Измена. Дар богини драконов (СИ) - Скай Даяна - Страница 38

— Вы, Лилия Рейн и Ясмина Морриган.

— Но Ясмины нет, так я понимаю? И она не объявится. Так почему моя горничная не может занять ее место?

— Потому что не положено! — талдычит голос.

— Значит, возьмите ее вместо меня! Я вам прямо сейчас напишу отказ от места в убежище в ее пользу.

— Не положено.

— О, Богиня! Вы своей головой думать умеете или у вас только один заученный ответ. А если я вам щедро заплачу, возьмете ее вместо меня?

— Не положено.

— Тогда уходите. Вы затоптали мне весь пол, — устало вздыхает Эйвери.

Дожидаюсь, пока мимо меня пройдут гости леди Эйвери. Все они плечистые, рослые, один даже задевает меня, потому что в узком коридоре нам трудно разминуться.

— Почему ты так поздно? — ворчит леди Эйвери, стоит мне появиться в гостиной.

— Ходила в храм, а потом в монастырь. Кто эти люди?

— Не бери в голову, — она беззаботно машет рукой. — Перепись населения.

— Эрнан предупреждал, что так и будет.

— Ты слышала, о чем мы сейчас говорили?

Киваю.

— Прости, у меня не получилось позаботиться о тебе, — она закусывает губу и прикрывает глаза ладонью.

Подхожу к ней и крепко обнимаю ее. Она не любит никаких проявлений ласки, но сегодня она обнимает меня в ответ.

— Прости меня, девочка. Прости, что не уберегла, — шепчет надтреснутым голосом.

— Леди Эйвери, все будет хорошо. Эрнан сказал, что нам можно укрыться на Острове Ветров, — ободряюще улыбаюсь ей.

Эйвери смотрит на меня недоверчиво.

— То есть мой сын считает, что лучше, чем укрепленное убежище, нас защитят стены старого замка?

— Нет, — качаю головой, — он знает о виренах то, чего не знают другие. Они не могут пересечь большие водные пространства. Почему бы об этом просто не сказать людям, чтобы дать шанс им спастись.

— Ты просто не знаешь людей. Начнется паника. Люди станут набиваться на корабли, отдавая последнее за возможность оказаться на борту. И куда эти перегруженные суда пойдут? Ко дну? И сколько люди смогут прожить без достаточных запасов воды и еды? А если вирены сюда не доберутся? Если армия сможет их оттеснить? Тогда жертвы будут напрасны.

— Может, нам тоже стоит остаться и не паниковать? Верить в императорские силы? — в душе зреет протест.

Я смотрю в окно на окна соседних домов, в которых теплится свет, и думаю о том, что станет с этими людьми, которые сейчас беззаботно ужинают с семьей, готовятся ко сну, целуют на ночь своих детей, строят планы. Наступит ли для них завтрашний день? Они ничего не знают о грозящей им опасности. А мы знаем. И сбежим как две крысы задолго до того, как опасность замаячит на горизонте.

— Ты обязана думать в первую очередь о своих детях, — жестко говорит Эйвери. — Я бы ничего не сказала тебе, если бы ты не была беременна. Осталась бы в городе и разделила участь остальных. Но ты носишь моих внуков, и я не позволю тебе раскисать. Соберись! Или мне придется отходить тебя по щекам!

— Я была сегодня у Мудрейшей. Я рассказала ей и про виренов, и про то, что они боятся воды. И знаете, что она сказала? Она сказала, что я отрываю ее от важного дела. Они готовят яблочное варенье на зиму. На зиму… которая может и не наступить.

— И правильно делают! Что бы ни случилось, нужно продолжать жить. А наша жизнь и заключается в повседневных хлопотах, суетных делах, которые кажутся незначительными. Поэтому прекращай дурить. Лучше собери необходимые вещи и отправимся в дорогу, раз уж даже мой сын решил тебя спасти.

— Он делает это ради вас. Я для него никто. Просто приложение к вам. Игрушка. Развлечение.

— Не смей так говорить! — рявкает она на меня. — Иди собираться!

И ведь понимаю в глубине души, что Эйвери права. В первую очередь я должна думать о своих детях, потому что, кроме меня, о них никто не подумает. Но все равно чувствую себя гаденько.

В большой кожаный саквояж складываю пару платьев — одно легкое, другое теплое. Все остальное место занимает приданое для новорожденных: пеленки и одеяльца, несколько отрезов ткани для костюмчиков и платьиц.

