Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 46

Вход был наполовину завален обсыпавшимися камнями. Крупные я откатил вбок, а мелочь разгреб руками, оправив катиться вниз по склону. Когда стало возможно пролезть на четвереньках, спустился в тоннель, уходящий вниз. Там воняло сыростью и гнилью. Без света дальше соваться не рискнул, выбрался наружу.

Я сходил домой за коробкой спичек и свечой. У меня запас их, потому что электричество на даче «Отрада» имеет дурную привычку выключаться в самое неподходящее время, иногда по несколько раз в день. Я вырос в шахтерском городе. Под моим трехэтажным домом был подвал с сараями для угля, которыми топили печки в квартирах. В него вели два входа и имелись четыре люка, для переправки угля к сараям. Внутри несимметричные проходы с тупиками. Были патроны для лампочек, но их постоянно воровали, поэтому ходили за углем со своими фонариками или свечками. Когда стал способен донести ведро угля на третий этаж, это стала моей обязанностью. Кроме этого, пацаны проводили там время зимой. По подвалу проходили трубы парового отопления дома, было тепло. У нас было несколько мест рядом с ними, где мы прятались и курили или просто болтали. Само собой, обходились без фонариков и свечек и знали подвал не хуже своих квартир. Так что мы с детства не боялись темноты. Нас как бы готовили к шахте, куда многие мои друзья детства и отправились работать, достигнув восемнадцати лет.

Держа зажженную свечу левой рукой и касаясь правой стены, шершавой и теплой, я пошел по тоннелю. Метров через десять была первая камера, большая. Из нее уходили два хода: один шел параллельно берегу, второй перпендикулярно ему. Я вернулся в тоннель, прошел еще метров пять и увидел справа вторую камеру, небольшую и глухую. В ней лежали трухлявые доски и ржавый изогнутый кусок железа, наверное, кайло. Еще метров черед семь-восемь слева начинался огромный зал, из которого уходили в разные стороны четыре тоннеля. Там тоже было много трухлявых досок, как от ящиков, так и от бочек. Я предположил, что раньше здесь был склад контрабандистов. Путешествие по катакомбам должно быть романтическим.

Дальше лезть не имело смысла. Поиски сокровищ не входили в мои планы, как и заблудиться и погибнуть. Подумал, что камера слева, глухая, может пригодиться, если надо будет спрятаться на несколько дней. Не помешает натаскать в нее досок, чтобы не лежать на камнях. Тряпки тащить сюда заранее не имело смысла, потому что слишком сыро. После нескольких минут нахождения в катакомбах возникало ощущение, что находишься в холодной парной. Я привалил вход большими камнями, чтобы не обнаружили. Мало ли, вдруг подамся в партизаны⁈

49

В первый вторник после Пасхи я приехал на тренировку в гимнастический зал, который тоже относился к увеселительным заведениям и неделю был закрыт. Входная дверь была взломана, а потом через рукоятки пропустили цепь и соединили концы ее висячим замком. Подумал, что обворовали, хотя ничего ценного там не было. К тому времени уже знал, что нет такой никчемной вещи, которую не утянут, если появится возможность. Сейчас много стрельбы по городу и ограблений. Недавно среди бела дня тряхнули два вагона пароконки. Может быть, по наводке, потому что один из пассажиров был бухгалтером багетной мастерской, вез в банк пятьсот рублей. То ли он, то ли его наниматель решил сэкономить на извозчике.

Я перешел к ближнему окну и, встав одной ногой на выступ в нижней части стены, заглянул. Спортивные снаряды были на месте. Зато дверь в тренерскую и кладовую нараспашку. Насколько я знаю, там тоже не было ничего ценного.

— Эй, ты куда лезешь⁈ — послушалось грозно за моей спиной.

Кричал невысокий толстоватый мужичок лет за пятьдесят, круглолицый и румянощекий, с редкими темно-русыми усами и бородой, одетый в ватную безрукавку поверх грязноватой белой рубахи навыпуск, серые штаны с пузырями на коленях и обутый в сапоги, давненько не чищенные.

— Хочу понять, что случилось, — ответил я. — Приехал на тренировку, а дверь на замке.

— Уже с неделю закрыто, меня наняли охранять! Съемщик оказался шпионом японским! — сообщил он радостно, будто сам разоблачил вражину. — Все эти черти нерусские одним миром мазаны! Из-за них мы и проигрываем в Маньчжурии!

Национализм — это последнее прибежище негодяев, которые не прошли дресс-код в патриоты.

