Красавица и Бо (ЛП) - Грей Р. С. - Страница 33

Когда заканчиваю, я убираю тарелку и выхожу на улицу, чтобы посмотреть на свою старую квартиру. Прошло уже десять лет с тех пор, как видел это место, и мне всегда было интересно, продолжали ли они сдавать его после урагана.

Лорен выходит вместе со мной на заднее крыльцо, и некоторое время мы не произносим ни слова. Наконец, она вздыхает.

— Пойдем, я покажу тебе, как это выглядит сейчас.

Я удивлен, что она предлагает экскурсию только для нас двоих. Вчера вечером она не могла дождаться, чтобы уехать от меня.

— После урагана моим родителям было трудно найти арендатора, так как большинство студентов переехали. Мама решила переоборудовать ее в художественную студию, и теперь она работает здесь.

Лорен отпирает дверь и включает свет. До меня сразу же доносится запах акриловой краски. Старая мебель исчезла, ее заменили художественные принадлежности. Одну стену занимает большой шкаф с открытыми ящиками. Краски повсюду — на полу и в коробках. В оформлении комнаты нет никакой логики и смысла. Перед тремя разными мольбертами стоят табуретки, на которых лежат холсты разной степени завершенности.

— Сколько художников здесь работает?

— Только она. Она часто так делает, — поясняет Лорен. — Работает над несколькими вещами одновременно, в зависимости от настроения, освещения или времени года.

Сейчас в комнату проникает утренний солнечный свет, и ближайший к нам мольберт кажется освещенным прожектором. Интересно, работала ли миссис ЛеБлан над этой картиной до позднего завтрака?

Он стоит прямо на том месте, где раньше стоял мой старый диван. Я подхожу ближе и выглядываю из окна на задний двор. Вода рябит на поверхности бассейна, ветер набирает силу и шевелит листья на дубах. Поднимаю взгляд и вижу окно старой спальни Лорен, мягкую белую занавеску и все остальное.

— Раньше ты оставляла занавеску открытой, — импульсивно замечаю я.

Секунду она молчит, как будто впитывает в себя то, что это значит… что иногда я поднимал глаза и пытался найти ее, точно так же, как раньше она смотрела вниз и находила меня.

— Ты когда-нибудь что-нибудь видел?

Я улыбаюсь и отворачиваюсь от окна.

— Я был безупречным джентльменом.

— Ты был, — подтверждает она.

— Почти всегда.

Однажды я увидел, как она переодевалась в пижаму. Это произошло совершенно случайно. Я как раз занимался. И встал, чтобы попить воды, возвращаясь к дивану, краем глаза уловил свет и движение. Набежавшие тяжелые тучи затемнили пейзаж, и свет в спальне высветил ее силуэт в окне. Она стояла ко мне спиной, и прежде чем я успел осмыслить увиденное, она стянула через голову футболку. Я помню, как моя рука сжалась на стакане, когда за ней последовал ее бледно-розовый спортивный бюстгальтер. Она была обнажена по самые бедра. Почти против своей воли я застыл на месте от яркого портретного эффекта, который создавало окно. Я сосредоточился на гладком участке кожи, который тянулся от ее затылка до изящного изгиба бедер. Стоял, завороженный, пока реальность не заставила меня вернуться в настоящее. Лорен. Их дочь. Несовершеннолетняя. Я резко развернулся и снова сосредоточился на своем учебнике права, отказываясь думать о том, что только что произошло, о вожделении, которое только что испытал к девушке, о которой не имел права думать.

— Иногда я забывала закрыть жалюзи, так как привыкла, что квартира свободна, — тихо говорит она. — Но иногда я оставляла их открытыми… специально.

Ее признание такое грязное, так не похоже на то, какой я ее представлял тогда.

Я жду, когда она наберется смелости встретиться со мной взглядом, и когда она это делает, вознаграждаю ее своей честностью.

— Я удивлен. Я считал тебя такой хорошей девочкой.

Она фыркает.

— Так и было, поверь мне.

— Что это значит?

Она пожимает плечами.

— Просто по сравнению с другими девушками моего возраста. Они были намного опытнее. Роуз уже дурачилась и занималась сексом. А у меня первый поцелуй был только в 17 лет.

