Подмастерье палача (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 16

— Не советую здесь ходить после заката солнца. Тут ты быстро найдешь свою смерть, — при этом голос палача звучал просто и буднично. Он сообщил мне о факте, который был для него обычен и естествен. Впрочем, насколько можно было судить, мы проехали по самому краю трущоб, так как те скоро закончились. Дальше дома пошли почище, появились лавки и таверны, затем мы проехали рядом с небольшой площадью, на которой раскинулся базар со множеством людей. Тур, как и Амбуаз, представлял собой непонятный, хаотичный лабиринт из улочек и проулков, таких узких, что в них можно разойтись только двум горожанам. Позже, во время моих прогулок по городу, я понял, что в нем существовало только около десятка улиц, соответствующих понятию современного человека. При этом главной среди них была широкая улица, пролегавшая от ворот к центру города и центральной площади, где находилась мэрия, а остальные вели к торговым рядам и рынкам.

Когда Монтре, управляя лошадью, в очередной раз повернул за угол, я увидел мрачное четырехэтажное здание с решетками на окнах и понял, что мы, наконец, приехали "домой". Не останавливаясь, проехали мимо тюрьмы и остановились у одноэтажного дома, сделанного из серого камня, левый угол которого обвевал зеленый плющ. Из трубы шел дым.

"Не понял, — удивился я. — Кто там у него в доме? Женщина? Странно. Ведь он ни о ком не упоминал".

Стоило нам подъехать и вылезти из возка, как дверь открылась и в проеме действительно показалась женщина. У нее была хорошая фигура, выразительные глаза, пышные волосы, вот только сильно накрашенное лицо портило общее впечатление. Она быстро скользнула по нам глазами, но тут же задержала взгляд на мне.

— А это кто? — в ее голосе было неприкрытое удивление.

— Это, Амелия, мой найденыш. Я нашел его под эшафотом.

"Так ты у нас еще и юморист, — усмехнулся про себя я, при этом еще раз отметил, что Пьер Монтре, похоже, неординарный человек.

— Как? — в ее голосе было слышно удивление.

— Сядем за стол, Амелия и….

— Потом, Пьер, — перебила женщина палача. — К нам сегодня два богатеньких купца завалились и теперь соревнуются, кто больше моих кобылок покроет. Сам понимаешь, пригляд нужен. У тебя там сейчас Морион. Она накроет стол, а затем уйдет, уж больно много сейчас у нас работы.

— Понимаю. Будет время, забегай.

— Мог бы и не говорить, — женщина повернулась ко мне. — Красавчик, у тебя имя имеется?

К этому моменту я уже сообразил, кто передо мной стоит.

— Клод, мадам Амелия.

— Не деревня, уже хорошо. Все, Пьер, я убедилась, что с тобой все в порядке, так что побегу, — с этими словами женщина быстро пошла по улице, не забывая поднимать юбки, обходя наиболее грязные места.

— Вы, двое, займитесь лошадью, я пока отнесу вещи в дом, — скомандовал Монтре, при этом, как я заметил, он хитро усмехнулся. Я огляделся. Конюшни здесь не было, а только коновязь. Мне уже было известно, что лошадь была наемная, а возок принадлежал городу. Подведя лошадь поближе, я ее распряг под прямым руководством Жана. Стоило нам закончить, как парень с силой ударил меня здоровой рукой в грудь, отбросив к стене дома, а затем попытался схватить за шею.

— Ты, крыса….

"Силушкой его бог не обидел, а вот умишка-то не дал, — подумал я, выкрутив ему руку, после чего, со всей силы, приложил его физиономией к стене дома.

— А-а-а!! — закричал здоровяк от боли.

Отпустил его, после чего сделал пару шагов назад. Он пошатнулся, а когда развернулся, я увидел кровоточащие царапины на его лице, к тому же левая бровь была рассечена и теперь кровь заливала глаз, который он инстинктивно закрыл. От удара он, видно, плохо соображал, потому что, не разобравшись, сразу закричал: — Ах, ты, сволочь! Ты мне глаз выбил! Убью!

Парень бросился на меня с занесенным кулаком, но я без труда уклонился от неуклюжего удара, при этом подставив ногу. Бугай, споткнувшись, со всей силы грохнулся на землю, и задел искалеченную руку, потому что просто взвыл от боли. Мне не хотелось его сильно уродовать, но зная наглую и тупую породу подобных ему людей, решил проучить его так, чтобы тот запомнил на всю свою жизнь. Я позволил ему встать. Судя по его искаженной болью физиономии, его ярость уже испарилась и желание продолжать драку исчезло, вот только я не собирался заканчивать урок. Быстрый шажок вперед и мой кулак врезается в его солнечное сплетение, после чего парень сгибается, наклоняясь вперед, тем самым подставляя мне подбородок под второй удар — локтем той же руки, от которого его голова откидывается назад и он, хрипя, снова падает на землю. Подхожу, чуть наклоняюсь и спрашиваю задиру: — Как ты, мальчик? Не больно ушибся?

