Мацзу (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 34

— Да, — ляпнул я, а потом вспомнил, что в этих краях их пока нет, но отказываться от своего слова было поздно, поэтому сочинил на ходу: — Приближался с востока к рейду Нью-Йорка, когда мы выходили из порта, направляясь сюда. Дымил он сильно. Паруса нижние на грот-мачте и бизани были черными.

— Я видел пароходы в Лондоне. Они там сейчас в моде. Говорят, за пароходами будущее. А жаль! В парусниках живет романтика, — произнес он.

Не ожидал, что этот прожженный чиновник так юн душой и сердцем.

— Уверен, что на наш век хватит парусников, — заявил я уверенно, потому что точно знал, что пароходы их выдавят только в двадцатом веке, и перефразировал маркизу Помападур: — а после нас хоть пароходы!

Уильям Макнахтен улыбнулся, значит, слышал исходную фразу, и кивнул, соглашаясь с моей, после чего приказным тоном произнес:

— Жду тебя завтра в это же время.

Я попрощался и вышел из кабинета. В коридоре возле широкой мраморной лестницы, ведущей на первый этаж, стояли супруги Кушинг и, судя по кислому лицу худшей половины, говорили о чем-то неприятном.

Увидев меня, он перебил супругу:

— Мистер Макнахтен освободился, мне надо идти, — и зашагал в мою сторону.

Эмили обернулась, собираясь сказать что-то неприятное, судя по ее грозному лицу — и увидела меня. Приоткрытый ротик захлопнулся и искривленные губки размякли и расползлись в улыбке до ушей. Если бы муж обернулся в этот момент, то догадался бы, что слухи о неверности жены не беспочвенны. Предполагая, что такой счастливой он не видел Эмили ни разу за все годы брака. Она протянула мне обе руки и крепко сжала мои пальцы своими тонкими, горячими и сухими.

Сзади нее по длинному полутемному коридору в нашу строну шли два мужчины, наверное, мелкие клерки, поэтому Эмили сразу отпустила меня и прошептала страстно:

— Пойдем ко мне!

До двери ее комнаты мы шли молча. Эмили смотрела себе под ноги, чтобы встречные не прочитали на ее лице то, что предназначалось только мне. В первой комнате возле окна стояла индийская колыбель — вертикальная деревянная рама на широких ножках, внутри которой подвешен к верхней продольной перекладине кузовок. Рядом сидела служанка Нитя в цветастом сари и покачивала грудного ребенка в белой распашонке, спавшего на спине с раскинутыми в стороны руками и раздвинутыми ногами. Взгляд у индианки был умиленный, будто старалась для своего дитяти.

— Наш сынуля Ричард! — гордо сообщила Эмили. — Назвала так в честь своего отца, — после чего поинтересовалась моим мнением: — Тебе нравится имя?

— Да, — подтвердил я, после чего положил руку на талию Эмили и легонько подтолкнул в сторону спальни. — Поговорим там, чтобы не разбудить его.

Разговор получился стремительным. Я завалил Эмили на кровать одетой, только задрал подол платья и нижней юбки. Обошелся без предварительных ласк. После родов ее влагалище стало менее упругим и более сочным, поэтому процесс сразу пошел хорошо. Эмили изо всех сил сдерживала стоны, но они прорывались в виде протяжного мычания, а руки ее то хватали меня за плечи, то вцеплялись в простыню, причем звук был такой, будто материя рвется. Кончила быстрее и задергалась всем телом резче. После чего, молча поглаживая меня по спине, не давала перелечь с нее.

— Как мне хорошо с тобой! — прошептала она слезливо.

— Мне тоже с тобой, — признался и я, после чего предупредил: — Надо вставать, Муж может нагрянуть.

— Пошел он к черту! — размазав слезы на щеках, искренне произнесла она.

— Ему не позавидуешь, — посочувствовал я.

— У Самуэля есть наложница-индианка, пусть идет к ней, — поделилась моя любовница.

— Странно, я был уверен, что он не способен договориться с женщиной, даже с проституткой, — сказал я.

— Это я свела их, чтобы не надоедал мне, но он, дурачок, не догадывается и боится, как бы я не узнала! — хихикнув, сообщила Эмили.

Предполагаю, что, если муж застукает нас, скажет, что сделала это в отместку за его измену.

