Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 41

— После таких испытаний вас обязаны принять в университет бесплатно! — заявил старший и поглядел на остальных так, будто решение зависит от них, а они против.

— Нет, спасибо! — отказался я. — Мне досталось большое наследство от родителей и дяди. Он был вдовцом бездетным, поэтому оставил в банке завещания на мое имя.

— Да, вы явно не коммерсант! — сделал он вывод. — Как хотите, но было бы справедливо, чтобы вы учились бесплатно, — после чего спросил: — На какой факультет желаете поступить?

— Наверное, на физико-математический. Хочу стать инженером-химиком, — ответил я. — Есть у вас такая специальность?

— Конечно, у нас есть отделение химии в естественном разряде, — проинформировал он. — По окончанию университета вы сами решите, кем быть: заниматься преподаванием в реальном или коммерческом училище, или, если покажите хорошие знания и защитите магистерскую, а потом докторскую диссертации, стать профессором в университете, или устроиться чиновником, или инженером на завод, или в какую-нибудь агрономическую компанию.

Наверное, это то, что мне надо.

— А смогу посещать лекции других отделений, разрядов, факультетов? — поинтересовался я.

— Бог мой! Да сколько угодно, если потяните! Многие даже по одному отделению осилить не способны! — насмешливо воскликнул старший секретарь, после чего объяснил: — Можете по ходу учебы перейти с одного на другое или в математический разряд — математика, физика, астрономия — или на медицинский факультет с зачетом некоторых дисциплин, потому что они совпадают. С математическим в этом плане легче всего, потому что мало кто хочет учиться на нем: трудно. В основном туда идут иудеи, — рассказал он.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— На них квота в десять процентов от всех студентов. Большинство хочет учиться на юридическом и медицинском факультетах или хотя бы на историко-филологическом и естественном разряде физико-математического, а на математическом разряде мало студентов, вот и зачисляют иудеев, порой сверх нормы, чтобы дать заработать преподавателям, — поделился секретарь внутренней информацией.

— Какие экзамены надо сдавать для поступления? — спросил я.

— Никаких. С пятнадцатого июля по десятое августа придете сюда с заявлением на имя ректора, ординарного профессора, статского советника Алексея Николаевича Деревицкого, аттестатом зрелости и его копией на обычной бумаге, и… — тут он запнулся. — У вас есть метрическое свидетельство о времени рождения и крещения, о состоянии, к которому принадлежите по происхождению, о приписке к призывному участку по отбыванию воинской повинности?

— Увы, все осталось в Порт-Артуре! Я не ожидал, что его сдадут, не похлопотал вовремя, а потом уже было поздно. Только таможенный паспорт успел получить, потому что собирался устроиться штурманом, — ответил я и дал ему свой документ.

— Этого хватит, — облегченно вдохнув, решил секретарь. — Сделаете копию первых страниц, где данные о вас, и еще нужны будут три небольшие фотографии с вашей фамилией карандашом на обратной стороне каждой, Переел началом учебного года или в первые дни оплатите обучение, выбрав не менее восьми обязательных предметов, — сообщил он, после чего похвалил: — Смотрю, у вас по латыни и древнегреческому «отлично»!

— Помогло хорошее домашнее образование. Когда жили в Марселе, отец не жалел денег, нанимал лучших учителей. Древнегреческий нам преподавал грек Демис Руссос, латынь — итальянец Андриано Челентано, английский — шотландец Пол Маккартни, французский — Эдит Пиаф. Только немецкий знаю не очень, потому что начал учить в гимназии. Отец по каким-то неведомым мне причинам не любил немцев, — прогнал я, внутренне смеясь.

— А кто их любит⁈ — весело бросил сидевший за ближним от двери столом мужчина лет тридцати с полусонным лицом и пушистыми усами.

Сидевший напротив меня усмехнулся и предложил:

— Почему бы вам не поступить на историко-филологический факультет на кафедру древних языков или французского и английского?

— Не хочу быть преподавателем в гимназии, — отмахнулся я.

