Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 12

— Думаю, что мы сможем обеспечить им хороший материал, — мгновенно уловив идею, широко заулыбался адвокат. — Пусть увидят, что в Российской империи суд — самый честный и справедливый суд в мире.

Традицию вставать к общему завтраку из-за заседания суда Михаил нарушать не стал, хотя рассвет Михаил и встретил в злобном состоянии, потому что не выспался. Всю ночь ветер налетал сильными порывами, с дождём. Откроешь окно — холодно, закроешь — душно. Отопление в доме они ещё не запускали, а с регулировкой климатических амулетов спросонья Михаил ночью не разобрался. Ближе к рассвету вообще на траву, деревья и постройки легла изморозь, ветер усилился так, что облака резво неслись по воздуху — вроде только-только облако над головой, а уже через минуту сбежало за горизонт. Пока Михаил бежал от крыльца до машины — замёрз, и даже в тёплом салоне по дороге получилось отогреться с трудом.

У дверей здания суда, несмотря на холод, собралась довольно большая толпа репортёров. Причём Михаил обратил внимание, как они украдкой смотрят на коллег: ага, и эти здесь, значит, не просто так я получил инсайд, и он верен. Оставалось лишь восхититься профессионализмом Энрикета и связями Ругимова. Стоило из первой машины показаться Землячкину и его адвокату, как тут же замелькали вспышки фотокамер. Некоторые особо догадливые сообразили щёлкнуть и Михаила, который вышел из следующего авто. Дальше Землячкин и адвокат зашли. Репортёры двинулись следом, но их остановили приставы:

— Нельзя, не положено.

— На каком основании? — тут же вмешался Михаил.

Старший пристав грозно посмотрел на непонятного парня и высокомерно сказал:

— Посторонние не имеют права присутствовать на процессе.

— На основании чего?

— Так приказано.

— Я глава рода Тёмниковых. Покажите мне приказ, на основании которого я не имею права присутствовать на открытом судебном процессе.

— А… это, простите, ваше благородие, — тут же смутился пристав. — Проходите.

— То есть вы пропускаете меня на основании того, что я дворянин, а остальных — нет, поэтому их можно не пускать? Покажите приказ, по которому вы нарушаете законы Империи. Перед имперским судом равны что дворянин, что простолюдин. Суд Российской империи руководствуется исключительно законами, которые утверждают Земской собор, Боярская дума и император. Или вы настаиваете, что у вас не так? Вы готовы пропустить меня, но не желаете пропустить остальных граждан Империи и иностранных подданных? На основании чего?

Приставы растерянно опустили руки, взгляд забегал. Они явно получили категорический приказ не пускать журналистов. Но если не пустить их, а разрешить одному Михаилу — приставы первые загремят на каторгу за демонстративный плевок в Имперский свод законов, не зря журналисты уже торопливо фотографируют и чего-то строчат в блокноты и надиктовывают в местные аналоги диктофонов. Не пускать ещё и целого главу дворянского рода — те же яйца, только в профиль, то же нарушение закона, а прилетит уже от разозлённого дворянина. Решив не соваться в разборки сильных мира сего, старший пристав жестом приказал своим подчинённым сдвинуться:

— Проходите.

Репортёры немедленно хлынули в здание и в зал суда. Судья и прокурор встретили их настолько кислыми лицами, что акулы пера злорадно посмеивались все как один. Они тоже прекрасно всё поняли, а отсюда были уже заранее настроены против обвинения. Дальше роль Михаила была исчерпана, оставалось наслаждаться в качестве простого зрителя. Сафиуллин же блистал. Во всех смыслах пришёл его звёздный час, процесс, способный прославить на всю страну. И он своим шансом воспользовался. Вызов свидетелей, требования предоставить немедленно те или иные документы — под фотовспышками камер тянуть процесс, чтобы документы успели вывезти или уничтожить, судья не рискнул. Тем более Сафиуллин называл конкретный документ и где тот лежит. Система связи и работа полиции в Российской империи была на высоте, вдобавок имелся магический аналог факса — поэтому заверенное дежурным следователем изображение документа появлялось в суде максимум в течение получаса, но обычно быстрее.