Она говорит о нас, о поцелуе, который мы разделили в этой квартире. Она была такой смелой, пересекла комнату и прижалась своими губами к моим. Я мог бы остановить ее, я мог бы пойти дальше. Вместо этого я позволил этому случиться, став пассивным участником. Я позволил ей подняться на носочки и прижаться своим телом к моему, оправдывая это тем, что технически не поцеловал ее в ответ. Я не позволил ей увидеть, как я возбудился на пустом месте — наши губы едва соприкоснулись. Она была такой милой, но опасной. Ее губы были на вкус, как вишневый бальзам для губ.

— Хотя это вряд ли можно было назвать поцелуем, — со смехом говорит она, поворачиваясь к окну.

— Ты права.

Я делаю шаг к ней, и ее внимание возвращается ко мне, когда я приближаюсь.

— Ты так разозлилась, когда я не поцеловал тебя в ответ. Это было в некотором роде очаровательно.

Она хмурится.

— Я не пыталась быть очаровательной. Я пытался соблазнить тебя.

Я делаю еще один шаг, и мой палец ловит шелковистый бант ее блузки.

— Ч… что ты делаешь? — спрашивает она, пытаясь сделать шаг назад.

Моя рука обхватывает ее за талию, удерживая ее и прижимая к моему телу.

— Почему бы тебе не попробовать еще раз?

Как бы ни изменилось все вокруг, я поражаюсь тому, что все осталось по-прежнему. В глубине души она по-прежнему считает себя робкой соседской девочкой, играющей в переодевание в модную блузку и тонкие чулки, но теперь она женщина, и ей не нужно стараться быть соблазнительной. Она такая и есть.

Она сглатывает, и ее взгляд останавливается на моих губах. Она отводит взгляд, но через мгновение ее глаза возвращаются туда, где они были. В них чувствуется голод, и я хочу его развить. Может быть, я хочу накрутить этот маленький бантик на палец и приближать ее к себе, дюйм за дюймом. Ее бедро касается моего. Ее каблуки — ходули, которые она надела, чтобы произвести на меня впечатление, делают так, что ее голова оказывается на уровне моего подбородка. Мне все равно пришлось бы наклониться, чтобы завладеть ее ртом, и часть меня жаждет сделать это. Я мог бы провести рукой по ее спине, пока не наэлектризую ее затылок, запустить пальцы в ее волосы и заставить ее откинуть голову назад. Ее губы выглядят такими мягкими, едва приоткрытые, когда она прерывисто вздыхает. Я чувствую, как она дрожит даже сейчас, просто представляя это.

Язык ее тела призывает меня поцеловать ее. Все внутри нее кричит, чтобы я прекратил ее страдания. Я опускаю голову еще на дюйм, и она вдыхает, готовясь.

Еще дюйм, и я улыбаюсь.

— Мне бы не хотелось вставать между тобой и Престоном. Когда у тебя свидание?

Ее глаза прищуриваются, и она делает глубокий вдох. Ее руки поднимаются к моей груди, чтобы оттолкнуть меня. Я ей не позволяю. Когда она снова открывает глаза, в них нет голода. Преобладает ярость.

— Сегодня вечером.

— Ты собираешься надеть это?

Она усмехается.

— А тебе-то какое дело?

— Я бы предпочел, чтобы ты переоделась.

— Почему?

— Потому что я знаю, что ты надела это для меня, а не для него.

Она на секунду отводит взгляд в сторону, и я понимаю, что прав.

— Отпусти меня.

Выгибаю бровь, и ультиматум ясен.

— Я отпущу тебя, если ты пообещаешь надеть что-нибудь другое.

Она снова отводит взгляд и вздергивает подбородок.

— Хорошо.

Я отступаю назад, и она, воспользовавшись случаем, обходит меня и распахивает дверь квартиры. Я ругаюсь под нос и провожу рукой по лицу, разочарованный своим поведением. Может быть, она и стала старше, но, учитывая все обстоятельства, мы вряд ли находимся в равных условиях. Я пригласил ее на свидание, а она сказала «нет» — все просто.

К сожалению, у меня никогда не получалось отказываться от того, чего я хочу.

Позднее я отправляюсь навестить маму. В доме давно назрела необходимость в ремонте, поэтому я занимаюсь мелким ремонтом при каждом удобном случае. Террасу надо подправить, крыша протекает. Работы достаточно, чтобы нанять бригаду для ремонта, но я этого делать не буду. Мне неудобно посылать посторонних, когда мама живет одна, и, кроме того, я всю неделю сижу за столом под люминесцентными лампами. Мне нравится приходить сюда, работать руками, потеть — это полезно для души. Однажды я взял с собой Расса, и, клянусь, он прослезился, когда получил занозу. Некоторые люди не предназначены для физического труда.