— Не обязательно преподавателем. Любой диплом университета дает возможность стать чиновником. С юридическим берут в любое ведомство, но особенно хорошо в министерство внутренних дел, потому на этом факультете больше всего студентов. С иностранными языками — в министерство иностранных дел и на таможню, а с медицинским легче устроиться в здравоохранении. Есть еще статистическое ведомство, куда берут всех. Хотя, конечно, всё зависит от связей и удачи, — рассказал он. — Ладно, сами решите. Можете сейчас походить на лекции, послушать и выбрать, что нравится, или поучитесь и тогда решите. Не запрещено записываться на любые дополнительные курсы, лишь бы денег и старания хватило.

— Ношение студенческой формы обязательно? — задал я важный для меня вопрос.

— Нет, если одеты пристойно, как вы, — ответил он и пожелал: — Жду вас летом!

— Не подскажите, кого можно попросить, чтобы написал заявление и сделал копию аттестата, а то у меня почерк, как курица лапой? — спросил я. — Само собой, не бесплатно.

— Марья Степановна, — показал он на секретаршу, — с радостью поможет вам. А потом оставите их у меня, чтобы не носить туда-сюда. Остальное донесете летом.

Я отдал ей аттестат зрелости и паспорт и отправился гулять по зданию «минут десять». Шли лекция, но по коридорам шоркалось много студентов. Большая группа стояла у стенда, на котором висели списки должников. Кто-то до сих пор не заплатил гонорар преподавателю по рублю за каждую лекцию, кто-то двадцать за допуск к полукурсовому (за первые два года обучения) или выпускному экзамену, кто-то двадцать пять за полугодовое обучение. Должников было сотен семь, но некоторые числились сразу в нескольких списках.

— Что делать будем, брат? — выдохнув убойный перегар, обратился один из должников в старой студенческой темно-зеленой шинели с латкой на правом локте к другому, одетому не лучше, но с латкой на левом.

— Молиться, — ответил тот, тоже с серьезного бодуна. — Может, как в прошлом году, объявится благодетель и заплатит.

После чего оба отправились молиться дальше.

Услышав, что печатная машинка на время замолкла, я вернулся в учебную часть. Заявление и копии были оформлены. Секретарша дала мне темно-зеленую деревянную ручку со стальным пером и фаянсовую чернильницу с темно-синими чернилами. Чуть не поставив кляксу, я расписался на них и накалякал свое имя и фамилию. После чего положил на стол трехрублевку.

— Нет-нет, что вы! Я не могу взять с вас деньги! Вы столько пережили! — смутившись, попробовала она отказаться.

— Берите, у меня их много, — похвастался я, отнес бумаги старшему секретарю, попрощался и ушел.

Уже в коридоре услышал веселый голос сони с пушистыми усами:

— Он точно не коммерсант!

Кто-то бы стал спорить, а я разве буду⁈

44

Обычно я быстро схожусь с людьми, с которыми встречаюсь часто, а вот с Юной Минхо не складывается. Он держит дистанцию, опасается, наверное, что разоблачу. Поработать со мной в спарринге тоже отказывается. Это при том, что, как борец, сильнее. Я сделал вывод, что дзю-дзюцу он занимается не с детства, а последние года три-четыре, когда, как догадываюсь, попал в разведку. Скорее всего, не офицер. Слишком уж упорно обращается ко всем на «вы», что в крови у слуг. На мой вопрос, где выучил русский язык, ответил, что в детстве жил с родителями во Владивостоке, где, действительно, много корейцев, выполняющих черную работу. Только вот по тому, как он встрепенулся, услышав, что я бывал в Нагасаки, предполагаю, что он из этого порта, открытого для иностранцев. Наверное, работал слугой в русской семье, и им заинтересовалась японская разведка, обучила кое-чему, включая дзю-дзюцу, и перед войной отправила на задание в Одессу, откуда ходило много пароходов в Маньчжурию и обратно.

Как-то я задержался на тренировке, и Юне Минхо пришлось подождать, пока переоденусь и уйду, чтобы закрыть гимнастический зал на ночь. Он уже был в черном драповом пальто, перехваченном шерстяным поясом, и на среднем пальце правой руки поблескивал золотой перстень с александритом с «розой ветров», пурпурным в тусклом свете последней непотушенной керосиновой лампы. У меня даже сердце ёкнуло, когда понял, что вижу. Значит, спасательный жилет намбандзина выпотрошил кто-то из японских слуг. Судя по тому, что сохранился только перстень, украденные сокровища счастья не принесли.