Адвокат вольного города 7 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar" - Страница 45

— Конверт и камень. Я понял.

— Нет. Сохранить Вашу шкуру в целостности и выманить Вьюрковского в Челябинск.

— Зачем?

— Потому что мне приятно Ваше общество, Тайлер, я хочу видеть Вашу пьяную морду и дальше по жизни. Вживую, а не в виде фотки на надгробной плите.

— У меня же нет фотографии?

— Тем более, Вам надо выжить. Поэтому Вам в рукав я вошью портальный свиток. Чуть что не так, смываетесь в Кустовой.

— А Ваш Предок-Покровитель точно не паук? Что-то Вы много сегодня порываетесь шить, босс.

Когда мы прибыли в мой «авиаотряд», было ещё довольно рано, так что я с Фёдором совершил несколько полётов. Он, я и усиленный магией фотоаппарат, которым мне удалось заснять ещё кое-какие не предназначенные для простых обывателей красоты кустовских земель.

Пока нас не было в аэродромном лагере, Тайлер уже освоился, подружился с остальными Иванычами и Дядей Ваней. Уже в новом статусе, предложил Дяде Ване выпить, точнее сказать, таким нехитрым образом самому угоститься спиртным.

— Я не пью, Тайлер, — криво усмехнулся старший этой странной семейки. — Бросил, когда третий родился. Никого не осуждаю, но с тех пор, как много лет назад это произошло, не выпил ни рюмки.

— И поэтому, — трагически озвучил свои самые страшные предположения Тайлер, — в лагере нет спиртного?

— Ну да!

— И магазинов поблизости нет?

— До ближайшего села восемнадцать километров. Мы в точке предельного удаления от трасс и населенных пунктов, где могут быть лавки.

— Дааа…. Вот уж поистине! Пришла беда, отворяй ворота.

— Фёдор Иванович!

— Да-да, — пилот курил.

Фёдор — это крайне харизматичный человек, в которого просто хочется влюбиться, причём будет непонятно, почему так произошло.

Сейчас он смотрел в сторону горизонта, который переливался разными красками, ветер трепетал его слегка вьющиеся волосы, в руке лётный шлем с очками, другой он держал сигарету марки «Текел», недавно извлечённую из широкой пачки тонкого картона с турецким полумесяцем и восточными узорами.

Ветер неторопливо и поэтично уносил полоски ароматного дыма. Когда Фёдор делал затяжку, то слегка прищуривался, смотря на собеседника (в данном случае это был я) чертовски умно и немного скептически.

Вот, бывает, слышишь «Фёдор».

И представляешь себе сына кузнеца, откормленного на мясе и молоке, молодого, тоже ставшего кузнецом. Сильного, щекастого, с ровным лбом, широкого в кости, с толстыми губами, которым бы позавидовали девушки моего мира. Такой сильный, что немного поднатужившись, ломал бы подкову, гнул кованые гвозди, и ходил бы тяжело, весомо, неторопливо, чуть вздыхая на ходу и помахивая при этом массивными руками.

А вот тут есть мой Фёдор. Фёдор Иванович. Вообще ничего общего. И имя произносится медленнее и мягче, более напевно. Федор не кузнец (хотя электрод «тройка» безусловно, намотать может), он поэт небес. Тонкий, изящный, как его турецкие сигареты. Не Шаляпин, но тоже поёт, быть может, даже лучше тёзки, приобняв ласковой рукой гитарный гриф, человек без страха, способный своей харизмой и обаянием повернуть к себе любого человека — русского, степняка, татарина, еврея или немца, из Москвы, Белграда или даже Иваново.

И конечно, теперь мне было понятно, как он управлялся со штурвалом и вообще любой техникой. Техника его тоже любила. Штурвал не подчинялся ему, а нежно принимал его ласковые прикосновения. Небо не покорялось ему, оно было с ним одной воздушной, невесомой, но великой природы — стихии воздуха.

Фёдор вливался в небо, втягивался туда и он там не летал, он там жил, пребывал, существовал. И самолёт он тонко чувствовал, а не знал, хотя понятие об устройстве у него, конечно, тоже было.

