Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала - Страница 18

— Я слушаю.

— Демид... — она подходит вплотную, несмело прикасается к локтю. Стреляю взглядом, она как обжигается. Руку отдергивает, губу облизывает. Смотрю и сам себе не верю. С кем я связался, блядь, а? С кем я вообще связался? — Демид, я могу рассчитывать, что вы ничего не скажете папе? Про отель... — тут же поправляется.

Меня так бомбит, что даже не приходится ничего изображать.

— А то что? — выходит даже резче и грубее, чем хотелось. Ничего, переживет.

— А то я скажу... — хлоп-хлоп глазами. Ну на лоха же, на такого лоха, что мне даже неловко становится. Испанский стыд... Арина поднимает взгляд. — Скажу ему, что мы переспали.

— Серьезно? — криво ухмыляюсь. — Так страшно сейчас стало, пиздец.

И в моменте меняюсь. Хватаю ее за подбородок, тяну вверх, заставляя подняться на носочки.

— А теперь меня послушала. Больше чтобы я тебя рядом с собой не видел, поняла? С отцом твоим я разберусь. И что мы с ним дальше делать будем, тоже тебя не касается. Запомни, никогда, ни при каких раскладах не вмешивайся в мужские дела, Арина. Никогда. Надеюсь, ты меня услышала.

Резко отпускаю, она теряет равновесие и взмахивает руками. Ловлю за локти, помогаю удержаться на ногах и отталкиваю. В паху сводит от прихлынувшей крови. Что ж она на меня так действует, а?

Быстрым шагом иду по коридору, стараясь переключиться по дороге. Хоть на что-нибудь. Не хочется входить в кабинет Глеба со стояком.

— Поговорил с Аринкой? — друг разворачивается ко мне, в руках два бокала.

— Поговорил, — шумно дышу, — теперь с тобой говорить будем.

— Давай, — кивает он, — я понял, что ты не просто попиздеть меня позвал.

Глубоко вдыхаю, задерживаю в легких воздух. И говорю, выдыхая:

— Глеб, я трахнул твою дочь.

***

Глеб смотрит с недоверием, руки с бокалами непроизвольно дергаются. Он щурится, будто свет режет глаза, встряхивает головой.

— Что... Что ты только что сказал, Дем? Что сказал? Это шутка была такая, да?

Правильно он все услышал. Даже если бы действительно сомневался, мой хмурый вид достаточно красноречив, чтобы развеять любые сомнения.

— Какие шутки, Глеб? Посмотри на меня. По мне видно, что мне смешно? Так вышло.

Покровский ставит один бокал на стол, тянется к вороту рубашки. Остервенело дергает верхнюю пуговицу, не сводя с меня лихорадочного взгляда.

— Что ж ты так, Дема? — сипло говорит, рывком расстегивает пуговицу. Ему явно не хватает воздуха. — Это же дочка моя. Как ты... А ты мой друг. Я же тебя, суку, другом считал.

Внутри жжет, но кто говорил, что будет легко? И меня все еще не покидает надежда отхватить от Покровского по роже.

Глеб смотрит на бокал в руке, словно впервые его увидел, и с криком бьет об пол. Подлетает ко мне и хватает за грудки.

— Ты... — выкрикивает в лицо, задыхаясь, — собака ты сутулая, Дема... Это же ребенок мой...

А вот тут совсем херово делается.

Знал бы я, Глебчик. Знал бы я...

Наконец-то он разворачивается и с отчаянным криком наворачивает кулаком в челюсть. Затем в солнечное сплетение. Коленом в пах.

— Блядь, ну кто же так бьет, Глеб? Ногами за дочку меси, ногами... — выдаю хрипло, сгибаясь пополам.

На самом деле он неплохо приложил. Но я провоцирую, потому что знаю — раньше мог лучше. Раньше я бы уже валялся и легкие с кровью выхаркивал.

По губе течет теплая струйка, и я чувствую чуть ли не облегчение. Ну хоть губу разбил...

— Да пошел ты, Дема... — Глеб упирается руками в стол, прерывисто дышит.

— Ты совсем форму потерял, — пробую разогнуться, тоже дышу тяжело. — Меньше надо с блядями по морям разъезжать.

— Не твое дело, — голос друга звучит сухо и безжизненно. — Вон отсюда пошел.

Я продолжаю стоять, согнувшись, и восстанавливаю дыхание.

— Ты плохо слышишь, Ольшанский? Нахуй иди, — выбрасывает руку в сторону двери.

— Да нормально я слышу, — с шумом вдыхаю и выдыхаю, — потом пойду. Когда договорим.

