Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 12

— Не ты меня звал, не тебе выгонять! — злобно прошипела куколка. — Ненавижу! Подошва киношная! — она оттолкнула протянутую бухгалтерскую руку. — Пшел вон, холуй карманный! — круто развернулась на высоких каблуках и, покачиваясь, понесла прямую спину дальше.

— Опять нагрузилась, — вздохнул Павел, — извините, Евгений Александрович.

— Не переживай, бывает. — успокоил Ордынцев, взял Кристину за руку и повел к выходу. — Пока, Паша! Передай нашему юбиляру, что завтра позвоню.

В машине пассажирка совсем разомлела. От тепла, от комфорта, от иллюзий. Выходка злобной девицы настроение не испортила, и хотя повеяло на них мерзким душком, загадить вечер пьяной красотке не удалось. Кристина прикрыла глаза. Перед ней тут же замелькали и морковный свитер, и высокая блондинка с приветливой улыбкой, и очки юбиляра, и токайское в бокале, и икра на тартинке — все, чем наслаждалась сегодняшний вечер благодарная гостья. Но мелькающие картинки были только фоном, на котором отчетливо рисовалась одна — немолодое, невозмутимое лицо с пыхтящей трубкой в крепких зубах. И обещала она силу, надежность, успех. «Влюбилась! — бесшабашно поставила себе диагноз рисовальщица. И изумилась. — Надо же, кто бы другой сказал — убила».

Бежевая «Волга» остановилась. Пассажирка открыла глаза.

— Приехали? — но перекресток ничем не напоминал знакомый двор.

— Нет, мы на перепутье. Твой дом — налево.

— А направо чей?

— Мой.

Она повернулась к недоступному кумиру и заглянула в глаза. Но прочесть, что в них, не сумела, как не смогла понять и мысли этого человека. Нет, не человека — льва. Непредсказуемого и опасного. Нужно быть сумасшедшей, чтобы рискнуть оказаться рядом с таким.

— Тогда — направо…

— Тебя к телефону! — в ванную просунулась голова в бигудях и многозначительно доложила. — Приятный мужской голос.

— Советуешь мне голой подойти?

Мария Павловна хотела обидеться, но передумала и с терпеливой улыбкой снесла хамоватую реплику.

— Что передать, детка?

Кристину передернуло, непривычное в их доме слово резало слух.

— Пусть оставит свой номер, перезвоню, — процедила она и принялась яростно намыливать голову.

— Нельзя так сильно царапать кожу, детка, — заметила мать. — Это вредно для луковиц.

В ответ «детка» остервенело заскребла ногтями. Мария Павловна вздохнула и закрыла дверь. «Надо что-то делать, — мрачно думала Кристина, погружаясь в горячую пенистую воду. — Я хамею с каждым днем, остановиться не могу, но если буду молча терпеть да сдерживаться — сдохну. Черт, нужно быть ангелом, чтобы выносить рядом эту лицемерку! Ведь не любила отца, пилила только вечно. А сейчас — прямо образец вдовьей скорби и смирения. Зануда!»

В прихожей стояла одетая Мария Павловна.

— С легким паром! Я заварила свежий чай. В хлебнице — бублики, на столе — конфеты.

— Спасибо. Ты далеко?

— Заскочу к Людмиле Ивановне, потом на работу. Буду сегодня поздно, не жди, ужинай без меня — она чмокнула распаренную розовую щеку. — Отдыхай, милая, тебе никто мешать не будет. Пока! — и вышла за порог.

Девушка вздохнула. Мать по-своему ее любит, а какой была женой — судить мужу, не дочери. Не дело детей — родителей судить. Этот суд слишком субъективен, чтобы быть справедливым.

У телефона белел листок, вырванный из блокнота, рядом с цифрами четко: Кирилл. Она задумалась: Кириллов в знакомых не числилось. Налила из заварочного чайника крепкий душистый чай, хрустнула бубликом и со спокойной совестью принялась наслаждаться бездельем. Над ухом уютно бубнило радио, за окном падал пушистый снег, в квартире — покой и тепло. «Может, это счастье? — философски размышляла новоявленная сибаритка. — Когда никто не напрягает, ничто не беспокоит, не заставляет суетиться. Кто сказал, что праздность — ложе сатаны? Видно, тот умник не вкалывал, как проклятый, — балдел у окошка и придумывал идиотские афоризмы. А трудоголик отдыхом силен, — вывела формулу рабочая лошадка. И безжалостно подвела черту. — Все остальное — бред и химера!» Но полностью расслабиться не удавалось: мешало имя на листке. Незнакомое «Кирилл» царапало память и требовало позвонить. В конце концов, беспамятная не выдержала.