Поскольку Иванычи время от времени заказывали мне не только снабжение для лагеря и книги, но и технические составляющие, такие как макры, компоненты, инструменты, то за прошедшее время старший Иваныч (теперь я знал, что его зовут Иван) «доточил» самолёт до некоторого совершенства, многие узлы перебрав буквально полностью и сделал это крайне ответственно, ведь он делал это для брата.

А младший ему просто доверял и взмывал в небо, как Высоцкий на сцену, только, конечно, без его козырной хрипотцы.

А средний?

Средний за это время, пока меня шатало по стране, поймал где-то в окрестностях беглого каторжника, который собрался обокрасть лагерь, качественно отмудохал, но не потащил в полицию, а отвесив королевский поджопник, выгнал прочь. Вдогонку пообещав (а угрожал он уверенным дружелюбным голосом, при этом слегка улыбался), что если увидит ещё раз, то убьёт, а для убедительности шмальнул из своего вальтера (купил где-то на часть заводского гонорара) в степной грунт.

Говорил, убьёт и кинет в озерцо, чтобы наловить на его труп раков. А что? Каторжников в полях много, одним больше, одним меньше. И ценности они не представляют, а раки — это вкусно, полезно и от них кровь улучшается.

Короче, конец рассуждений про пользу раков, могущих быть конвертированными из никчёмной жизни каторжника, тот выслушивал на постоянно увеличивающемся расстоянии, улепётывая по полям с крейсерской скоростью.

В спину каторжнику средний не выстрелил. Может гуманист, а может пулю пожалел. Кто знает?

Новоприбывший молчаливый Джо влился в семейство как родной, а вот Тайлер мучался, маялся, ходил из угла в угол.

— Так что, есть какое-то пожелание, просьба? — вывел меня из задумчивости Фёдор.

— Да. Надо свозить в Челябинск вот его.

Я снял с пояса ремень с ножом Шило и передал Фёдору. Тот критически посмотрел на клинок, проверил остроту, щёлкнул ногтём по лезвию, уважительно кивнул и спрятал.

— Нож?

— Нож и артефакт. Ну, ты им не воспользуешься, даже случайно, тут уровень нужен…

Понятно, что у Фёдора уровня не было.

— Ну, странно, конечно. Просто таскать его на поясе, когда улечу, прилечу?

— Да. Как ни странно, клинок должен просто побыть хотя бы минуту в Челябинске и всё.

— Ну… — Фёдор недоумённо приподнял брови, но при всей его поэтичности был человеком серьёзным и ответственным, — Надо… значит надо.

Тайлер подошёл к нам и с тревогой посмотрел в сторону неба.

— Вечереет? — хотя его тон был вопросительным, он просто констатировал факт, намекая, что полёт надо бы отложить на завтра.

— Успеем, — небрежно отмахнулся Фёдор, изящно затушил сигарету и убрал её в пробитый чугунок, который стоял на поле и использовался, как пепельница. — Вообще-то на самолёте можно и втроём полететь, только третий будет в багажном отделении. Так даже в технической документации написано.

— Полетели, босс? — с пробудившейся надеждой спросил Тайлер.

— Нет, не будем страдать хернёй. Обычный полёт, обычная снаряга. Всё взял? — спросил я детектива, после чего всё тщательно проверил.

— Ну, давайте, чего тянуть?

…

Когда самолёт скрылся в небе, Дядя Ваня обнаружился на краю поля, задумчиво глядя вслед улетевшему отпрыску.

— Не поужинал, — недовольно нахмурился отец семейства и пригласил кушать меня.

Мы, бароны, народ не гордый. В свете догорающего заката на ужин была густая гороховая каша с тушёнкой.

— Мечтаю на море своих вывезти, — задумчиво проговорил Дядя Ваня, помешивая остатки и перекладывая их в отдельную кастрюльку, чтобы потом подогреть на завтрак. У них в семье это получалось как-то молча и естественно — распределение обязанностей.

Средний натаскал дров (примерно в расчёте на три месяца), сложил их в четыре разные кучи, только одна в сарае, объяснив это противопожарными мерами. Вместе со старшим они восстановили ворота, утеплили, а потом вообще собрали из притащенного (надо сказать, вручную) из полей контрабандного фургона себе что-то вроде спальной комнаты, более тёплой, чем сарай, где и спали.

Иваныч полностью отвечал за техническую часть, отец семейства неожиданно для своего возраста и статуса взялся за быт, готовил и мыл посуду.