Запертый 2 (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 13

Так вот — партийные удостоверения модно и почетно демонстрировать, заодно сразу же выражая свои политические и социальные взгляды. Корочки «насаживают» на нагрудный карман, закрепляют, чтобы удостоверение не потерялось и так ходят, демонстрируя не только название партии, но и ее цвета. Поэтому мы с детства знаем кому какие цвета принадлежат и что это значит. Чем спокойнее и тусклее цвет — тем консервативней партия. Цвета выдает совет Хуракана — после того как ознакомится с уставом регистрируемой партии и их заявлениями. Название партии печатается на корочках уже вручную.

Удостоверения Константы выполнены в мягких зеленых и синих цветах. Удостоверения ВНЭКС красные с серым, что сразу говорит о радикальных устремлениях партии.

Константа предпочитает оставаться в подземной коробке, ВНЭКС в принципе тоже, но последние настроены на исследования хотя бы ближайших пределов, за что сразу заработали красный радикальный окрас. И я теперь я пусть номинально, но один из них. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо, если мне будут регулярно платить и давать возможность для той самой сдельной подработки.

Последним предметом был большой пластиковый конверт — в таких семьи хранили важные документы и фотографии. Открыв клапан, я вытащил сначала квадратик с рукописными словами. Записка от Инверто Босуэлла.

'Добро пожаловать в партию Внутренней Экспансии, Амос!

Кстати, как мне тут подсказал бессменный секретарь и архивариус ВНЭКС на шестом уровне, ты сейчас идешь по стопам семьи, что когда-то сделала такой же выбор. Судьба? Предназначение? Кто знает… В любом случае ты сделал правильный выбор, сурвер. Скоро увидимся.

PS: Будь добр, веди себя в рамках приличий, Амос!'.

О чем это он?

По чьим стопам я иду?

Перечитав записку, я все равно ничего не понял и решил проверить конверт. Мои пальцы наткнулись на плотный картон, я потянул и вытащил большую четкую черно-белую фотографию. Вгляделся, вздрогнул и зашарил по столу, нащупывая налобный фонарь. Включив, вывел яркость на максимум и направил луч на фото.

Группа разновозрастных людей. Одеты в комбинезоны разных фасонов, все в высоких непромокаемых сапогах, на лбах фонари, на макушках каски, на плечах лямки рюкзаков, а на поясах ножи, лопатки и гаечные ключи солидных размеров. Они стоят по щиколотку в воду, задним фоном служит мокрая бетонная стена какого-то коридора, с потолка свисают ржавые цепи мертвой лебедки. По низу идет белая надпись: Очередная исследовательская экспедиция ВНЭКС', там же проставлена дата, когда было сделано фото — почти двадцать семь лет тому назад. Я неотрывно смотрел на двух крайних людей слева. Парень и девушка. Оба весело улыбаются, она прижимается к нему, он уронил руку ей на плечи. Совсем молодые и счастливые… мои родители.

— Какого хрена? — пробормотал я, проводя ладонью по снова начавшей отрастать жесткой щетке волос на макушке.

Мама…

Я вгляделся ей в лицо, осторожно коснулся навеки запечатленного на фото лица и отдернул руку.

Мама…

Я понятия не имел, что мои родители раньше состояли в членах ВНЭКС или какой-либо еще партии. Хотя вру — отец вроде состоит в какой-то партии. В нашу последнюю встречу я видел в его кармане удостоверение с тусклыми мирными цветами, даже отдаленно не пахнущими никакой радикальностью во взглядах. Кажется, это было удостоверение самой «тухлой» партии Хуракана — Эксистенсия. Партия с удостоверением густого зеленого цвета. Партия, чьи члены выступают за то, чтобы провести взаперти столько веков, сколько сможем, даже если жить придется впроголодь. Партия, чьи члены выступают за закрытие и консервацию всех шлюзов, всех дверей, а также за упразднение Разведки и ответное двойное усиление внутренней Охранки.

Почему отец выбрал членство в Эксистенции мне неудивительно — это одна из немногих партий, кто помогал продуктами и одеждой своим нуждающимся членам. Плохо что ли, если раз в месяц тебе подкинут что-то вроде пособия? Раньше я не задумывался, но теперь понял, что таким образом партия купили его сурверский голос — становящийся важным несколько раз в год, когда у нас проходили народные голосования по тому или иному вопросу. Эксистенция — не странно и не удивительно.