В ответ тот хрипит, сопит, пытаясь восстановить дыхание, а в глазах плещется страх.

"Урок, похоже, усвоил".

— Давай руку. Помогу подняться.

Поднимал я его с трудом. Несколько минут он стоял, покачиваясь, прежде чем окончательно пришел в себя. Увидев его грязное, с потеками грязи и крови, лицо, я усмехнулся.

— Ну и рожа у тебя, Жан. Есть вода?

— Там, возле поилки ведро должно стоять.

Пришлось повозиться с ним, пока не привел его в относительный порядок.

— Пошли.

Когда мы зашли в дом, то увидели Пьера, сидящего за столом, с кружкой вина, разговаривающего с молодой девушкой. Она была довольно миловидна, но слой белил, и краска на щеках делали ее похожей на грубо размалеванную куклу. Увидев нас, Монтре засмеялся, а потом ехидно спросил: — Ну как, подружились?

— Ага, — ответил я. — У нас теперь с Жаном любовь до гроба.

— Как? — сначала удивился Монтре, но, когда сообразил, что это шутка, снова весело рассмеялся. — Если ты его и дальше будешь так любить, то до гроба ему недолго осталось.

Вслед ему засмеялась девушка: — Жан, жирдяй ты наш, это кто тебя так отделал? Неужели этот красавчик?

Здоровяк что-то невнятно пробурчал. Выражение обиды в сочетании с разбитой физиономией заставило мастера вместе с девушкой закатиться от смеха. Отсмеявшись, он сказал, показывая на стол: — Садитесь уже, шуты гороховые, пока все горячее.

Девушка тут же вскочила со своего места и захлопотала у печи, я, тем временем, быстро осмотрелся. Насколько я мог понять, в доме было две комнаты. Большая комната сочетала в себе кухню и столовую. Здесь был стол со стульями и печь, возле которой лежала маленькая поленница дров. В углу за печью стоял топчан, прикрытый лоскутным одеялом.

"Ничего так, — подумал я. — Могло быть и хуже".

Уселся. На столе, перед нами, лежала деревянная доска с уже нарезанными кусками окорока, колбасы, сыра и хлеба. Рядом стояла глубокая миска с паштетом. Вино уже было налито в оловянные кружки. Еще минута и девушка принесла горшок, окутанный вкусным запахом, затем поставила на стол. Похлебка, даже на вид, была что надо, густая, пряная, наваристая.

— Морион, садись с нами, — пригласил ее хозяин дома.

— Нет-нет, не могу. Мне нужно бежать. Вот только еще стаканчик вина с вами выпью, да с мальчиком познакомлюсь. Тебя как зовут, красавчик?

— Клод, а тебя Морион.

— За знакомство, — произнесла тост девушка и выпила вино. — Надо будет с тобой поближе познакомиться.

— Я не против, — усмехнулся я. — Можем прямо сейчас.

— Ишь какой быстрый, — девушка лукаво улыбнулась. — Еще успеем. Мне сейчас работать надо. Все, я побежала.

Не успела она подойти к двери, она вдруг резко остановилась и обернулась. — Совсем забыла. Там еще есть вареное мясо. Сами возьмите.

В следующую секунду дверь за ней хлопнула.

— Клод, тащи мясо, — скомандовал Пьер.

После того как я покрошил часть мяса и заправил им суп, мы стали есть. Вино, сытный обед, а главное, появившаяся в моей новой жизни определенность, окончательно расслабили меня, создав иллюзорное ощущение возвращения домой. Дом палача должен был стать для меня укрытием, дав возможность и время для внедрения в этот мир. Кроме этого, я считал, мне повезло с хозяином. Этот неглупый человек, возможно, даже образованный для своего времени, сможет дать мне начальный уровень информации. К тому же мои странности его мало беспокоили, насколько я мог судить, зато прекрасно видел с какой щепетильностью он относиться к своим служебным обязанностям. Ему был нужен смышленый помощник, которого он получил, а заодно и душевного собеседника. Судя по его отношению ко мне, его больше ничего не волновало, а про меня и говорить не приходилось.