Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 21

До начала ноября я перевез в Порт-Артур около пяти тонн свежей капусты, килограмм двести пятьдесят лука и пару больших корзин чеснока, опустошив склады в Чифу. В каждый приход фиксировал новые разрушения в городе. Снарядов прилетало все больше, потому что японцы приближались к городу и к их осадной артиллерии присоединялась полевая меньшего калибра. Ходили небезосновательные слухи, что в городе много вражеских корректировщиков. Попадало и по Торговому порту, из-за чего многие хозяева джонок отказались от рискованного бизнеса, остались в Чифу. К тому же, японские корабли теперь постоянно крейсировали возле Ляодунского полуострова, расстреливая китайские джонки. Пару раз и я чуть не попал под раздачу на обратном пути. Начался зимний муссон, ветер сменился на северо-восточный, и теперь до Порт-Артура приходилось идти медленно, курсом крутой бейдевинд. К тому же, возле полуострова японцы и наши накидали столько мин, что в темное время суток туда лучше не соваться.

Четырнадцатого ноября вражеская армия начали штурм горы Высокая, которая доминировала над всем Порт-Артуром. Я не знал точно, сколько продержится крепость, но понимал, что дни ее сочтены. Пора и мне завязывать со стрёмной рубкой бабла. На безбедную жизнь накопил, документы есть, так что пора сваливать в глубокий тыл, пока не поймал осколок или не попал к японцам в плен.

На следующее утро я выгрузил привезенную капусту, рассчитался с капитаном Павловским и объявил желающим покинуть Порт-Артур, что поплыву не в Чифу, а в Хулудао, расположенный на северо-западном берегу Бохайского залива, западнее Инкоу, захваченного японцами. Заодно сэкономят на английском пароходе до этого порта. Оттуда по суше добреемся до Мукдена, который наши пока удерживают, где можно сесть на поезд до Москвы. Количество мест на джонке ограничено, поэтому получат те, кто заплатит больше. Торг начался с шестисот рублей за взрослого. Четыре места были проданы по восемьсот.

Переход начался паршиво. Только с попутным ветром прошли быстро минные поля, как увидели два японских миноносца, которые шли на запад. Мы поджались к берегу возле четвертого редута, легли в дрейф на несколько часов, хотя я собирался засветло обогнуть полуостров Ляодун. Вражеские корабли вышли на траверз мыса Лаотешань и легли на обратный курс. Я приказал поднять паруса. С попутным ветром побежали на юго-юго-запад, после чего уже в темноте, благо берег был высокий, заметный, в полветра обогнули полуостров с юга и, повернув на северо-запад, пошли неторопливо курсом бейдевинд к Хулудао.

Ветер был холодный, колкий. Часть мужчин не выдержала, спустилась в трюм, где спала под нарами и в проходе. Самые стойкие расположились на главной палубе в шерстяных или драповых пальто или полушубках, укрывшись одеялами, которые я посоветовал захватить с собой, как минимум, по одному на человека. Я тоже обзавелся в Чифу английским пальто, темно-серым, с черным воротником. Лицевая сторона была гладенькая, а изнанка ворсистая с подкладкой из светло-серого сатина. Оно было тяжеловато, плохо гнулось, зато никакой ветер не страшен. На голове у меня была китайская шапка из овчины с коротким козырьком, подвернутая мехом наружу сзади и с боков, которые можно опустить. В конце этого века что-то похожее будут называть «жириновкой» в честь популярного в то время демагога. В них и покемарил на палубе несколько часов, положив под голову свернутую, китайскую, стеганую, ватную, темно-синюю куртку типа русской фуфайки, купленную вместе с черными кожаными штанами и высокими сапогами для верховой езды.

Проснулся за пару часов до рассвета. Вышла луна, и впереди справа стал виден берег — темная припухлость над водой. Значит, мы заходим в Ляодунский залив. Порт-Артур и Дальний остались за кормой. Я приказал взять круче к ветру, чтобы потом не выписывать галсы, не поджиматься к захваченному японцами берегу.

25

Хулудао оказался типичным китайским населенным пунктом с кривыми грунтовыми улицами. Только на берегу моря возле деревянного пирса было три каменных пакгауза и чуть дальше несколько каменно-деревянных двухэтажных домов, в которых жили и вели бизнес европейцы. Как мне рассказали, обычно это представители европейских или американских фирм, продающие аборигенам заморские товары и скупающие у них фарфор, гаолян (красновато-бурое сорго) и разное сырье. Чай здесь не растет и шелкопрядов не разводят, потому что холодновато.

