Чужак из ниоткуда 4 (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич - Страница 45

— А что делать? Как говорится, не мы такие, жизнь такая.

Георгий Тимофеевич был, разумеется, прав. Следовало учесть все возможные варианты. Ну а невозможные… На то они и невозможные, что учесть их нельзя. Поэтому и существуют закон предварительного преодоления обстоятельств (безумцам сопутствует удача) и русский авось.

В конце сентября для отработки парашютных прыжков и выживания в пустыне наш экипаж: Валерий Быковский, Юджин Сернан и я доставили самолётом на военный аэродром в город Мары Туркменской ССР.

«Никто не возвращается в Мары» [3], — выплыло откуда-то в моей голове, и я подумал, что это могло быть строчкой хорошего стихотворения. Если бы я умел писать стихи. Но я не умел.

Никто не возвращается, а я вернулся. С этим городом у меня было немало связано.

Здесь мы играли в футбол с мастерами.

Здесь я вытаскивал из Мургаба и откачивал мальчишку Вадика Карпенко (интересно, что с ним сейчас?).

Здесь меня похитили, в конце концов, в результате чего я близко познакомился со страной США. Даже, признаться, немного разволновался, когда узнал, куда мы летим.

— Не волнуйся, — сказал мне Валерий Фёдорович Быковский. — Сами Мары мы не увидим. Военный аэродром, офицерское общежитие, прыжки, Каракумы, вертолёт в заданной точке и — домой. Первоначально должны были неподалёку от Байконура прыгать и выживать, но потом решили изменить район.

— Ради меня? — пошутил я. — Всё-таки я, можно сказать, из этих мест.

— Ты, конечно, человек уважаемый, — улыбнулся Валерий Фёдорович, — и мы, в ЦПК [4], несомненно, пошли бы навстречу столь уважаемому человеку, если бы он высказал такое пожелание. Но — нет. Просто решили, что пески Каракум ничем не уступают в возможности предоставлять трудности казахской полупустыне.

— Не уступают, — подтвердил я. — Можно даже на сомневаться. Но мне всё равно приятно, а про уважаемого человека, Валерий Фёдорович, я запомню.

— Хе-хе, — сказал Быковский.

— Где это — Мары? — спросил Юджин Сернан.

Показали ему на карте.

— Сказал бы, что это жопа мира, но не скажу, — заметил он.

— Почему? — спросил я.

— Потому что жопа мира — это Аризона. Не весь штат, понятно, его пустыни.

— Тренировался там? — спросил Быковский.

— Йеп, — ответил Юджин. — И не могу сказать, что это доставило мне много удовольствия.

— На реактивных над ними летать куда лучше, да? — усмехнулся Валерий Фёдорович.

— А то, — сказал по-русски Сернан и гордо добавил по-английски. — Я летаю на реактивных, детка!

Мы с Быковским рассмеялись, а я лишний раз порадовался, что все мы не обделены чувством юмора. Не самое главное качество в совместном полёте, но с ним легче переносить трудности и встречать любые непредвиденные обстоятельства.

— План такой, — объяснил нам Быковский, водя указкой по карте, висящей на стене в общей комнате офицерского общежития. — Нас выбрасывают на парашютах со старого доброго АН-2 вот в этом районе. В ста пятидесяти километрах на юг от Мары, примерно в восьмидесяти западнее Тахта-Базара. И где-то столько же до Кушки.

— Пешком дойти можно, — сказал я.

— Можно, но мы не пойдём. Наша задача по приземлении подать сигнал бедствия, разбить лагерь из подручных материалов и продержаться двое суток. Через двое суток нас заберут вертолётом.

— Просто сидеть на месте? — спросил я.

— Это не просто, — сказал Юджин. — Я сидел. На самом деле очень трудно. Хорошо показывает, ху из ху. Как это по-русски…

— Кто есть кто, — перевёл я. — Понятно. Выживание в условиях пустыни и заоднопритирка характеров.

— По два литра воды на брата, — добавил Быковский. — Еда — из НАЗ [5]. Через сутки прилетит вертолёт с врачом, проверит наше состояние.

— Да я сам наше состояние проверю лучше всякого врача, — вырвалось у меня. — Вертолёт ещё гонять…

— Отставить, стажёр, — сказал Быковский командирским тоном. — Вертолёт через сутки, врач, проверка, и затем ещё через сутки нас заберут. Вопросы?

Вопросов не было. Я извинился за неуместное замечание насчёт врача.

