Пошел купаться Уверлей - Высоцкий Сергей Александрович - Страница 5

— А Бубнов разве никакие справки у вас не просил?

Вопрос этот вогнал Матильду в ступор. До сих пор она старалась не смотреть в сторону Филина, а теперь уставилась на него. Словно просила помощи.

— Вы не расслышали вопрос или не поняли меня?

Матильда молчала.

— Ну же, ну! Разродитесь, наконец, милая девушка.

Филин ревниво отметил, что на этот раз секретарша не рассердилась на «милую девушку». «Красивые девушки хорошо знают разницу между полковниками и старшими лейтенантами», — подумал он.

Матильда опустила голову на руки.

Филин подумал: сейчас она заплачет. Не заплачет, а зарыдает. Но девушка тут же подняла голову и в упор уставилась на Ушана. Глаза у нее были сухие и не казались уже Евгению такими черными, как раньше. А губы были так крепко сжаты, что превратились в тонкую линию.

— Никогда Бубнов не просил у меня папку с личным делом. Ни-ко-гда! Все это ерунда! Чей-то навет. И вы ничего не докажете. А мои «пальчики» вы можете найти где угодно! Я же там работаю. Вот и все, что я могу сказать! Все!

— Ну-ну! — сказал полковник. — Кофейку не хотите?

— Не хочу… — Она вдруг презрительно усмехнулась. — Была не была! Теперь уже все равно! Брал Бубнов свое личное дело! Упрашивал, чтобы я показала. Говорил, что позабыл что-то. Только посмотрит и вернет. Очень просил, — сказала Матильда и заплакала.

— А кофейку, значит, не хотите? — Матильда замотала головой.

— Ну что же. Успокоитесь, позвоните по этому телефону. — Ушан протянул ей бумажку с номером. Филин успел заметить, что это его номер.

Когда девушка ушла, Филин уставился на полковника. Тот долго молчал, внимательно рассматривая Евгения. Потом вздохнул и сказал с сожалением:

— Молодая деваха. Заводить на нее дело — всю жизнь исковеркаем. Тюрьма не лечит, а калечит. Вот так-то, Женя. А ты не согласен?

— Для нее одна поездка на Петровку на всю жизнь запомнится. Стервочка! А я позлюсь, позлюсь, да и отмякну.

…Прочесали еще раз квартиру Бубнова, но никаких документов из его личного дела не нашли.

— Наверное, сжег, — равнодушно сказал полковник.

— А пепел развеял по ветру?

Евгению было обидно, что начальство так равнодушно отнеслось к его стараниям.

— Матильду еще раз привезти на Петровку?

— Зачем? Не люблю плаксивых дам, — махнул рукой Розов.

Улочка оказалась в самом центре Москвы, не то чтобы очень узкая, но и не широкая. Уютная и чистенькая. Таким же чистеньким был и вход в институт. Намытые стекла сверкали, и капитан подумал о том, что в Центре, наверное, за грязь намыливают шеи дворников. Не то что в том доме, где произошло убийство.

Но вестибюль его разочаровал. Здесь было темно и пустынно. Только за небольшим столиком горела настольная лампа и мужчина неопределенного возраста читал толстую, потрепанную книгу. Наверное, книга была интересной, потому что мужчина даже не поднял головы, когда вошел Якушевский. Выяснять, что за книгу читал дежурный, капитан не стал. И не стал спрашивать, как найти начальство; из темного коридора, выходившего в вестибюль, неслись неясные голоса.

«Неплохо бы зажечь свет», — подумал Дмитрий. У него было такое чувство, что стоит зажечь свет, как обнаружатся горы мусора и пыльной бумаги.

Когда он вошел в большой светлый кабинет, откуда доносились голоса, то услышал хриплую тираду. Как будто говорил карлик:

— Ну вот, и Димон пришлепал! Сейчас попросит опохмелиться!

Капитан так и застыл в дверях.

— Трезвый, — сказал невидимый мужчина. В кабинете находился только один человек, и он молча пил коньяк. Якушевский это отчетливо видел. — Язык проглотил, — прокомментировал невидимка.

— Да вы не обращайте внимания! Это наш попугай изгаляется! Он у меня дождется.

— Очень страшно.

Наконец-то капитан его увидел. Попугай вещал с большого книжного шкафа.

— Рассказать, откуда дети берутся?

