Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена - Страница 22

— Спасибо. Не так уж много я и выпила. А если и много… да плевать! — махнула я рукой и пошла к выходу. — И Васю за мной не посылай, — оглянулась я у выхода, где стоял его телохранитель. — Сама справлюсь, — выдохнула Васе в лицо и поцокала к машине.

Ну почему? Почему нельзя просто жить и ничего не бояться?

Почему всегда находятся люди, которые хотят тебя поиметь. Книжные пираты, телефонные мошенники, воры, маньяки, насильники, преступники всех мастей, бюрократы и чиновники, злобные тролли и просто идиоты?

— Почему, что бы ты ни имел, обязательно найдётся кто-то, которому тоже это захочется, — вопрошала я в пустоте машины.

По стеклу ритмично шуршали дворники. На улице шёл дождь.

Не знаю, обещали ли его синоптики, я давно не смотрела в прогноз, но он был очень кстати.

Как грустная музыка, когда на душе тяжело.

Как страшный фильм, когда устаёшь бояться.

Дедушкин дом встречал пугающей темнотой.

Не горели окна. Не горел фонарь над входом.

Погасло электричество? — была первая мысль. — Андрей не сообразил, как включить генератор? И свечи, наверное, тоже не нашёл, — спускалась я по лестнице, перебирая варианты.

— Андрей! — крикнула спустившись. — Ты где?

В ответ тишина.

— Андрей! — заглянув в пустую гостиную, побежала наверх. — Ты спишь, что ли? — распахнула дверь спальни.

И замерла, уже предвидя самое страшное.

Постель была заправлена. По центру лежала записка.

Из развёрнутого листа выпала крошечная сим-карта.

В его записке было всего четыре слова:

«Позволь тебя не разлюбить»

Глава 30

Одиночество чувствуется особенно остро, когда был с кем-то вдвоём, а теперь остался один.

Раньше оно меня не угнетало, я его и не замечала, мне было хорошо одной в дедушкином доме, но теперь всё безвозвратно изменилось.

Тоска и пустота.

Угнетающая пустота, в которой мне мерещился Андрей: его голос, его шаги, его фигура. Вот он хлопочет у костра, поднимает лицо и улыбается. Вот колдует на кухне и зовёт.

Не знаю, как можно привыкнуть к человеку всего за неделю, но именно по привычке я всё пыталась его позвать, что-то ему сказать, озвучить, поделиться. Искала его во сне.

Но его больше не было рядом.

Осталась лишь забытая на стуле футболка, в которую я проплакала весь вечер, пока не уснула.

И два дня категорически не хотела ни есть, ни одеваться, ни вставать, хотела уснуть и снова проснуться, когда он вернётся.

Но он не вернулся.

К обеду третьего дня меня разбудил звонок.

Звонил Езерский.

— Что-нибудь нашёл? — спросила я, с трудом разлепляя опухшие от слёз глаза.

Нехотя села, спустила с кровати ноги, нащупала тапочки и, кое-как волоча ноги, зашлёпала на кухню.

— В тех документах, что ты привезла, в принципе придраться не к чему, но я копнул глубже, решил перепроверить кое-какие цифры и кое-что действительно нашёл.

Я поставила телефон на громкую связь, потёрла лицо, потом плеснула в чайник кружку воды (на одного), включила.

Чайник закипел меньше чем через минуту. Я налила себе кофе (вот, уже привыкла пить по утрам кофе), нащупала на дне вазочки какой-то сухарик, сунула его в кружку, подула, откусила.

Езерский со свойственной ему доскональностью объяснял, где и какую информацию нашёл, в какие архивы отправил запрос.

— Согласно этим документам, — шуршал он бумагами, — тебе должна принадлежать не только та земля, на которой стоит дом, но и та, на которой расположен монастырь.

— Это как? — отложила я откусанный сухарь.