В одном из пакгаузов заправлял белобрысый конопатый американец лет двадцати пяти, довольно хваткий малый по имени Брюс Смит. Он сносно говорил по-китайски, а ругался так и вовсе отменно. Работники у него прямо таки летали, и при этом я впервые услышал, как китайцев называют не просто лодырями, а с добавлением разных прилагательных, в том числе и английских. Я даже спросил, не работал ли он раньше боцманом на паруснике? Оказалось, что нет. Восемь лет назад Брюс Смит добрался сюда на пароходе в роли помощника кока с полусотней серебряных долларов в кармане. Теперь пакгауз принадлежал ему.

— Эти бездельники ничего не умеют делать! — очень искренне отозвался он о своих работниках.

Я с ним согласился, поэтому, наверное, за джонку получил немного больше, чем ожидал. Впрочем, предполагал, что самым вероятным вариантом будет продажа ее на дрова. При этом Брюс Смит умудрился организовать тройной бартер: я получил взамен двух верховых монгольских лошадей, низкорослых и выносливых, каждая из которых продавалась в Порт-Артуре в начале войны рублей по тридцать-сорок, и европейское седло рублей за пять, а владелец их, узкоглазый круглолицый смуглокожий кочевник — бочонок виски, стоивший не намного дороже конской упряжи и попоны.

— Мне как раз нужна шхуна, чтобы возить продукты японской армии в Баюйцюань. Желтокожие хорошо платят, — поделился Брюс Смит после окончания сделки.

Пассажиры «Мацзу» с моей помощью, как переводчика и консультанта, арендовали подводы, почти не отличающиеся от русских, с которых, наверное, и скопированы, до Мукдена из расчета рубль в день. Оплата только серебром, но по прибытию. Там есть отделение Русско-китайского банка. По словам возниц, ехать придется неделю, если не спешить. Верхом можно добраться за три-четыре дня. Брюс Смит предупредил, что на дорогах, особенно в районах рядом с боевыми действиями, шалят хунхузы (красно(рыже)бородые), как здесь называют разбойников. Видимо, основную часть их составляли истинные монголы, которые были светловолосы и голубоглазы. Я решил не рисковать, не отрываться от народа. Среди пассажиров было с полтора десятка мужчин, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами или пистолетами. Не уверен, что они толковые бойцы, но ведь и хунхузы этого не знают.

В путь отправились рано утром. Дети и женщины ехали на подводах, сидя на собственном багаже. Мужчины шли пешком. Правда, надолго их не хватало. Как-то само собой получилось, что я продолжил быть «капитаном». Вооруженных мужчин распределил так, чтобы могли дать отпор при нападении с любой стороны. Сам, переодевшись в фуфайку, кожаные штаны и переобувшись в сапоги, скакал впереди каравана, а вторая лошадь шла на поводу за телегой, нагруженная чемоданом, саквояжем и баулом с пальто и одеялами. У меня на коричневом кожаном поясе справа кобура с парабеллумом, слева — сабля в ножнах, в подмышечной кобуре — браунинг. В чехле, притороченном справа к седлу, двустволка, заряженная картечью, слева сагайдак с луком и колчаном, сзади в седельных сумках боеприпасы и небольшой запас продовольствия, если проголодаюсь в пути. В общем, давно я не чувствовал себя таким большим и сильным.

Грунтовая дорога шириной метра четыре петляла между холмами, которые ярко выкрасила осень. Везде, где только есть возможность, разбиты поля. Выращивают гаолян, пшеницу, пшено, овощи… Урожай давно собран, но, пользуясь сухой теплой погодой, на многих участках копошились крестьяне. Завидев нас, прекращали работу и молча провожали взглядом.

В первый день привалы делали через каждые два-три часа на окраинах деревень, потому что путешественники сильно уставали с непривычки. Сперва спрашивали у крестьян коровье или козье молоко, пока не убедились, что здесь такой скот не разводят. Точнее, коровы изредка попадались в зажиточных дворах, но держали их на мясо и для производства бычков, которых кастрировали, превращая в волов — основную тягловую силу в этих краях. Зато крестьяне с удовольствием и сравнительно дешево продавали копченую свинину. Ее как раз заготавливали сейчас, забивая откормленных за лето поросят. Ночевали на постоялых дворах в больших помещениях с низкими деревянными нарами, застеленными соломой. Не знаю, кого там было больше — клопов или мышей.