Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 42

Справившись с волнением, я произнес:

— Какой красивый перстень. Продай мне его. Заплачу тысячу рублей.

— Он не продается. Это семейный… — Юна Минхо запнулся, подбирая нужное слово.

— Амулет? Реликвия? — подсказал я.

— Да, — подтвердил он. — Память о маме. Приносит удачу.

Может, раньше и приносил, но после встречи с тем, у кого был украден, обязан перестать работать.

Среди тех, кто приходил заниматься джиу-джитсу, было несколько армейских офицеров. Юна Минхо уделял им особое внимание, работал с каждым дольше, чем со штатскими и даже двумя офицерами полиции. Кроме поручика (старшего лейтенанта) Суконкина, появившегося в группе с неделю назад. Мне он тоже показался странным, потому что джиу-джитсу интересовался постольку-поскольку и при этом набивался в друзья к тренеру.

По окончанию следующей тренировки я вышел из зала вслед за ним и предложил:

— Не хотите пропустить по рюмочке или бокалу пива? Я угощаю.

Поручик Суконкин посмотрел на меня снисходительно и произнес с как бы шутливой надменностью:

— Я и сам не бедствую.

— Знаю. В контрразведке должны быть хорошие оклады, — сказал я.

— С чего вы взяли, что я контрразведчик⁈ — почти искренне удивился он.

С того, что пехотный офицер, за которого он себя выдавал, счел бы такое предположение оскорбительным.

Вместо ответа я показал на свою пролетку:

— Давайте прокатимся в пивную Санценбахера. У него всегда свежее немецкое.

— Давайте, — как бы нехотя согласился поручик Суконкин.

Пивная была неподалеку. Зал узкий и длинный, с проходом посередине. Столы, накрытые почти чистыми коричневыми скатертями, и скамьи массивные, дубовые, слева от прохода на четверых, справа — на шестерых. Посетителей мало, подтянутся ближе к вечеру. Мы расположились за четырехместным вдали от остальных, повесив верхнюю одежду на деревянные колышки, приделанные к дубовым панелям, покрытым лаком.

— По пиву и брецелю, — заказал я подошедшему половому, русскому, хотя немцы предпочитают нанимать своих.

Брецель — это крендель, посыпанный крупной солью. Хорошо идет под пиво, и не сильно наедаешься. Мне еще ужинать со Стефани.

— Или хотите что-то посерьезнее? — обратился я к поручику Суконкину.

— Есть вайсвурст и братвурст, — подсказал половой.

Это колбаски: первые белые, отваренные, из телячьего фарша и немного сала, вторые коричневые, обжаренные, из свиного.

— Нет, спасибо! — отказался офицер, который казался расслабленным, но я, без сомнения, заинтриговал его.

Мы, как и по пути сюда, продолжили обмениваться мнениями по поводу военных новостей из Маньчжурии. Я делал вид, что не знаю, чем закончится эта война.

— Я слышал, вы раньше жили в Порт-Артуре? — закинул поручик Суконкин после того, как половой принес пиво в темно-коричневых керамических кружках емкостью в шоппен (кружка по-немецки, чуть менее полулитра) и брецели в широких керамических чашах с низкими бортиками.

— И еще бывал в Корее и Японии, поэтому могу отличить корейца от японца, — отхлебнув пенного горьковатого напитка, сообщил я.

— Хотите сказать, что Юна Минхо японец? — невозмутимо продолжил он, отломив кусочек брецеля и запив пивом.

— Вы и сами об этом догадываетесь, иначе бы не появились в гимнастическом зале, — сказал я.

Он хмыкнул, улыбнувшись, и похвалил снисходительно:

— А вы наблюдательны и умеете делать выводы!

— У меня по логике оценка «отлично», — шутливо молвил я.

— То, что он выдает себя за корейца, не является преступлением, Война, испугался. И джиу-джитсу, как я слышал, занимаются там не только военные, — поделился поручик Суконкин сомнениями.

— В Корее подобный вид единоборства называют тхэккен, но переименование можно списать на моду. Остается военная выправка, повышенное внимание к офицерам, кроме одного, которого раскусил, — продолжил я.

— Думаете, раскусил? — с ноткой обиды произнес он.

— И затаился, — дополнил я. — Советую вам прекратить занятия и снять слежку. Пусть решит, что прошел проверку удачно, расслабится.

