Физрук-8: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 16

— Ну и что вы здесь делали? — спросил я, трогаясь с места. — Мало подходящее место для прогулок, а тем более — время. Через пару часов в школу.

— Мы разговаривали, — ответил братишка.

— Нашли место. Вы что, дома не могли пообщаться?

— С тонким человеком можно разговаривать только здесь и только, когда туман, — ответила Таня.

— С каким еще тонким человеком? — спросил я, чувствуя, как холодеет внутри.

Образ расплывающейся туманным клубком фигуры все еще стоял у меня перед глазами.

— Он учитель…

— Из какой школы?

— Не из школы, он учит видеть и понимать.

— Что видеть и что понимать?

— Всё.

Эта странная девочка с каждой минутой раздражала меня все сильнее. Как она разговаривает, соплячка!

— Если можно, остановите здесь, пожалуйста! — попросила Таня.

Я оглянулся. Вокруг по-прежнему была заболоченная пустошь, накрытая туманной пеленой — ни каких признаков жилья, ни даже поворота на второстепенную дорогу, которая бы вела к нему.

— Почему — здесь? — спросил я. — Скажи, где ты живешь? Я подброшу прямо к дому.

— Останови, Саша! — попросил Володька.

— Черт с вами!

Притормозив, я дождался, когда Таня выберется из салона. Оказавшись снаружи, девочка, не разбирая дороги, сошла с обочины и растворилась в тумане. Я не спешил ехать дальше — вдруг одумается — но время шло, а странная Таня не появлялась. Я вдавил педаль газа.

— Куда она пошла? — спросил я у брательника. — И вообще, откуда она?

— Из предыдущей группы, — ответил он.

— Из какой — предыдущей?

— Ну-у… наша пацанская, а до нас была девчачья…

— Была… — пробормотал я. — А куда подевалась?

— Они в этом… в интернате живут.

— Ага, и Таня эта, значит, в свой интернат возвращается сейчас?

— Она уже там.

— Понятно… А я уже было черте что подумал…

Вот, значит, как… Выходит, существует еще группа нагуалей-девочек… И почему мне никто об этом не сказал?.. Ну ладно, гражданка Шульц-Эглите, она в общем и не обязана раскрывать мне все детали проекта, но ведь и Граф промолчал, с которым мы сейчас вроде как партнеры. Или он не знает об этой группе? И почему девчата живут в интернате? Они что, все сироты?.. Или их взяли и изолировали? Сделали то, чего я как раз опасался… Правда, не очень-то изолировали, если тринадцатилетняя девочка запросто разгуливает по ночам.

— И все же я не понял, как ты-то оказался за городом? — спросил я. — И кто этот ваш тонкий человек… А, Володька, чего молчишь?..

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Брательник спал, развалившись на заднем сиденье. Ладно, отложим расспросы на потом. Сквозь туман показались огни города. Литейск потихоньку просыпался, чтобы погрузиться в повседневные дела. Катили по улицам грузовики, развозившие по магазинам свежий хлеб и молоко. Сыпали искрами с токоснимателей первые трамваи, еще почти пустые. Разрывали утреннюю тишину сирены скорой помощи — кто-то почувствовал себя плохо на рассвете.

Повернув во двор кооперативного дома, где жили Константиновы, Борисовы и Воротниковы, я притормозил, чтобы выпустить выезжающую «Волгу», обернулся, чтобы разбудить Володьку, но увидел, что на заднем сиденье никого нет. Удрал, стервец! Ну ладно, надеюсь, сеструха ему всыплет по первое число, чтобы не шлялся по ночам. Надо возвращаться домой, хотя бы кофейку выпить. День-то будет длинный. Сначала, занятия в школе, потом — свидание с Виленой, а еще я обещал заглянуть к Рунге, поделиться с Эммой Францевной своими грандиозными замыслами. А вот секцию сегодня придется отменить.

Я довел «Жигуль» лжеписателя до своего двора, сигналить не стал, сам открыл ворота, завел автомобиль за ограду и припарковал рядом со своей «Волгой». Запер дверцы, вошел в подъезд, открыл дверь квартиры. Глаза у меня уже слипались. Я понял, что одним кофе не отделаюсь, придется все-таки пару часов поспать. Скинув ботинки, я расстегнул куртку и замер… Неужели на фоне недосыпа у меня начались галлюцинации?.. Нет, это не глюки… В квартире явно кто-то есть. И этот кто-то не спешит себя обнаруживать!