Но родители и ВНЭКС?

Вот это удивительно…

Я проверил конверт еще раз, но он был пуст. Погасив фонарь, я поставил фото на стол у стены. На миг возникло желание вырезать с фото лицо отца, но я удержался от этого тупого детского порыва и снова застыл, глядя на группу на фотографии в тусклом свете потолочного освещения. Когда очнулся от мыслей, понял, что успел сжевать две пачки рыбной соломки, а в теле и голове нет и намека не усталость. На улице хураканская ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Что-то подрагивало внутри и требовало действий.

Снова выти на прогулку?

Нет… взглянув на стол с разложенными инструментами и снаряжением, я кивнул сам себе и начал собираться.

Не спится, сурвер? Ну так иди и поработай.

В рыбных садках рода Якобс всегда нуждаются в рабочих руках…

По старой намертво въевшейся привычки — и вряд ли я от нее когда-нибудь избавлюсь — я со сноровкой опытного чмошника мысленно готовил себя к неласковой холодной встрече, к резкому отказу и посылу нахер. В подобных случаях лучше всего сохранять максимально бесстрастный, но не вызывающий вид — чтобы не навлечь на себя агрессию. Просто кивнуть, развернуться и уйти — не бежать, но и не медлить, чтобы не поймать спиной еще парочку недобрых слов. Так не раз случалось со мной в прошлом, и я неплохо так навострился минимизировать ущерб для своей психики, а иногда и тела. Сейчас же, поймав себя на этих приготовлениях, я зарубил все на корню. Хрен им! Они не обязаны давать мне работу, но унижать себя я не позволю!

Но я ошибся. Вернее, оказался не готов. Вот к чему угодно, а к тому меня жизнь не готовила.

На территорию бывшего бассейного комплекса я прошел без проблем, сказав охраннику, что хочу наняться в ночную смену. Он смерил меня опытным взглядом, скользнул глазами по сумке и не горящему пока налобному фонарю, после чего кивнул и спросил знаю ли куда идти. Я знал и на этом разговор завершился. И когда я добрался до зоны, где в прошлый раз стояли столы с горячим питанием и напитками, меня заметил стоящий перед плотной группой смутно знакомый мужчина и тут же закричал:

— Амос! Сурвер! Это ведь ты?

Я кивнул.

— Как же я рад тебя видеть! — заявил он, маша рукой, чтобы я подошел.

Вот к этому я готов не был — к выражению радости при виде меня и столь же радостным словам.

— Не спится в ночь глухую, сурвер? Поработать хочешь? — глотая от спешки слова, спросил он и чуть нервозно задрал рукав грязного желтого комбинезона, глянув на механические часы на запястье.

— Хочу — подтвердил я и пожал его протянутую руку.

— Ну вообще отлично! — воскликнул он и свел ладони в резком хлопке, одновременно оторвав пятки сапог от пола и тут же с силой ударив ими о кафель. Поймав мой взгляд, он снова приподнялся и опустился, после чего пояснил — Венозные клапана встряхиваю. К черту застои крови, верно?

Я снова кивнул. А он снова хлопнул в ладони, чуть подпрыгнул и ткнул указательными пальцами в плотную или даже слишком плотную группу переминающихся сурверов. Я на автомате пересчитал их. Семь человек. Четверо потрепанных мужчин, трое выглядящих куда более живо женщин. И у всех одинаковое выражение лиц — нескрываемый страх.

— Они не хотят спускаться туда! — его указательные пальцы сместились с группы на тускло освещенный коридор.

Я знал это проход. В его конце находится большой люк, через который мы тогда спускались, чтобы устранить последствия грязевого перелива. Опять случилось какое-то ЧП? Правильно поняв мою задумчивость, черноволосый парень в желтом комбезе с трудом удержался от очередного хлопка и пояснил:

— Обычная генеральная уборка. Все должно блестеть, сурверы! Сами понимаете — после случившегося комиссия за комиссией к нам идет. Сегодня было две — одна от Охранки и одна от Внешки. Завтра ждем комиссию во главе с самим Смотрящим Руем! А у нас там внизу что? Отвечаю за вас — там еще есть грязь! И грязюку эту надо собрать, погрузить в бадьи, а затем опорожнить в отстойники, где ей и место. Работы часов на шесть. А вы тут задницы мнете!