— Наверное, любите читать авантюрные романы? — усмехнувшись, предположил поручик Суконкин.

Что есть, то есть. И прочитал их больше, чем написано на этот день. Жанр только входит в моду.

— Люблю, — признался я. — И еще наблюдать за людьми. Поэтому могу уверенно сказать, что Юна Минхо из бедной семьи, а поскольку вырос в Нагасаки и без отца, его мать, скорее всего, была мусме — жена на время, проститутка, обслуживающая иностранных моряков. Японцев обслуживают гейши, у которых статус чуть выше. Заключаешь с мусме договор на какой-то срок, платишь, а потом расстаетесь без последствий. Обычно она знает один иностранный язык и обслуживает моряков этой национальности. Уверен, что его мать работала с русскими. Мне рассказывали, что наши военные корабли стояли в Нагасаки месяцами. Заодно делилась услышанным с японской разведкой, благодаря чему пристроила сына на хорошую, по ее мнению, службу. Значит, он мелкая сошка, не выше унтер-офицера, и помогает кому-то более важному, которого вам надо найти.

— Черт возьми! А вы сами не из контрразведки⁈ — воскликнул шутливо поручик Суконкин.

— Куда нам, убогим! — иронично произнес я и перешел на серьезный тон: — Можете принять мои предположения, можете счесть их бредом — это ваше дело. Мне не нужны деньги, награды, чины. Хотелось просто помочь одолеть японцев. У меня свои счеты с ними.

На самом деле у меня счет только к одному из них, но это уже не важно,

— Уверен, что к вашим словам отнесутся со всей серьезностью, — заверил поручик Суконкин, добил кружку залпом и, вставая, сказал: — Извините, мне пора, служба!

Заметив, что он собирается достать деньги, остановил:

— Не утруждайтесь, я заплачу.

— До свиданья! — попрощался он и протянул через стол руку.

Я, встав, пожал ее, крепкую и теплую.

45

Увидев свой перстень на чужой руке, я подумал, не приобрести ли новый? При этом понятия не имел, зачем он мне нужен. Ставить печати перстнями теперь не надо. Последние эпохи, до того, как украли, я не носил его. Разве что пригодится в какой-нибудь следующей эпохе, как подъемный капитал, если не послужит причиной грохнуть меня. Решил зайти в ювелирный магазин и попытать судьбу: будет что-то стоящее, куплю, не будет, значит, и не нужен.

Как-то возвращаясь со стрельбища, завернули на Преображенскую улицу, где я купил в магазине «Стрелок А. Шнайдер» патроны для пистолетов и револьвера. Завернули на Троицкую, и вскоре я увидел «Ювелирный магазин братьев Шоломон», приказал Павлину остановиться. К магазину вела черная чугунная лестница в пять ступенек такой высоты, что на каждую становиться слишком коротко, а шагать через одну длинновато. Обе створки глухой, толстой, дубовой, покрашенной в темно-красный цвет двери были открыт и пристегнуты к стене железными крючками, а у внутренней в обеих створках были в верхней половине стеклянные вставки, но открывалась только правая, тревожа колокольчик, звякнувший хрипло, точно простудился. Справ и слева от двери было по большому окну с решетками из массивных прутьев, тоже покрашенных в темно-красный цвет. Торговый зал был маленький. Три шага от входа — и упираешься в прилавок-витрину во всю ширину зала с поднимающимися крышками из толстого стекла в деревянных рамах, под каждой из которых были разложены в отсеках по видам предметы из золота и серебра: часы, кольца, перстни, серьги, броши, заколки, цепочки, браслеты… Продавцами были два ашкенази: длинный и худой лет восемнадцати и страдающий отдышкой, невысокий и толстый лет пятидесяти. Они как раз охмуряли двух дам бальзаковского возраста, которых, видимо, какой-то негодяй окатил сладкими духами из ведра. Им показывали колье с мелкими изумрудами, якобы стоившее шестьсот рублей. Не ювелир я им, но украшение едва тянуло на половину этой цены.

Я подошел к отсеку с перстнями-печатками для мужчин. Света с улицы хватило, чтобы разглядеть, что ничего интересного нет. В соседних тоже лежал всякий, не скажу, что хлам, но на нетребовательного небогатого покупателя.