На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина - Страница 50

— Пейте, девки, — подала Катя ведро подругам. — С хлебом — самая 

вкусня

.

Лена не могла не улыбнуться этому «

вкусня

», прозвучавшему так по-детски. Правда, для нее теплое молоко, только-только из-под коровы, показалось не таким вкусным, как покупали на рынке когда-то. Потому отдала свою порцию Янине, надеясь, что едва отвлечет ее от переживаний и заставит забыть о страхе.

Ночью Лене не спалось. Она вспоминала пленных, которых увидела по дороге в Веймар, и никак не могла перестать думать об их судьбе. Неужели, немцы правы, и скоро войне конец, потому что нацисты подомнут под себя и ее родную страну, как сделали это прежде с Европой? Неужели вот такое будущее ждет ее соотечественников? Бесправные рабы, у которых положение хуже, чем у животных? Потому что, по крайней мере, о животных заботились намного лучше — Катерина прежде чем уснуть, долго восхищалась, какие ухоженные коровы стоят под ними в хлеву.

Девушки все же ошиблись в своих предположениях. Рано утром двери в хлев скрипнули, и внутрь вошла невысокая, чуть полноватая девушка-подросток с бидонами в руках. Начала утреннюю дойку перед тем, как выгнать коров на луг. Лена растолкала спящую Катю и знаками показала на работницу под ними. Катерина в ответ прошептала, что надо ждать, может, немка решила до службы утреннюю дойку устроить.

 — Вот в 

церкву

 пойдет — тогда и 

потикаем

, — прошептала она прямо в ухо Лене.

Но спустя время стало ясно, что ждать им этого не стоит. Потому что Лена заметила одну важную деталь, когда девушка в очередной раз переливали молоко из ведра в бидон. Нашивка «

OST

» на корсаже ситцевого платья подсказала, что это своя, такая же несчастная, как они, попавшая на работы к немцам.

Лена толкнула локтем Катю и показала ей взглядом на нашивку. Оставалось теперь только понять, можно ли довериться этой девушке, и позволит ли она им продолжить путь или поднимет тревогу. Впрочем, выяснить это так и не удалось. Дверь снова открылась, и в хлев зашел приземистый молодой парень лет восемнадцати-девятнадцати на вид. Он был одет в белую рубашку, черные шорты и узорчатые подтяжки. На шее висел галстук, а на рукаве рубашки алела повязка гитлерюгенда.

Лена и Катерина сразу же пригнулись, опасаясь, что он их заметит. Но у немца были свои планы, поэтому он не особо оглядывался по сторонам. Голос его был громким, каждое слово долетало до уха Лены, к ее нарастающему ужасу.

— Мы уезжаем в церковь. В церковь! Тупая корова, как ты не можешь запомнить немецкий до сих пор?!

— Да, господин, — проговорила тихо в ответ работница по-немецки. — В церковь.

— То-то, — примирительным тоном ответил парень. — Ну-ка, иди сюда. Сюда, кому я говорю?! У меня времени мало. Подойди ко мне. Не бойся, ты же знаешь, что это не страшно. А я привезу тебе из города что-нибудь. Хочешь конфет? Могу привезти конфет. Будешь их лопать, русская свинья. А если снова попробуешь рассказать матери — в лагерь отправлю, поняла? Иди сюда, сказал тебе, дура!

— Не надо! Не надо! Пожалуйста! — с таким отчаянием в голосе произнесла работница по-русски, что у Лены застыла кровь в жилах. Она подняла голову и посмотрела вниз осторожно, надеясь, что ее догадки ошибочны. Но нет — немец прижал девушку к стене хлева и запустил руку под платье, расстегнув ворот. Работница не сопротивлялась. Просто отвернулась в сторону и стала смотреть куда-то вглубь хлева отстраненно. Только глаза закрыла, когда рука немца стала терзать ее грудь.

Это было только началом, как поняла Лена, не в силах отвести глаза от того, что происходило внизу. Немец завозился с ширинкой, а другой рукой толкнул работницу на охапку сена, лежащую на земляном полу. Подол платья при этом задрался вверх, обнажая ноги, и немец довольно хрюкнул.

— Пожалуйста! — попросила снова девушка, а потом добавила то же самое на немецком. Но немца это не остановило. Наоборот, он довольно хохотнул и сжал пальцами ее подбородок.

— Проси меня! Мне это нравится… проси! Не хочешь? Ты должна быть только рада, что немец снизошел до тебя, дура.

