Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 1

2060 год

Зажилась! Так, видно, чувствует себя старая черепаха. Уставшая от долголетия, одинокая, никого не радующая, едва ползающая под своим осточертевшим панцирем. Без потомства, без друзей, без врагов.

Трясущаяся рука с пигментными пятнами пошарила на прикроватной тумбочке, нащупала стеклянный флакончик, поднесла к подслеповатым глазам. Первая буква на этикетке прочитывалась, как и последняя, легко и дублировала последнюю «н», между ними — размытые темные лошадки. Но суетиться не стоит: и так ясно, что в этой абракадабре скрывается единственный за последние годы друг и помощник, не предавший пока ни разу. Пальцы, давно утратившие ловкость, привычным движением ухватились за выступавшую из цилиндрического тела крышку. Черт! На дворе двадцать первый век, а лекарства пакуют, как и сто лет назад, таким еще бабушка пользовалась. От неуклюжих манипуляций «дружок» содрогнулся, наклонился, выскочившая пробка освободила из заточения белых близнецов, и таблетки нитроглицерина рассыпались по пледу. Старуха равнодушно оглядела непокорную братию, выбрала одного, небрежно сунула под язык. Хотела собрать остальных да запихать обратно, но передумала и без сожаления отбросила предавшего «друга». Она никогда не давала спуску предателям, не спустит и сейчас, так и сдохнет, видать, непрощенкой. Не прощать, правда, уже некого, все ушли, а живую грешную плоть вокруг давно заменила стеклянно-пластмассовая тара. Лежащая подтянулась на локтях, поерзала спиной, стараясь сдвинуть выше подушку, и, обессилев, откинулась назад. Проклятая старость! Отдохнула, переждав, пока стихнет в затылке боль от таблетки, взяла с тумбочки пульт и, не глядя, нажала указательным пальцем на кнопку. Все одно — мутотень! Нынешние «звезды» скакали по каналам заводными паяцами, расхлябанными и пошлыми. Она принялась играть кнопками, словно клавишами пианино, с усмешкой наблюдая за жалкими фигурками. Боже мой, кого расплодил экран! Внуки старых кумиров, пудривших всем когда-то мозги и стеснительно набивавших карман, любовницы новых, без стеснения обиравших страну, безголосые геи-певцы, мужиковатые певички, хрипевшие под фанеру, жеманные актеришки и развязные актрисули, шепелявые ведущие, картавые комментаторы, безграмотные журналисты, бездарные писаки с ворохами «негритянской» макулатуры — пластмассовая дешевка с претензией быть человеком. Комнату заполнили чужие фальшивые голоса, послушные аплодисменты, угодливый смех, обрывки пустых фраз, музыка, от которой вянут уши. Старуха с досадой выключила звук, продолжая лениво смотреть на картинки. Нет, лучше наблюдать за рыбами, чем за людьми! На экране замелькали узкие чешуйчатые тела. Оператор отлично передавал их напряженность, готовность к броску, алчность и хищническую красоту. Серебром отливала в воде чешуя, маленькие ленивые глазки таили угрозу. Завораживала грация движений, изящество, обманчивая беззаботность. Она прибавила громкость. «…высочайшее искусство охотника. Барракуда нападает внезапно, реакция мгновенна и непредсказуема, никогда не знаешь, что может раздразнить эту стайную хищницу, — вещал голос за кадром. — Барракуды питаются рыбой, зараженной токсином, случается, нападают и на людей».