Вишенкой на торте стал разбор стенограммы прошлого заседания в свете новых представленных фактов и доказательств. Прокурор и судья явно не раз прокляли то, что стенограмма зафиксировала каждое их слово, и теперь с новыми документами и свидетелями Сафиуллин не стесняясь доказывал попытку «нарисовать» фальшивое обвинение. Землячкин же со всех сторон выходил героем и праведником, который был готов пожертвовать собой, но спасти тысячи людей от гибели. На взгляд Михаила, с героизмом получалось излишне слащаво и пафосно, но он тут же себе сказал — это говорит привычка к американским фильмам с их кинотрадицией «герой-одиночка против системы». Здесь не имелось ни Голливуда, ни голливудских фильмов, потому журналистам всё зашло на ура.

Заседание длилось долго, поэтому ехать в гимназию уже не было смысла. Взвесив риски, Михаил выделил адвокату охрану, дальше на одной машине Сафиуллин уехал к себе в контору, а Михаил взял Землячкина в свою. Едва автомобиль тронулся, Игорь Данилович начал благодарить:

— Спасибо. Вы сделали самое настоящее чудо. Я ведь уже сдался, а вы…

— Наверное, потому что хорошие люди обязаны помогать друг другу. Я достаточно дорого заплатил, чтобы понять эту истину. Но сегодня — это ещё только начало. Знаете, летом, во время конфликта боярских родов, моих сестёр попытались использовать как разменную монету. Надеюсь, это останется строго между нами, хотя значения это уже особого не имеет, с учётом гибели Столешниковых. Одна из моих сестёр должна была стать поводом для провокации. Кража, насилие, преступники пойманы, а общественность негодует. Так получилось, что я в этот момент оказался рядом и несостоявшимся насильникам свернул шею. После этого я очень плохо отнесусь к попытке выкрасть вашу дочь для шантажа. А когда всё закончится, и вы уйдёте на каторгу — заработать второй раз и продать девочку в нелегальный бордель.

— Откуда вы…

— Это будет на следующем заседании суда. Рассказал на допросе главарь банды, которую мы поймали в день вашего переезда в наше поместье. Нет, я из него не выбивал показания, просто он решил, что ему проще рассказать правду и получить десять лет за торговлю людьми, чем петлю за статью о попытке вооружённого проникновения в дом дворянина с целью убийства. Но меня именно это, если честно, и взбесило сильнее прочего. Такое вот… эффективное отношение к людям с целью получения выгоды из всего.

— Я помню наш с вами разговор. Михаил Юрьевич. И я долго думал. Я приму ваше предложение. Нет, не только в благодарность за Полю. Вы правы, слишком много накопилось вокруг грязи только потому, что мы отворачивались и заставляли себя не видеть.

— Хорошо. Тогда сразу, как закончим с судом, обсудим. А вы, пожалуйста, к этому времени постарайтесь набросать, кого можно уже сейчас привлечь — если для этого понадобится перекупить контракт или ещё что-то, не стесняйтесь, ресурс мы найдём. И какова будет структура. Для начала опробуем всё на наших московских предприятиях. Здесь я всё делал под своим личным контролем и имею точную картину происходящего, мы сможем проверить, насколько наши с вами выводы соответствуют реальному состоянию дел. А отработав методы проверки, начнём понемногу внедрять и в остальных местах.

Словно задумавшись, Михаил отвернулся и стал глядеть в окно на проплывающие за стеклом мокрые дома и тротуары, голые деревья и залитых дождём прохожих. В глаза Землячкину сейчас смотреть не хотелось, потому что противно скребла совесть. Хоть так, хоть эдак, но Михаил всё равно добился бы согласия, слишком ему нужен этот человек. Умный, харизматичный, волевой и фанатично преданный идее справедливости… Сколько из тех, кто поверит Игорю Даниловичу и пойдёт по слову Михаила отстаивать справедливость — за неё и погибнет, часто тяжёлой, страшной смертью? Разум твердил, что всё правильно, это единственно верное решение, но не привык Михаил отправлять на риск и смерть других, сам же отсиживаясь в стороне.