— Не о чем нам с тобой разговаривать, — он бросает беглый взгляд на дверь и багровеет. А вот это зря.

— Не вздумай, — предупредительно хватаю за плечо, — она ни при чем.

Глеб дергает плечом, сбрасывая руку.

— Отвали уже. Я сам с дочкой разбираться буду.

— Не смей, — выпрямляюсь, — не смей ее трогать.

Покровский наливается кровью, в глазах появляется опасный огонь.

Ну наконец-то...

— Ты к моей дочери больше и близко не подойдешь... — начинает угрожающе, но договорить я не даю.

— Ее чуть не изнасиловали, Глеб. В отеле. Она в «Револьвер» пошла на вечеринку. При «Саксоне» который. Вроде подружка позвала. Я в этом отеле ночевал, у меня трубу прорвало. Залило все, я и поехал. Они ее впятером в номер затащили. Я слышу, вроде за стенкой девчонка кричит. У меня как раз пистолет с собой был, как знал... Захожу, а они ее держат за руки, за ноги. Трусы уже сняли.

— Замолчи... — шепчет хрипло мертвенно-бледный Глеб.

— Не замолчу, — тоже хриплю. — Тебе не интересно, кто это были? Или примерно представляешь?

Покровский сжимает край стола, так что пальцы белеют. Но я не собираюсь тут никого жалеть.

— Я полицию хотел вызвать, сразу. Они же там обдолбанные половина были.

— Почему не вызвал? — Глеб не смотрит.

— Арина не дала. Отказалась. А знаешь, почему?

Покровский опускает голову. Коротко мотает.

Пиздит. Знает.

— Потому что они сынки всех твоих дружков. Исмаилов, Бортников, Переверзев. Еще два пиздюка, я их фамилии забыл. Арина решила, что ты не станешь портить с ними отношения. Твоя дочь не верит тебе, Глебчик. Так кто тут из нас двоих должен сходить нахуй?

Глеб закрывает лицо руками, горбится, плечи подрагивают. В другое время я бы даже его пожалел, но сегодня у нас другой сценарий.

Разворачиваюсь и выбрасываю руку, на которой указательный палец вытянут вперед, а большой поднят вверх:

— Контрольный в голову, Покровский. Угадай, какой это был день. Правильно, день ее рождения.

Все, я точно перебрал. Глеб сползает по стене, утыкается в колени и трясется, накрывая руками голову. Друга безусловно жаль, но вместе с тем испытываю странное удовлетворение.

Так должно быть, это нормально. Только теперь понимаю, как боялся, что Покровский подожмет хвост. Все мы, конечно, в разной степени меркантильные твари, но у беспредела тоже должны быть свои границы.

Опускаюсь рядом с ним на пол, приваливаюсь к стене.

— Я не знал, что это она, Глеб, — говорю негромко. — Она сказала, что ее Ирой зовут. Что она студентка, живет в общаге. Я видел шмотки брендовые, но повелся, что подруга дала поносить. Я должен был насторожиться, что она на ночь глядя в общагу так рвалась. Платье разве что на помойку годилось, и я ей футболку свою дал. Ей как платье... Вчера мне футболку привезла и... — бессильно замолкаю.

Я не настолько безнадежный, чтобы рассказывать другу, как трахался с его дочерью. И как понял, что она впервые увидела живой член. Не самый увлекательный рассказ для нормального отца.

Но он молчит. Дышит и молчит. Хочется сказать что-нибудь поддерживающее и не быть посланным.

— Знаешь, как я охуел, когда ее возле тебя увидел?

— Заткнись, — Глеб трет лицо и поворачивается ко мне. — Я же тебя нахер послал, Демид. Чего ты здесь сидишь? Сопли мне подтирать не нужно.

— Не нужно, — мотаю головой. — Ты должен меня нанять.

— Что? — друг непонимающе моргает, и я говорю быстро, пока он в состоянии адекватно воспринимать информацию:

— Найми меня, Глеб. Я уже знаю, что делать. Просто дай мне зеленый свет.

Арина

Сказать, что я волнуюсь, это ни о чем. Меня колотит озноб, я пытаюсь остановить тремор, обхватив себя руками, и как механическая заведенная игрушка нарезаю круги по холлу. Хочу остановиться, но не могу. Разве что когда завод кончится.

Отец и Демид закрылись в кабинете. Сначала оттуда доносился мат и пугающие звуки, отчего у меня чуть не остановилось сердце. Но затем снова послышались голоса, причем обоих. И я хоть немного выдохнула.