— Это всё подростковые гормоны играют, Валерий Фёдорович, — объяснил. — Не всегда удаётся сдержаться.

— Ничего, бывает, — кивнул Быковский. — Кстати, можешь обращаться ко мне на «ты». В одном экипаже «выкать» не принято. Не говоря уже о том, что мы оба звёздочки Героев Советского Союза носим. Кстати, не забудь снять перед вылетом.

— Понял, — сказал я. — Но имя-отчество пока оставлю. На «ты», но Валерий Фёдорович. А в особых случаях — товарищ командир. Нормально?

— Вполне.

Двадцать девятого сентября, в субботу, в семь часов утра, уже знакомый мне самолёт АН-2, «Аннушка» оторвался от бетона взлётно-посадочной полосы, набрал высоту и взял курс на юг.

Нам предстояло лететь чуть меньше часа. Затем — выброска и далее по плану.

Непогода налетела внезапно.

Только что над нами было голубое сентябрьское небо Туркмении, и вот уже порывы ветра раскачивают самолёт, а грозовые тучи, похожие на фантастические горы, вырастают на горизонте с пугающей скоростью.

— Откуда она взялась? — удивился Быковский. — Был же нормальный прогноз погоды?

— В Калифорнии так бывает, — авторитетно заявил Юджин Сернан. — Чистое небо и вдруг — на тебе. Я однажды так попал на своём «Фьюри» [6].

— Облетел? — спросил Валерий Фёдорович.

— Нет, горючего было мало, пришлось разворачиваться и удирать на запасной.

Быковский поднялся с места и направился в кабину к пилотам. Посовещавшись с ними какое-то время вернулся к нам.

— Внезапный грозовой фронт с севера, — доложил. — Широкий, почти семьдесят километров. Высота — больше десяти. Ничего, как говорится, не предвещало. Ветер поменялся и… Ох уж эти мне синоптики, вечно у них так.

— Скорость какая? — спросил Юджин.

— Приличная. Под восемьдесят километров в час шпарит.

— Шпарит?

— Движется.

— Шпарит… надо запомнить. А наша скорость?

— Мы быстрее. Сейчас сто восемьдесят в час, но можем и прибавить, если что.

— Получается, только убегать? — спросил Сернан. — Перепрыгнуть не выйдет на этом самолёте. Или облететь можно?

— Пока летим прежним курсом, — сказал Быковский. — На земле думают, что делать.

Прошло ещё пятнадцать минут. Мы продолжали лететь на юг, а грозовой фронт, казалось, даже приблизился, хотя это было невозможно, мы летели быстрее.

— Разрастается, — сообщил Быковский, снова вернувшись из кабины пилотов. — Похоже на супергрозу. Явление для этих мест и в это время крайне редкое. Так что всё отменяется. Летим в Кушку, там переждём непогоду.

— Неожиданно, — сказал я. — Тахта-Базар разве не ближе?

— Ближе, — сказал Быковский. — Но его скоро может накрыть. Поэтому Кушка. Что-то везёт мне на этот город.

— А про меня и говорить нечего, — сказал я, улыбаясь.

Кому как, а для меня известие было радостным. Чёрт с ней, с тренировкой. Про себя я с самого начала считал, что она не нужна. Ну какая пустыня, скажите на милость, если возвращаться мы будем на гарадском космокатере, который спокойно сядет, где угодно (в нашем случае на аэродроме Чкаловский)? Скорее всего, в данном случае сработала обычная бюрократия. Написано «выживание в пустыне» — значит, выживание в пустыне. И точка. Что ж, как говорится, не было бы счастья да несчастье помогло. Навестить перед полётом Кушку — это настоящий подарок судьбы.

Оставшиеся полчаса до посадки я как раз о вывертах судьбы и размышлял. Если не брать в расчёт Господа Бога (а его и не стоит брать в расчёт. Надеяться можно, а брать в расчёт нельзя, — велики шансы очень сильно просчитаться), то мы привыкли думать, что наша жизнь подчинена нашей собственной воле. Во многом это верно. Даже те, о ком говорят, что они плывут по течению, подчиняясь обстоятельствам, выбирают такой путь самостоятельно.

Я вспомнил гениальное исполнение Владимиром Высоцким не менее гениального монолога Гамлета в переводе Бориса Пастернака, когда актёр сначала размышляет на полутонах, а потом уже ревёт всей мощью своего хриплого голоса и мятежного существа прямо в зал, прямо в уши и души зрителей: