые могли бы показаться тебе интересными.

– Садись. Сейчас я оденусь, велю принести горячего меда, что ли… Хочешь горячего меда?

– На улице все еще очень морозно, в библиотеке замерзли чернила и невозможно писать… Лекции в больших аудиториях отменили…

– Ты хочешь меда? – терпеливо повторил Зимич.

– Да, конечно, горячий мед помог бы мне от простуды…

– Боюсь, ничего кроме кулебяки на завтрак нам не подадут.

Он не ошибся. Кулебяка была с визигой.

– Самая главная новость: наше письмо дошло до Государя. Профессора́ нашли, как его передать, минуя ректора.

Борча обжигаясь хлебал пряный мед маленькими глотками – и кашлял время от времени.

– Сдается мне, это бесполезная затея… – Зимич поморщился.

– Ну почему же? По меньшей мере, Государь будет знать, что лучшие умы Млчаны не согласны с появлением храмовников.

– От этого знания ничего не изменится. Давай вторую новость.

– Вместо факультета философии ректор открывает факультет феологии. А его деканом будет Надзирающий из Лиццы, назначенный самим Стоящим Свыше. И это еще не все. Со следующей осени деканом сможет быть только Надзирающий. Кафедру логики переименовали в кафедру мистических практик. И все до единого курсы лекций теперь должны согласовываться с Храмом. Стоящий Свыше прислал комиссию, которая изымает из библиотеки книги, не рекомендованные к прочтению. В комиссии почти пятьдесят человек. Вот, я сумел вытащить несколько книжек… Жаль, что они останутся у меня и не все теперь смогут их прочесть.

– И что профессора? Не возражают?

– Что ты! Еще как возражают! Декан философского факультета – теперь, конечно, бывший декан – предлагает даже вооруженное сопротивление.

– Да ну? И кому он собирается сопротивляться? Ректору или Стоящему Свыше?

– Вот, многие имеют ту же точку зрения, что и ты. Поэтому решено в праздник Сретения собрать как можно больше единомышленников и пройти через весь город. Разыгрывать веселые представления, ну, в общем, разъяснить людям, что конец света – это выдумки, а солнечный мир Добра – обман. И завершить процессию на Дворцовой площади. Многие студенты согласны быть актерами. И некоторые считают, что ты мог бы написать пьесы для этих представлений. Только пьесы нужно приурочить к празднику, обязательно обыграть встречу Зимы с Весной, чтобы не разочаровать простых людей. Согласись, это хорошее предложение. Никакого кровопролития, насилия, сопротивления. И Государь не сможет возразить, а только порадуется, он ведь любит праздники, толпу, фейерверки…

Тревога – неправильная, необъяснимая, мучительная – подняла треугольную гадючью головку, тронула воздух быстрым языком, кольцами холоднокровного тела обвила и сдавила сердце – как кулак.

– И если цель чудотворов и храмовников – власть над умами, а в этом постулате я еще немного сомневаюсь, то подобное представление как раз поколеблет эту власть, – продолжал Борча.

Это было хорошее предложение, честное, правильное. Наивное, а потому не заслуживающее порицания. Раз Надзирающим можно бродить по дорогам Млчаны в рубищах и завывать о конце света, почему нельзя того же ученым? Это было похоже на сказку про людоеда. И неподсудно было, не преступно… Не совсем еще бессмысленно – но опасно. Именно потому, что может что-то изменить, поколебать чашу весов в пользу здравого смысла. И хотелось сказать: «Уезжай отсюда, Борча! Беги куда глаза глядят!» Всем им хотелось сказать, «лучшим людям» университета, которого больше нет, который уже продали Храму. Никто не позволит поколебать чашу весов!

– Да, конечно. Я напишу. Но времени совсем немного, а надо успеть все подготовить.

– Ты, главное, напиши скорей. Я думаю, это должны быть небольшие пьески, чтобы их можно было показывать на ходу. И одна большая, для представления на Дворцовой площади.

Книга о змеях как раз и была той работой, которую упоминал ректор: первый раздел в ней посвящался динамике змеиного тела, подъемной силе крыльев, балансировке во время полета. Зимич читал через строчку, мимоходом просматривая подробнейшие и точнейшие рисунки. И вместо крыльев змея видел другие крылья: колесница, увитая живыми цветами и листьями, запряженная шестеркой крылатых коней, пролетает над городом. И правит крылатыми конями юная и сильная Весна. Никто не смотрит наверх, никто не видит летящей колесницы, мороз и снег окутывают землю; Зима – старая, жестокая, холодная – долго будет держать город в кулаке, но Весна уже кружится над ним, и тот, кто прислушается, почувствует ее свежее дыхание.