— Надо же! — изобразил я удивление, после чего решил воспользоваться ситуацией: — Теперь тренироваться негде и инвентарь такой здесь не найдешь. Слушай, не отдашь мне пару приспособлений из зала? Заплачу три рубля.

— Могу, конечно, но смотря что. Вдруг оно стоит во много раз больше⁈ — начал мужичок торговаться.

Истинному националисту некогда зарабатывать деньги, но очень любит их.

— Все, что там есть, стоит червонец, а я возьму только мешок кожаный, доску и бревнышко, — урезонил его.

— Ладно, пойдем посмотрим, — согласился он.

— Павлин, иди сюда, поможешь ему, — позвал я извозчика.

Напару они сняли и отнесли в пролетку кожаную грушу и две деревянные макивары, ударную и для отработки блоков. Судя по выражению лица сторожа, он счел, что ободрал тупого богача.

— Зря вы доски покупали, — сказал Павлин, когда привезли добычу домой.

Вчера мы с ним купили четыре доски-дюймовки длиной два с половиной и шириной полметра. Я сказал ему, что нужны для изготовления макивары, а сам перенес их в катакомбы.

Вечером мы поехали в Русский театр, захватив Стефани. В нем гастролировала труппа из Санкт-Петербурга с пьесами английских драматургов: Уильяма Шекспира с его бурями в чайной ложке, Оскара Уайльда с его озлобленностью на гетеросексуалов, Бернарда Шоу с его стебом над зрителями. Попали на последнего. Пьеса называлась «Шоколадный солдатик», и я был уверен, что не видел ее. Билеты купил в первый ряд амфитеатра (одиннадцатый от сцены), потому что был выше последнего ряда партера, никто не закрывал сцену, и перед ним был проход, можно вытянуть ноги. Как только услышал, что служанку-болгарку зовут Лука, понял, что видел пьесу под другим названием «Оружие и мужчина». Английский драматург не знал, что у славян это имя мужское.

Во время первого антракта прогуливались по фойе. Стефани была в новом темно-синем костюме — коротком приталенном пиджаке поверх белой рубашки с бирюзовым шейным платком и длинной юбке. Она отъелась на отменных харчах, округлилась, потеряв девичью угловатость. В ней появилась уверенность в собственной красоте и, что важнее, сексуальный магнетизм вошедшей во вкус женщины. Увидев ее, кобели делали стойку и, если я оставлял одну ненадолго, подбегали, чтобы понюхать под хвостом, но запрыгнуть пока не получалось. Она поняла, что, кроме денег, есть еще что-то очень важное, что могут дать лишь немногие мужчины, и начала пытаться перепрограммировать наши отношения. Я не поощряю ее и не обламываю, а пунктуально откупаюсь деньгами. Из театра едем ужинать в ресторан «Пассажа», где прекрасно готовят жареных рябчиков и лосося с раковым соусом, а потом ко мне. Стефана сразу отправляется в ванную. Выходит с головой, обернутой маленьким полотенцем. Больше не надо прельщать меня красивыми волосами, а в меблированных комнатах помыть голову трудно, надо в баню идти. На ней не застегнутый халат с оранжевыми цветами на зеленом фоне поверх пеньюара телесного цвета с кружевами, которых уже два в моей квартире, второй черный. Ее вещей теперь больше, чем моих. И длинные волосы везде, несмотря на старания горничной. Когда я раздеваюсь, смотрит с таким видом, будто хочет спросить: «И что там у тебя сегодня?». Да то же, что и в предыдущие дни. Обмену не подлежит.

Я уже знаю, что ей нравится больше всего, но перехожу не сразу, подразниваю. Разогрев немного, ввожу два пальца во влагалище и быстрыми резкими движениями довожу до оргазма со сквиртом, заставляя изогнуться с протяжным стоном. После третьего раза Стефани начинает нетерпеливо елозить на спине по кровати, демонстрируя набухшую, покрасневшую, влажную вульву и тихо скуля, как голодный щенок, требуя грубой мужской силы. Я наваливаюсь на нее и действую агрессивно, как желает. Она успевает кончить еще два, иногда три раза, кусаясь яростно, будто хочет порвать меня на куски. После чего всхлипывает от счастья и быстро засыпает, свернувшись калачиком и прижавшись ко мне. Во сне иногда вздрагивает. Как-то спросил, что ей снится? Ответила, что ничего, когда со мной, а во время учебы в институте благородных девиц постоянно снилась всякая гадость. Наверное, то папенька, то маменька.