Орленок (СИ) - Горъ Василий - Страница 21

— Но ведь вы меня совсем не знаете!

— Это вы так пытаетесь выставить себя на посмешище? — удивилась Оля.

Купец нахмурился и потребовал объяснить, что она имеет в виду.

Девушка бесстрастно пожала плечами:

— Такой вопрос автоматически дает мне право задать встречный. Типа «А вы спите с мужчинами?» и прервать закономерное возмущение аналогичным восклицанием: «Но вы же их совсем не знаете!»

За ближайшими столиками грохнули, а один из посетителей ресторана демонстративно изобразил аплодисменты, сообразив, что де-юре оскорбление «могло прозвучать», но «не прозвучало». Увы, купец красоты этого пассажа не оценил, поэтому пошел красными пятнами, сжал кулаки и набрал полную грудь воздуха. А вот поделиться своими мыслями не смог. Ибо за мгновение до начала гневной тирады я оказался прямо перед ним. Причем очень близко. И, выделяя интонацией отдельные слова и фразы, поставил перед выбором:

— Эта женщина — моя. И не знакомится. А я дерусь на дуэлях только до смерти. Рискнете жизнью?

Давить взглядом потенциальных противников я научился задолго до поступления в АПД, а на соревнованиях по унибосу отточил этот навык если не до совершенства, то достаточно близко к нему-родимому, благодаря чему на третьем курсе еще до начала боя морально ломал процентов семьдесят соперников. Этот тоже оказался… хм… хрупким: увидев в моих глазах непоколебимую решимость идти до конца, отыграл назад и свалил. Причем не к своему столику, а из ресторана. И мы, наконец, смогли позвать официанта…

…Из гостиницы выехали в половине двенадцатого при полном параде. К этому времени основные утренние пятничные пробки уже рассосались, так что до галереи рода Веретенниковых добрались аккурат к открытию, нахально зарулили в подземный гараж, вне всякого сомнения, открытый ни разу не для простолюдинов, и поднялись на лифте «под старину» на первый этаж.

Касса еще не работала, зато по фойе уже слонялся гориллоподобный охранник, и я на его глазах оставил перед окошечком две банкноты по сто рублей. После чего со спокойной совестью направился к двери, за которой, если верить бегущей строке на информационном табло, и начиналась музейная экспозиция «Скульптура и изобразительное искусство Старой Земли».

В первом зале, посвященном скульптуре Древнего Египта, было пусто и тихо, как в склепе, поэтому мы с Олей рефлекторно перешли на лесной шаг. Честно говоря, искусство этой эпохи мне никогда не нравилось, но я привык все делать добросовестно, поэтому подвел напарницу к скульптуре сидящего писца и негромко усмехнулся:

— Да, это, конечно, не расписной известняк, а самый обычный пластик, но качество трехмерной печати на высоте.

— Интересно, а как на самом деле выглядели глаза из белого кварца, инкрустированного красными прожилками? — спросила она, изучив эти.

— Не знаю. Но почти уверен, что эта копия очень похожа на оригинал.

Мы обошли ее по кругу, хорошенечко рассмотрели, а затем перебрались к статуе Каапера, древнеегипетского писца и жреца, вошедшего в историю благодаря своей искусной деревянной статуе. Копия Веретенниковых была из все того же пластика, но очень хорошо передавала не только внешний вид, но и фактуру материала. Поэтому возле этого экспоната экспозиции мы зависли на несколько минут: разглядывали по-настоящему выразительные глаза, чуть крючковатый нос, капризные — по мнению Кольцовой — губы, пухлые щеки, бесформенную шею и сальный торс.

Составив личное впечатление об этом артефакте древности, чуть менее внимательно изучили скульптуру зодчего Хемиуна. Ибо фигура с ожирением по женскому типу не цепляла за душу от слова «совсем». Потом осмотрели и обсудили все остальные экспонаты этой части галереи и прошли в следующий зал. А там, не сговариваясь, направились к статуе Лаокоона, хотя видели, что первым экспонатом в этом помещении является статуя богини с гранатом из так называемого периода архаики. Композицию, демонстрирующую борьбу жреца и его сыновей со змеями рассматривали с таким энтузиазмом, что чуть было не зевнули появление худощавой, но статной и все еще молодящейся женщины лет семидесяти в темно-зеленом бархатном платье в пол.