— Объясняю. Смотри, есть документ, по которому твоему деду выделили земельный надел и присвоили ему кадастровый номер. Тут никаких вопросов. Всё законно. Потом есть документ, где твой дед разделил этот надел на две части, и согласно документам межевания им присвоили номера «кадастровый дробь один» и «кадастровый дробь два». Дальше есть документ, что надел земли «кадастровый дробь два» был передан Кирсанову Илье Андреевичу. Увы, это не договор купли-продажи, а некое соглашение, назовём его условно так, согласно которому тот может распоряжаться землёй по своему усмотрению, но…

Я отставила и кружку, превратившись в слух.

— Но, — повторил Вадик, — Кирсанов должен был оформить эту землю на себя. То есть участок «кадастровый номер твоего деда дробь два» должен был получить отдельный, свой собственный кадастровый номер, владельцем которого стал И.А. Кирсанов. Не знаю, по какой причине он этого не сделал, но возвращаемся к твоему завещанию. После смерти деда ты стала владелицей земельного участка с закреплённым за дедом кадастровым номером, и сколько бы там через дробь ни было наделов — все они принадлежат тебе. А договор между твоим дедом и гражданином Кирсановым после вступления в силу твоего завещания автоматически считается аннулированным.

— Но у Кирсанова есть завещание, где эту землю он передал сыну, — сглотнула я.

— Да, я поднял и эти документы. К завещанию прилагается приличный список активов: объекты недвижимости, акции, дом, несколько наделов земли, в том числе твоя, доли в каких-то предприятиях, деньги на счетах и прочая, прочая, я не углублялся. Кирсанов оставил указание, что дом, например, целиком, остаётся его жене, а земля, тоже целиком, его сыну, разделив список надвое, но… — опять замолчал он, шурша какими-то бумагами. Я терпеливо ждала. — Но вдова Кирсанова решила оспорить завещание. Скажу тебе честно, я так и не понял зачем.

— Может, она хочет, чтобы он отдал ей эту землю, — подсказала я.

— Для этого нужно его согласие. А по суду, даже если суд примет её сторону, всё имущество тупо поделят пополам. То есть ей достанется максимум половина земли, но и ему теперь достанется половина её дома. Это бессмысленно.

— И беспощадно, — добавила я.

— Да, — согласился Вадик. — Я пока не получил доступ к материалам дела. О чём у них идёт спор, и чего она добивается мне искренне непонятно, возможно, прочитай я протоколы заседаний, картинка уляжется, но пока так.

— То есть ты можешь получить доступ к материалам их дела?

— Могу, если ты заявишь права на свою землю. По закону твою землю должны исключить из завещания Кирсанова, потому что она твоя и они не имеют на неё никаких прав, оба.

— Через суд? — сглотнула я, сомневаясь, потяну ли судебные расходы.

— Возможно, он не понадобится, потому что у нас есть все документы, подтверждающие твои права на землю, а у них нет ничего.

— Тебе не кажется, что это несправедливо? Тем более, на этой земле «кадастровой дробь два» стоит церковь. И Андрей, — я запнулась, — сын Кирсанова имеет право на землю, завещанную отцом.

Глава 31

— Пока идёт суд, а он идёт уже третий год, ничего с этой землёй он сделать всё равно не сможет, а вот тебе как раз ничего не помешает презентовать ему землю, если тебе она не нужна, потому что полюбовное соглашение, что заключил твой дед с Кирсановым, по сути, не делает его владельцем. Он не имел права вписывать землю в завещание и даже, возможно, не имел права ничего на ней строить, но этот момент надо уточнить. А вот ты можешь, например, сдать её в аренду.

— Брать деньги с бедных монахинь? — возмутилась я.

— Детка, не будь наивной. Монахини — это монахини, а местная епархия, к которой относится монастырь, организация не бедная. Редко где церкви стоят на собственной земле, храмы в городе уж точно, земля под ними принадлежит муниципалитету, они отдают её церкви в безвозмездное пользование, с условием, что та не будет получать с неё доход, то есть открывать торговые точки или вести другую коммерческую деятельность, церковные киоски не в счёт.

— Думаешь, Кирсанов старший брал с них плату?