— Я тебя посажу в клетку! — пригрозил мужчина, пьющий коньяк. Был он молодой, круглолицый. Волосы на большой голове стояли дыбом, а глаза скрывались за красивыми, поблескивающими очками.

— Произвол, произвол! — завопил попугай. — Нас не догонишь! А хотите, расскажу про урожай? Или про аптеки? — Он склонил головку и проникновенно посмотрел на Дмитрия.

— Вы чего не садитесь? — спросил хозяин кабинета. — Я вам сейчас коньячку плесну. А то сижу один, даже чокнуться не с кем.

— Пьяница! — сказал попугай.

— Я, конечно, сяду, — улыбнулся Якушевский. — Но по странному совпадению, меня зовут Дмитрием.

— Димон, Димон! — завопил попугай.

— Да, в жизни совпадения случаются часто, — задумчиво сказал мужчина, доставая из стола пузатую коньячную рюмку.

— А почему ваш попугай назвал имя Димон? Есть какой-то знакомый с таким именем?

— Понятия не имею. — Мужчина потрогал свои красивые очки.

Капитан недоверчиво усмехнулся:

— Забавная птица.

— Зовут Павлуша. Помогает скоротать время на дежурстве. И зачем только начальство эти дежурства придумало? Темна вода в облацех. Вы не подумайте плохого. Коньячок у меня отменный. А в столе еще одна емкость имеется. — И сказал, наливая Дмитрию: — Меня зовут Георгий Мамыкин. Доцент. Ничего не забыл? У нас сегодня банный день. Такие дела. А вас, собственно, каким ветром в эту пустую обитель занесло?

— Мне нужна одна девушка…

— Девушка? Так бы сразу и сказали.

— Она проходит у нас свидетельницей по уголовному делу. Я не представился… Капитан Якушевский из уголовного розыска, а имя ваш попка сразу назвал — Димон, Дмитрий. — Он полез в карман за документом, но доцент поднял ладонь.

— Сам попка, — запротестовал попугай. — Сексот!

— Похоже, попугай хорошо владеет тюремным лексиконом, — сказал капитан. Но доцент оставил его слова без комментариев.

— И кто же проходит у вас по уголовному делу? Так сказать, свидетелем? — спросил он.

— Лидия Павловна Князева. Она здесь служит, а завтра уезжает в «поле». — Капитан внимательно посмотрел на Мамыкина.

— Лидии у нас нет. Во всем Институте. Я же еще и профорг, черт побери! У меня списки всех членов этого гребаного профсоюза.

— Врет! — возмутился попугай. — Ушла! Обида! Недотрога!

— Никакой управы на него не найти, — посетовал профорг Мамыкин. И сказал с неохотой: — Да, была у нас одна девица. С такой фамилией. Так она давно защитилась. Только ее и видели! Чертова птица! Ничего не утаишь. Красивая, зараза!

— Птица?

— Девица. — Он помрачнел. — Девица. Спасу нет! — Мамыкин заговорил как попугай, односложно.

— А может быть, у вас в профсоюзных бумагах ее фото найдется?

Вместо ответа профорг достал из стола бутылку коньяка «Багратион», молча открыл ее, ловко плеснул в обе рюмки. И поднял свою, чтобы чокнуться. Дмитрий подумал: «А что делать? Может, еще чего от него узнаю?»

— Ваше здоровье!

После того, как они выпили, Мамыкин сказал:

— В профсоюзных бумагах ее фото нет, а у меня имеется. С дарственной надписью. Если интересуетесь, принесу. Показать.

И не покраснел. Но капитану и так все было ясно.

— А Лидка-то сильно набедокурила?

— Совсем не набедокурила. Просто видела одного человека… Подозреваемого.

— Так и он же, наверное, ее видел?

— То-то и оно. Я потому к вам и залетел. Опасаюсь.

— Еще по шаечке? — спросил профорг и снова налил. — А Лидон все хотела меня от коньяка отучить. Видела бы она, как мы с вами «Багратион» распиваем!

— Сильно бы рассердилась?

— А то!

— Теперь не врет, — сказал попугай.

— Ты мне надоел! Не дашь спокойно попить. Запру-ка я тебя в клетке.

— Жизнь наша окаянная, — грустно пробормотал попугай и, залетев в клетку, закрыл клювом за собой дверцу. Профорг накрыл клетку большой, не слишком чистой тряпкой.

Из клетки донеслись слова песни, какие-то нечленораздельные звуки. Капитан даже сумел разобрать несколько матерных слов. В компании филологов попугай не терял времени даром.