Я как следует прислушался. Незваного гостя выдавало дыхание. Забравшийся в квартиру явно испугался моего возвращения, это хорошо ощущалась. Так что вряд ли это был наемный убийца. Киллер не стал бы ныкаться. Два выстрела, один из которых контрольный, в голову, и вся недолга. Скорее всего — воришка, которого я застукал на месте преступления. Только как он попал в квартиру? Влез в окно? Дверь взломана не была, я ее нормально открыл ключом. Я не стал ломать голову, мне надоели эти кошки-мышки, а просто сказал:

— Да выходи уже. Я все равно слышу, как ты стараешься не дышать, — сообщил я.

Из маленького коридорчика, который ведет из прихожей на кухню, выдвинулась фигурка метр с кепкой, ее больше. Воришка оказался пацаном лет тринадцати, по сути еще ребенок. Лыжная шапчонка, курточка, джинсы, кроссовки вполне себе фирменные. Неужто наворовал на такие шмотки? Что же тогда так примитивно попался? Я всмотрелся в его физиономию. Пацан, как пацан. Носом шмыгает, а глазенки голубые, честные. Удрать не пытается, но и на жалость давить не спешит, слезу не пускает. Видать, готов ко всему.

— Привет! — сказал я ему. — Ты зачем забрался в мою квартиру?

Глянул исподлобья, пробурчал:

— Это моя квартира.

— Вот как! — удивился я. — И прописка имеется?

— Мой папа был тут прописан…

— Стоп! Так ты — Перфильев?

— Да.

— А зовут как?

— Севой.

— Всеволод Всеволодович, значит.

— А вы знаете моего папу?

— Шапочно. Покупал обувь у него в отделе.

Перфильев-младший насупился еще сильнее.

— Они всё врут… — проговорил он. — Мой папа не вор… Он хороший, честный.

Видя, что незваный гость вот-вот распустит нюни, я быстро сказал:

— Конечно — не вор. Я знаю, дело вел капитан Киреев из отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности, а его самого арестовали.

— Значит, скоро все выяснится⁈ — выпалил Сева. — Папу скоро отпустят⁈

— Это не так просто, парень, — сказал я ему, — пока разберутся. Я не юрист, но мне кажется, что твой отец должен подать на апелляцию…

— Он подавал. Отклонили.

— Ладно, разберемся… — вздохнул я. — Давай знаешь что пока сделаем?.. Приготовим завтрак и кофе…

Он поглядел на меня недоверчиво.

— А вы милицию не вызовете?

— А зачем нам милиция?

— Ну я же забрался к вам…

— Это же твоя квартира, — сказал я. — Кстати, у тебя ведь ключи есть?

Перфильев-младший кивнул, вынул из кармана связку и протянул ее мне.

— Оставь себе… Давай, скидывай куртку, кроссы, и иди мой руки.

Пока он плескался в ванной, я на скорую руку состряпал яичницу с колбасой и сварил кофе. Потом мы сели за стол. Взгляд у незваного гостя был голодный, поэтому я ему положил на тарелку больше, чем себе.

— Где ты сейчас живешь? — спросил я.

— В Затонье, — ответил он.

— С матерью?

— С бабушкой… Мама давно умерла…

— Учишься там же?

— Да.

— А раньше где учился?

— Здесь, в двадцать второй…

— В седьмом?

— В седьмом…

— А восьмой пошел уже в Затонье?

— Ага… Когда у папы начались неприятности, бабушка забрала документы и перевела меня в Затоньевскую школу.

— А сюда приехал зачем?

Он дернул плечом, пробормотал еле слышно:

— Да так, надоело…

— С пацанами тамошними небось не ладишь?

Перфильев-младший кивнул, опустив глаза.

— Лупят?..

— Не-а… Дразнят… Говорят, твой папахен вор и хапуга…

Он шмыгнул носом и вытер его кулаком. Кожа на костяшках пальцев у него была сбита и от частого использования поросла коростой. Значит, пацан не сносил обиду. Дрался. Вообще-то среди советских мальчишек осужденный отец или брат только добавляют авторитету их малолетнему родственнику, но у Всеволода Всеволодовича другой случай. Его отец ведь не слесарь, а работник торговли! А все газеты, кино и телек, не говоря уже матерях и бабушках, внушают детям, что все продавцы, а тем более — заведующие, жулики. Вот и получается — отец в тюряге, а сыну никакого почета у дружков. Не говоря уже о том, что и взрослые, наверняка, его попрекают этим. Не исключая учителей.