Когда я выхожу в гостиную, то вижу Эйвери, перетряхивающую шкатулки с драгоценностями. Ее чемодан еще меньше, чем мой.

— Все не унесешь, — она скользит взглядом по мебели и стенам. — А деньги и побрякушки пригодятся.

Опустошив все шкатулки, Эйвери пододвигает к себе корзинку с рукоделием. Достает раскроенную ткань и начинает что-то шить.

— Что вы делаете? — не удерживаюсь от вопроса.

— Потайной пояс. Деньги и ценности лучше всегда держать ближе к телу. Вряд ли кто-то захочет меня ощупывать в поисках того, чем можно поживиться.

На спинке дивана лежит неброское платье простой горожанки. Ясно: она не хочет привлекать к себе излишнее внимание.

— Уезжаем сегодня же, — говорит она, а рука ее делает ловкие стежки.

— А как же Вира?

— Я сходила к ней, пока ты копалась в своей комнате, и сказала, что в ее услугах мы больше не нуждаемся. Дала ей хорошие отступные. Так что она не в обиде.

До порта добираемся без происшествий. Казалось бы, ночь — время отдыха, но порт живет своей жизнью. По освещенной факелами пристани снуют работники с грузами на натруженных спинах. Вальяжно прохаживаются моряки с сигарами, небрежно зажатыми в зубах. Громко хохочут девушки в платьях с глубоким декольте, зазывая морских волков весело провести время в приятной компании.

Пахнет соленым морем и потом, крепкой выпивкой и пороком.

Найти корабль, идущий до Сулейма, оказывается не так-то просто. Каким-то немыслимым образом Эйвери удалось уговорить одного капитана взять нас на борт и сделать небольшой крюк. Полагаю, эта сделка существенно облегчила ее кошель.

Мы плывем три дня. Все это время я лежу в каюте в обнимку с ведром. Меня полощет так, что я уже едва держусь на ногах. Постоянная качка сводит меня с ума.

Эйвери заставляет меня понемногу есть и пить. Но ее забота тщетна. Съеденное и выпитое тут же оказывается в ведре.

К Сулейму мы подплываем утром. Город еще тонет в белесом тумане, из которого вырисовываются неясные очертания пристани.

— Странно, — говорит один из матросов, пристально вглядываясь в берег. — Здесь никогда не бывало туманов. И холодом веет.

— А это точно Сулейм? — спрашиваю я, покачиваясь на ветру.

— Обижаете, — говорит таким тоном, будто мой вопрос оскорбил его лично.

Мы с Эйвери занимаем место в шлюпке. Вместе с нами садятся два крепких парня.

Помощник отдает приказ спустить шлюпку на воду, и в тот момент, когда дно деревянное дно плюхается о водную гладь, сердце в груди замирает.

Чем ближе мы приближаемся к берегу, тем сильнее чувство тревоги. По лицу Эйвери трудно догадаться, о чем она думает. Но гребцы, судя по тому, как они переглядываются, чувствуют то же, что и я.

— Что-то не так? — спрашиваю, вглядываясь в их лица.

— Тихо очень, — неохотно отзывается гребец. — Обычно в это время здесь суета. А сейчас кажется, будто все вымерли.

Шлюпка пристает к отлогому, укутанному в туман берегу, и один из моряков задает неожиданный вопрос:

— Дамы, а вы точно хотите здесь остаться? Может, передумаете, пока не поздно?

Берег встречает нас неприветливой тишиной. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Тишина пугает. Неясные очертания строений, виднеющихся вдали, тонут в густом тумане. Кажется, что туман прячет что-то страшное. Оглядываюсь на море. Моряки гребут так, будто стараются как можно скорее покинуть это место.

Здесь все серое. Серые камни под ногами, серые стволы деревьев и даже небо затянуто серыми тучами. Хотя на палубе корабля над нами светило яркое солнце.

— Надо скорее найти лодку, — сухо бросает Эйвери. — И того, кто нас отвезет.

— Значит, надо идти вдоль берега, — прихожу к логичному выводу.

Идем медленно, потому что Эйвери тяжело идти с больной ногой по валунам. Она неловко переваливается, и мне все время кажется, что она запнется и упадет. Трость ей совсем не помогает. Поэтому я ей предложила локоть, чтобы она могла опереться.