Но Дайна, как обычно, бдела, поэтому я довернул Кольцову в нужном направлении и склонил голову в знак уважения.

— Здравствуйте, молодые люди… — поздоровалась она, мазнула цепким взглядом по нашим рукам и, не обнаружив родовых перстней, изумленно выгнула бровь: — Вы не аристократы?

Я ответил таким же приветствием и сказал «чистую правду»:

— Нет, уважаемая, мы добытчики.

— Веретенникова. Ксения Станиславовна… — представилась дама и задала следующий вопрос:

— А что, если не секрет, вы, добытчики, делаете в моей галерее?

Ее разрывало от любопытства. Причем не от язвительного или злого, а от самого обычного, женского. И я «великодушно» подкинул ей информации для размышлений. Само собой, после того, как представился сам и представил Кольцову:

— В первых числах сентября я пришел в себя довольно глубоко в Пятне среди трупов стаи волков, с сумасшедшей головной болью, амнезией и очень сильным заиканием. Как я выжил и обо что именно так сильно ударился, увы, вспомнить не удалось до сих пор. Но это не главное. Главное, что я выжил, вернулся к цивилизации и вот уже два с лишним месяца заново привыкаю к этому миру. Найти родных, к сожалению, до сих пор не удалось, хотя я обошел почти всю восточную границу Пятна в поисках хоть чего-то знакомого. Зато я смог встать на ноги и, решив самые жизненно важные проблемы, озаботился своим интеллектуальным развитием.

Веретенникова мне не поверила и легонечко уколола:

— И начали, конечно же, с моей галереи?

— Нет. Мы, то есть, я и моя напарница, начали с создания пары-тройки учебных курсов. Этот, позволивший заново познакомиться со скульптурой, уже проштудировали, что называется, от корки и до корки. Но картинки из Сети не дают полноценного представления об объемных работах, поэтому я и предложил увидеть вживую по-настоящему качественные копии.

— От корки до корки, говорите? — ехидно переспросила аристократка, дождалась двух утвердительных кивков и попросила назвать самую известную работу Джованни Шипионе Бернини.

Тут я не удержался от улыбки и уколол старую вредину в ответ:

— Ой, вы, наверное, запамятовали: скульптора, изваявшего «Похищение Прозерпины», звали Джованни Лоренцо. А Шипионе Боргезе — это кардинал, сделавший соответствующий заказ. И еще: эта скульптура была выполнена мастером одновременно с портретным бюстом дяди мецената — папы Павла Пятого.

Пока я вещал, у хозяйки галереи медленно, но уверенно округлялись глаза. А тут еще и Ольга подсуетилась:

— Стоит добавить, что с «Похищением Прозерпины» связана еще одна интересная история. По одной из версий, появление скульптуры на языческую тему в доме кардинала объяснялось нравоучительным латинским куплетом, сочиненным будущим папой Урбаном Восьмым. Латинский текст я, увы, не запомнила, зато помню перевод: «О вы, склонившиеся к земле и собирающие цветы! Смотрите, как меня похищают к дому жестокого правителя…»

Тут Веретенникова посерьезнела и задала мне вопрос не в тему:

— Игнат, вы позволите дотронуться до вашей головы? Я целительница, и довольно сильная…

— Позволь! — усмехнулась Дайна. — Я удалила все имплантаты. А следы моих манипуляций похожи на последствия травмы, вызвавшей амнезию и заикание.

Увидев, что я колеблюсь, женщина дала слово не навредить. Тут я пошел ей навстречу. Причем как в прямом, так и в переносном смысле выражения. То есть, сделал два шага вперед и склонил голову, ибо был намного выше.

Она прижала ладони ко лбу и затылку, активировала какой-то навык, пробудивший мою чуйку, секунд через двадцать «шарахнула» им же и, оставив меня в покое, несколько раз задумчиво провернула кольцо на безымянном пальце левой руки:

— Да уж, приложило вас на самом деле знатно. Но физические повреждения успешно залечены вашей регенерацией, а возвращать память я, к моему глубочайшему сожалению, не умею.