Лена тут же опустила голову, чтобы не видеть этого, и встретилась взглядом с Катей и Яниной. И если последняя плакала беззвучно в испуге, то первая яростно сверкала глазами и крепко поджала губы, чтобы не выдать своей злости. Но что им оставалось делать? Только затаиться как мыши и стараться не прислушиваться к тому, что происходило внизу, и к довольному хрюканью немца.

Внезапно со двора послышался крик. Кто-то звал немца по имени тревожно: «Рауль! Рауль! Куда ты провалился, несносный?» Внизу зашевелились суетливо, зашуршала одежда.

— Поправь платье! Скажешь матери — в лагерь отправлю, поняла? — с этими словами немец быстро выскользнул за дверь хлева, чтобы откликнуться на зов матери. Лена осмелилась поднять голову и глянуть вниз на работницу, которая быстро застегивала пуговки на платье. К удивлению, Лены она не плакала и выглядела абсолютно безучастной. И в этом равнодушии угадывалось такое горе, что Лене самой захотелось плакать, вторя Янине.

Но через какие секунды это чувство сменилось острым страхом, от которого противно сжалось все внутри. Потому что Лена услышала обрывки разговоров на дворе хутора и быстро переползла к стене, чтобы через щели посмотреть, верно ли она поняла немецкую речь. Ошибки не было. На дворе хутора рядом с нарядно одетой пожилой парой немцев стояла группа солдат во главе с офицером. Позади этой группы неуклюже переминался с ноги на ногу встревоженный полицейский. Сын пожилой пары, Рауль, выглядел взбудораженным, словно ему сообщили какую-то радостную весть.

— …обыщем постройки… сделаем все осторожно… вреда не будет, — уверял офицер пару.

— Отец, разреши… долг… хочу тоже… — взмолился следом Рауль, видимо, решив тоже принять активное участие в поиске.

— … не опасны… мальчик… помощь фюреру… — поддержал его офицер, и после недолгих колебаний пожилой немец кивнул. Офицер коротко приказал солдатам, и те рассыпались по двору, проверяя хозяйственные постройки. Сам офицер вместе с хозяевами и парой солдат направился к хлеву.

Лена быстро отползла от щели и прошептала девушкам, чтобы те поглубже спрятались в сене и держали рот на замке. За Катю она не переживала, а вот Янина, судя по ее виду, вот-вот готова забиться в истерике от страха. Поэтому Лена переползла к ней, пока была возможность, и изо всех сил зажала ей рот, прошептав в ухо, что бояться нечего, если не выдать себя.

— Тут только Мария, наша работница, — говорил тем временем пожилой немец, распахивая настежь двери. — Она не говорит по-немецки.

— Может, она сможет хоть как-нибудь ответить, не видела ли она здесь кого-нибудь? — спросил офицер чуть раздраженно. — Могла ли она помочь им? Русские могут помогать друг другу.

— Мария боится собственной тени и глупая, как пробка, — вступила в разговор хозяйка. Они не заходили в хлев и, судя по голосу, были перепуганы. — Вы можете попробовать, но она вряд ли ответит. Иди сюда, Мария! Сюда, ко мне! Были здесь русские, Мария? Русские! Ты видела русских здесь? Видите, она совершенно тупая! Пошла в дом, Мария. В дом!

— Господин офицер, главное, чтобы ваши солдаты не перепугали животных, — попросил немец. — Не хотелось бы лишиться сегодняшнего удоя из-за этих проклятых русских собак. Как они могли сбежать? Нас заверяли, что это невозможно, что из лагеря не убежать. Безобразие! Как подумаю, что где-то ходят эти русские звери!.. Теперь надо запираться на несколько замков!

— Они были на работах, за пределами лагеря, — недовольно ответил офицер раздраженным тоном. — Иначе бы этого не случилось, поверьте мне. А еще я даю вам слово, что уже вечером эти собаки получат свое.

Значит, солдаты явились на хутор не по их душу. Это русские военнопленные умудрились убежать с работ. Те самые, видимо, которых они видели вчера. Лена на мгновение даже обрадовалась, что кому-то из них удалось сбежать от охраны. А потом застыла от страха и тревоги, когда увидела, как один за другим в хлев заходят солдаты, цепким взглядом окидывая пространство постройки. Двое из них тут же шагнули к огромной охапке сена в углу и стали проверять, не спрятался ли кто в ней. Еще двое ушли проверять стойла, отчего коровы тут же стали волноваться и встревоженно мычать.