38

На полученные от британцев деньги, добавив к ним заработанное ранее, я накупил опиума. Представитель Джон-компани собирался набить трюма «Мацзу» всякой легальной ерундой. Я пообещал, что продам и их наркоту по семь долларов за фунт и не возьму с них комиссию. Мол, цены сильно просели из-за репрессий китайцев, но у меня есть пара каналов сбыта по низкой цене. Если по каким-либо причинам не получится, бесплатно привезу груз обратно, потеряют только на оплате погрузки-выгрузки, а это сущие гроши, потому что докеров набирают из аборигенов. Условие бесплатного возврата вместе с ценой продажи были прописаны в договоре фрахтования, который я подписал перед отплытием, когда стало точно известно, сколько ящиков опиума компании смогу затолкать в трюм.

Погрузкой занимался Поль Фавро, а я проводил время в Доме правительства или по утрам на улицах рядом с ним, где совершенно случайно встречался с Эмили и служанкой Нитей, несущей нашего сына на руках. Малышу надо бывать на свежем воздухе, когда не жарко. В полдень, как уверяют аборигены, солнце припекает так, что можно жарить мясо, положив на ствол чугунной пушки. Наверняка Самуэлю Кушингу доносили о моих визитах, но он проявлял благоразумие, не появляясь там, где мог оказаться в сложной ситуации. Видимо, наложница-индианка решала все его проблемы, и обзаводиться новыми не хотел.

На обратном пути нам повезло. Мы прошли примерно половину Малаккского пролива, когда северо-восточный ветер сменился на юго-западный. Значит, примерно через месяц надо ждать западноевропейские клипера в Кантоне. Сперва они заглянут в Калькутту, оставят там часть привезенного груза и вместо него захотят взять опиум, а им сообщат пренеприятное известие.

До Сингапура мы двигались в полветра, а потом нас подхватил попутный. «Мацзу» прямо таки бежала по волнам, как и та, в честь которой шхуна получила название. Мы бы могли потягаться с клиперами. Обычно суда с косыми парусами сильно рыскают при попутном ветре, приходится ставить на штурвал по два рулевых, но марселя избавляли от этого недостатка.

На подходе к эстуарию реки Жемчужной запросто обогнали четырехмачтовую китайскую джонку на дистанции около мили. Скорее всего, военную. С нее пальнули в нашу сторону из погонной пушки холостым. Я приказал выстрелить в ответ, будто решил, что нас всего лишь приветствуют. На ее корме помахали в воздухе большим красным полотнищем. Я приказал помахать американским флагом. После чего в нашу сторону пульнули ядро из пушки, стоявшей на главной палубе, наверное, двенадцатифунтовки. Упреждение взяли маленькое, поэтому ядро проскакало по волнам далеко за нашей кормой. Отвечать я не стал. Может, еще встретимся на рейде или в порту. Если обиделись, скажу, что сигналы их не понял, принял за пиратов. Для следующего прицельного выстрела им надо было развернуться, но к тому времени мы уже выйдем из зоны поражения.

На этот раз встали на якоря возле острова Гонконг, причем там, где не были видны с соседнего Лантхау. Подошли со стороны открытого моря в вечерних сумерках, чтобы китайский гарнизон не заметил нас случайно. Как мне сказали, там служат те еще вояки, потому что платят им редко и меньше положенного, но даже у таких изредка бывают приступы служебного рвения. К обоим бортам «Мацзу» сразу ошвартовался табор морских цыган, которые заметили нас еще на подходе. Обслуживать им было некого, разве что Поль Фавро ненадолго пригласил девицу к себе в каюту и Адру Переш спустился к другой на сампан. Матросы-китайцы воздерживались, потому что расчет за рейс получат после полной выгрузки.

Я перебрался к сампану в крайнем ряду с правого борта, где меня ждал У Бо. Старик начал сдавать, двигался мало и медленно. Я подарил ему музыкальную шкатулку, а он отдарил розовой жемчужиной, оплетенной «бочковым» узлом черной шелковой нитью, образующей гайтан, благодаря которому висела на шее деревянной статуэтки богини Мацзу.

— Богиня не обидится? — на всякий случай спросил я.

— Нет, — ответил старик. — Мы дадим ей шарик опиума, и она забудет обо всем, что было раньше.