«Еще как случается!» — ухмыльнулась старуха. Давно забытый азарт вспыхнул в ней, заставляя забыть боль, грызущую одряхлевшее сердце. Она протянула руку к тумбочке, воровато — школьницей — цапнула открытую пачку, вытащила длинную тонкую сигарету, щелкнула зажигалкой и с наслаждением втянула в легкие дым…

(Детская считалка)

«Большое общество, составленное исключительно из прекрасных людей, по нравственности и интеллигентности равно большому, тупому и свирепому животному». Карл Густав Юнг

1982 год

Звонок будильника — молотом — бил по голове. Раскалывал бедный череп, словно медным пестиком — грецкий орех, выворачивал мозги, взрывал барабанные перепонки. Не будил — убивал. Голова болела невыносимо. Мутило. Физические страдания дополняли муки душевные. Как она могла?! Стыд, позорище! Как людям теперь в глаза смотреть? Какое счастье, что сегодня ночная съемка и родители в отпуске. Папа в обмороке валялся бы — увидь он свое «солнышко» в таком состоянии, а маме, вообще, был бы фул финиш.

Кристина Окалина не притрагивалась к спиртному ни разу. Даже на выпускном только изображала опьянение, чуть прикасаясь губами к вину и «нечаянно» расплескивая мерзкую кислятину. А вчера… Что на нее нашло? И что за дешевый способ — пытаться стать своей! Уважение зарабатывается трудом, а не совместной попойкой. Она спустила ноги — чугунные — с кровати и, держась за стенку, побрела в ванную. О, Господи! Ее стошнило прямо там, слава Богу, успела — в раковину, не на чистый, сверкающий импортной плиткой пол. Так, где-то она читала, что в таких случаях помогает контрастный душ. Переключая краны с горячей и холодной водой, мученица попыталась восстановить в памяти вчерашние события. День до вечера помнился замечательно. Еще бы не помнить! Это не работа — подарок судьбы. Танька Макарова недаром чуть не лопнула от зависти, когда узнала, где трудится Окалина. Три месяца и двенадцать дней в «Экране», а никак не привыкнуть к свалившейся на нее (а точнее, на операционный стол) удаче. В памяти проявился вечер, когда четыре месяца назад сияющий отец за ужином (редкий случай — вся семья за одним столом) весело сообщил.

— Все, Криська, не вешай нос, прорвемся! На днях оперировал с перитонитом одного мужика. Бедолага отдавал концы, его счастье, что попал ко мне, а не к Васюкову. Маш, ты помнишь Кольку Васюкова из параллельной группы? Он теперь к нам приткнулся.

Мама, отправляя в рот кусок сочной пышной котлеты, неопределенно хмыкнула.

— Так вот, — продолжил отец, — оказалось, что вытащил я с того света самого Васина, большую телевизионную шишку, — он невинно посмотрел на дочь и хитро улыбнулся, заметив в ее глазах вспыхнувший огонек. — Беднягу скрутило так, что ребята со «Скорой» доставили его куда поближе, в обычную районную больницу, то бишь к нам, грешным, и…

— Разве таких людей там лечат?

— Счет шел на минуты, милая. А для грешников лучше спастись на земле, чем потеряться по дороге в рай, — хохотнул довольный отец и бросил на кусок «Бородинского» приличную горчичную лепешку, покрыв ее сверху десертной ложкой хрена.

— Кристина, когда ты научишься слушать, не перебивая? — это мама, как всегда с поучениями.

— Научится, какие наши годы! — пошутил отец, смакуя гремучую смесь. — Так вот, при выписке он все пытался всучить мне конверт с деньгами, но я не взял. У таких брать — себя подставлять. Я, конечно, благородно отказался. Хотя, если честно, деньги бы нам сейчас не помешали.

— И сейчас, и потом, — философски заметила жена.

— Так вот, — проигнорировал «философа» отец, — благодарный товарищ Васин, сраженный наповал моей честностью, оставил свои телефоны, рабочий и даже домашний — мало ли что. А пару дней назад, когда Криська пролетела, не приземлившись, над МГУ, я набрался наглости и позвонил ему. Нельзя ли, дескать, пристроить к вам моего ребенка? Полбалла всего не добрала на журфак. Девочка неглупая, будет учиться на вечернем, с детства мечтает о телевидении, скромная — ну, et cetera, дамы.