— Старший следователь Жигунов слушает, — ошарашил чужой голос.

«Мама дорогая, — бросила трубку, будто змею, — во что я вляпалась?» Чай пить расхотелось. Она вымыла чашку и поплелась в свою комнату — вникать в науку. Однако умные слова в голову не спешили — прыгали перед глазами, корчили рожи и мешали сосредоточиться, не вооруженные смыслом, но опасные для репутации зачетки. «Черт, — долбанула рукой печатную шелупонь, — это же хмырь, у которого моя сережка, точно! Я должна была с ним встретиться в тот вечер, когда умер отец». Она снова взялась накручивать телефонный диск.

— Старший следователь Жигунов слушает.

— Добрый день! Можно Кирилла?

— Слушаю вас.

— Это Кристина. Вы просили позвонить.

— Да, конечно! Ваша сережка, Кристина, оттягивает мне руку и камнем лежит на душе, — шутливо пожаловался грозный страж. Он с такой радостью и удовольствием произносил ее имя, что владелица загордилась.

— Хорошо, — не знамо что важно подтвердила она. — Когда я могу ее получить?

— Да хоть сегодня! Вечером вам удобно? Часов в семь?

— Хорошо.

Договорились встретиться там же: метро «Маяковская», центр зала.

Она уныло бродила по центровой диагонали, от пролета к пролету, тыкаясь в колонны. Старший следователь запаздывал, наверное, ловил бандитов. А вот воспоминания себя ждать не заставили, нахлынули со страшной силой и сдавливали сердце недавней бедой. Ступени того же эскалатора, официантка с птичьим носом, пакет с нелепым скотчем, рыжий мех на полу. И страшный крик… Господи, да если б знала, что в последний раз — простила все! Сама просила бы прощенья — за непонимание и глупую обиду, за детский эгоизм, за собственную примитивную ревность. Тогда она не хотела видеть отца, теперь он сам никогда не покажется. Сеяла нетерпимость — пожинает наказание. Потому что жить с этим чувством вины невозможно, а как освободиться — никто не подскажет.

— Добрый вечер, Кристина! Извините, что опоздал, — ей расплывался во весь рот тот, кто пытал четыре года назад, когда выпала из окна бывшая каскадерша. И уже успел стать старшим.

— Здравствуйте, не стоит извиняться. Я понимаю, что вас задержали дела.

— Спасибо, может, поднимемся? Выпьем по чашке кофе? Честно говоря, у меня после завтрака — ни маковой росинки во рту.

— Простите, я очень спешу, дел много, — достаточно вежливо, но твердо отказалась Кристина. С какой стати тратить время на этого сыщика? Сережку сыскал — и спасибо, а всякое излишество портит впечатление. Остаются, правда, без ответа кое-какие вопросы, но здесь важнее результат, процесс обойдется. Она нацепила улыбку и ласково спросила. — Могу я получить свою сережку?

— Да, конечно, — с явным сожалением полез в карман Жигунов. — И как девушки умудряются носить такое в ушах? Это же настоящее орудие убийства! Я даже палец вашей сережкой проколол, — весело признался он, протягивая коробочку. — Вот, возвращаю в целости и сохранности. Не теряйте, я не всегда под рукой.

— Спасибо! — искренне поблагодарила Кристина. И не удержалась от любопытства. — А все-таки, где вы ее нашли?

— Никакой тайны! Она валялась на полу, в баре телецентра, где вы пили кофе, — охотно пояснил Кирилл. — Тогда еще парень уронил колбасу в вашу чашку, припоминаете?

В памяти всплыл самоуверенный хлыщ в модном костюме, рассыпанные по полу вещи из сумки и недовольное лицо Ордынцева.

— Господи, так это были вы! А что у нас тогда делали? Допрашивали кого или устраивали засаду на бандитов?

— Нет, меня пригласили в «Человек и закон», — развеселился сыщик. — Послушайте, Кристина, выпейте со мной кофейку, а? И я вам все подробно расскажу. Больше получаса не займу, обещаю.